Выхожу из ванной и даже замираю.

Прислоняюсь спиной к расхераченому дверному косяку ванной.

Блядь.

Это не девчонка. Это, на хрен, самое настоящее видение!

Так и пожираю глазами это невозможное чудо.

В этом вот пышном белоснежном с ярко-красными маками.

Бретельки обвивают плечики с ключицами так, что я, блядь, даже к ним сейчас ревную!

Верх обтягивает от груди до тонкой талии так плотно, что тут же разорвать хочется. Ни хера не скрывает. Наоборот. Обтягивает так, что снова хочу ее раздеть. До ломоты в суставах.

Пышные юбки делают крутые бедра еще слаще.

Одел девочку, называется.

А на самом деле пытку сам для себя придумал. Новую. Ее же, блядь, трогать еще пару часов нельзя будет!

Красивая. Безумно красивая.

Заставляю себя отлипнуть от стройных икр, выступающих из-под широченных юбок.

И задыхаюсь. Просто тону в этих бездонных глазищах.

Они будто на все лицо.

Такие охренительно небесные.

И губы. Глаза сами опускаются прямо на них.

До одури красивая.

Впиться хочется. Смять снова эти губы. Их вкус слизывать.

Так и чувствую, как они упруго снова обхватывают мой снова разбухший воспаленный член.

И волосы. Белоснежные. Длинные. Струятся так, что бедра закрывают. Охрененно пышные. Пышнее, чем юбки. Локонами вьются.

Намотать бы их на кулак, и…

Блядь. Нельзя быть такой. Такой воздушной и сексуальной одновременно. Нельзя!

Это же бомба мгновенного действия! На раз башню на хрен срывает!

– Как ты живешь с такой талией тонкой, птичка?

Подхожу. Снова дыхалка сбивается. Пыхчу, как паровоз.

Обхватываю рукой. Как тростиночка. Почти в ладонь мою помещается. Даже жалко прикасаться. Кажется, сейчас переломлю.

Впитываю ее аромат.

Никаких духов не надо. На хрена бабы тратятся на то, чтобы поливать себя всякими дурными запахами?

Вот он. Настоящий аромат.

Хуже водки. Хуже наркоты. Дуреешь, только вдохнув один раз. И хочется снова и снова. Больше и больше. Кто ж тебя такую создал? Невозможная птичка!

– Спасибо тебе… Ррома..

Блядь.

А меня всего на хрен по позвоночнику простреливает.

От того, как имя мое произносит. Пусть даже немного запинаясь.

Охрененная музыка. Так бы и слизал вкус ее голоса. Перекатывал бы на языке. Сожрал бы. Проглотил.

Такой голосок. Ведьмачий. Нежный до одури. Прямо в животу отбивается. В паху дергает.

Зажмурился бы и как котяра жирный и сытый слушал бы, как она своим голосом меня гладит. Охренеть. Так, чтоб по всем венам голосочек этот ее нежный проносился. Чтоб в кровь пролез.

– Повтори.

Зарываюсь обеими руками в ее волосы.

Аж пальцы растопыриваю. Чтобы шелк ее кожей побольше, посильнее чувствовать.

Вся. Вся шелковая, маленькая крохотная птичка. Везде. И чувствовать, ощущать ее тоже хочу. Везде. Всем.

– Спасибо. Роман. Спасибо…

Блядь.

А вот то, что губами к груди сейчас касается, это зря.

Или не она?

Я так сильно ее к себе прижал?

Но, блядь, воздух внутри спирает.

Царапают ее сладкие губки кожу. Нет. Не грудь. Каждый нерв, напряженный до выверта, царапает.

Член паром уже исходит. Я же сейчас взорвусь.

На хрен обо всем забуду. Сгребу в охапку. И порву к чертям собачьим эту ее пышную прелесть. На лоскутки, раскидав их по всему номеру.

Чтобы прочувствавать ее. По-настоящему. Везде!

А ведь старался держаться. Черт.

Сам себя мысленно в челюсть херачу, чтобы отрезвиться.

Помогает херово, но чуть отступить удается.

– Эй!

Хмурюсь. Злюсь. Что за херня?

Резко хватаю пальцами подбородок. Заставляю поднять голову.

Вот это уже реально отрезвляет.

По яйцам тоненькой ножкой птенчиковой херачит. Покрепче, чем мой кулак, между прочим!

– Это что за херня?

Какого хрена у нее глаза мокрые? А?

– Кто обидел? Был кто-то, пока меня не было? Или пока я в душе был? Линннна!

– Нет, - моргает, закатывая глаза. Наивная. Думает, я так слез ее не увижу.

– Тогда что? Сжал тебя слишком сильно? Или таки больно? Линннна!

Ну что такое?

Молчит. Молчит все время, чертова девчонка! Я б ее встряхнул сейчас хорошенько, да только мне еще больше слез этих ее не надо! И без того, как серпом по яйцам!

– Синяков тебе наставил?

Жадно скольжу глазами по всему телу. Вроде нет. Кожа белоснежная, чуть красных пятен на шейке от моих лап. Но в целом все нормально вроде.

– Да что ж ты молчишь?!

Блядь.

Об стенку бы сейчас кулаком захерачил. Но испугаю еще. Не хочу. Остается только пар из ноздрей пускать. И сдерживаться.

– Нет, все… Все нормально. Просто… Я так за него боялась! Он целый? Ему ничего не поломали там? Не покалечили? Рома… Может, ты меня все-таки отпустишь? Хоть на полчасика с братом увидеться? Или с ним все так плохо, потому не отпускаешь?

Нет. Я этого долбоеба точно прибью!

В такую отбивную превращу, что лица не останется! Вот тогда точно тебе, птенчик, будет  лучше его не видеть!

– Нормально все, - сжимаю челюсти, как с тисках сжимая ее тоненькую талию. – Все с твоим дуралеем нормально! – уже рявкаю. – А не отпускаю…

Потому что не отпущу, ну что тут неясного!

Я, блядь, даже думать не хочу о том, что она, вот такая вся, будет по улице идти. Без меня. А какое-то мудачье на нее пялиться будет!

Как она вообще додумалась до того, чтобы не просто по улицам ходить и не прятаться при этом в какой-нибудь мешок бесформенный и с прорезями для глаз, а еще и в клубе том поганом полуголой выступать?

Ноги раздвигать, пока в полете там парит на полотнах? В топик этот, где соски просвечиваются, себя запихнула?

Поражаюсь, как вообще жива осталась. Как не изнасиловали с первой минуты, как она там появилась.

Непреодолимо хочется идти и убивать всех, кто на нее все это время пялился.

И клуб тот на хрен разнести. Чтоб даже щепок от него не осталось!

–  Не отпускаю, потому что не хрен тебе с ним видеться. И так для него делаешь больше, чем положено. Это он тебя защищать был должен! Ты хоть понимаешь, на что нарывалась в том поганой ночном гадюшнике, Линнна? А с уродами этими?

Бля.

А если бы я не решил в ту ночь прогуляться? Если бы уехал?

Вроде и насрать.

Чужая птичка. Не моя. Сама тогда из клуба со мной уйти не захотела.

Уехал бы и забыл бы на хрен. Сколько таких еще мог бы найти?

А в глазах темнеет, как подумаю, что мог бы и не оказаться в нужное время в ее квартире!

Да эти сволочи разобрали бы птичку так, что и перьев от нее бы не осталось!

– Не зли меня, Лина, - рычу сквозь зубы. – Просто вспомни, что он тебе устроил. И не зли. И вообще. Я что сказал? Двадцать четыре часа в сутки ты со мной! Такой у нас контракт! Ни подружек, ни родственников, никого! Условия ты приняла, так что не пытайся теперь из них выкрутиться!

Да.

Пусть даже и не думает.

Так просто она не отвертится!

Или думала – что?

Брата я верну, а дальше можно и слинять? Спрыгнуть от договоренности?

Э, нет. У меня никто и никогда не спрыгивает.

Эти приколы я еще по контрактам, сто лет назад изучил. Когда все оговорено и подписано, а потом тебя кидануть пытаются. Здесь недопоставить, там сроки подвинуть, проплаты задержать. Ни хрена. У меня всегда все четко по условиям.

– Хорошо, - шепчет, отворачиваясь. Глаза отводит в сторону.

Э, нет. На слезы женские ты меня, девочка, тоже брать не будешь!

– Вот чтоб без сырости на будущее, Линнна!, - снова хватаю подбородок. Поворачиваю. Заставляю на себя посмотреть.

Не резко. Наоборот. Даже слишком мягко.

Сам не замечаю, как шелковую кожу пальцами поглаживать начинаю.

Даже не думал, что прикосновения, просто кожа такое удовольствие может давать! А ведь не оторваться…

– Если что не так, ты сразу мне об этом говоришь! – прожигаю глазами, чтобы эта мысль прямо в мозг к ней унеслась и там хорошенько отложилась. – Сразу, Лина. Без соплей и всхлипываний. И слез где-нибудь втихушку. Не так – пришла и сказала. Это понятно?