Будет ли сейчас жалеть?
В прошлый раз понял, что я девственница. Явно сдерживал свою неуемную звериную сущность. Но сейчас? Тем более, что весь день терпел. Дал мне передышку и телу отдых. Его телу. Принадлежащему теперь ему. Без остатка.
А что, если?
Если он захочет еще одну, последнюю девственность мою забрать?
Внутри все сжимается.
Даже дышать перестаю.
Только бы не это… Мне и без того выше крыши его страшного напора хватит. Да его и на пятерых бы хватило…
Цепенею, понимая, что сейчас набросится…
И даже вздрагиваю, чувствуя, как аккуратно, осторожно от прикасается к моей ноге.
Распахиваю глаза. Даже на локтях приподнимаюсь. Не верю собственным глазам!
Градов стоит на коленях и осторожно щупает мою ногу. Аккуратно поворачивает.
И от его рук… Черт! От них мурашки по всему телу!
Кровь разгоняется с бешеной скоростью! Так, что начинает шуметь в ушах.
Сжимаю простыни руками, чувствуя, как дышать начинаю часто-часто.
Его касания, эти зверские руки, которыми он все привык крушить и которыми сломал не одну и даже не десяток костей, оказываются такими нежными и уверенными одновременно! Снова…
И я стонать готова от наслаждения…
Нога, уставшая от высокого каблука, сейчас получает свой персональный оргазм! Особенно от того, как он массирует, разминает стопу… Ооооооооо….
– Больно?
Его хриплый голос странно бьет по нервным окончаниям.
– Нет, - выдыхаю еле слышно от того, что голос куда-то пропал. На всякий случай для верности мотаю головой.
– Хорошо, - кивает, выпуская мою ногу.
А мне прям застонать от разочарования хочется. Прям умоляла бы, чтобы он продолжил этот запредельный массаж. От которого даже волоски на руках наэлектризировались.
Он точно не человек. И в крови у него огненная лава. И в глазах тысяча дьявольских огней…
– Линнннна…
Опускается надо мной, чуть придавливая тяжестью своего тела.
Мои ноги распахнуты.
Его вздернутый мощный член тут же оказывается между ног. Упирается так, как будто прорвет сейчас и его штаны и мои трусики. Жадно дергается, прикоснувшись к моей промежности. Опаляет жаром. Заставляет судорожно всхлипнуть и смять простыни еще сильнее.
И глаза.
Его лицо прямо надо мной.
Пьяные. Порочные. Жадные.
Сжирающие меня. Отравляющие своим дьявольским пороком. Безжалостным грехом, который плещется в почерневших зрачках.
Соски простреливает, когда он опускает жадный, голодный взгляд на них. Будто током. Как будто руками берет. Пальцами. Выкручивает.
Озноб и жар одновременно по всей коже.
Внутри меня. Снаружи. Простреливает, как контрастный на максимуме душ.
Сжимаюсь под его руками еще сильнее.
Особенно в тот момент, когда он жадно обхватывает обеими полушария моих грудей. Пальцы растопыривает. И с легким рычанием сжимает. Так, что всю грудь в свои лапищи умещает. Сдавливает соски, заставляя все тело изогнуться, будто позвоночник прострелили. Насквозь. Снизу вверх. До искр из глаз.
Зажмуриваюсь так, что векам становится больно. Пытаюсь отгородиться от ситуации. Не думать о том, что меня всего-навсего используют как тело. Не думать ни о чем. И… Не поддаваться этому странному полыхающему жару, который разносится под кожей от каждого его прикосновения. Нельзя!
Нельзя поддаваться! Привязываться к этому мужчине. Чувствовать, - не только внутри, но и даже телом. Потому что это все…
Это все меня добьет.
Особенно его отношения как к шлюхе, если внутри меня прорежутся к нему эти чувства! Просто убьет…
– Лина?
Даже не заметила, когда его руки перестали терзать мою грудь, вызывая во всем теле эту странную парящую слабость.
– Лина, посмотри на меня, - хрипло, надтреснуто, и в то же время властно звучит его голос. Приказывает. Подчиняет. Как если бы рванул на себя лицо за подбородок. Только сейчас намного мягче, чем в первый раз. И все равно – приказ. Повеление, которому невозможно не подчиниться.
Покорно раскрываю глаза. Медленно распахиваю веки.
Чтобы тут же зажмуриться, встретившись взглядом с черной полыхающей тьмой. С пропастью, из которой так и рвутся языки пламени. Сжирающие. Прожигающие насквозь.
– Тебе все еще больно?
Мотаю головой.
На самом деле совсем не больно. Разве что саднит между ног до сих пор. Но боли, какой я ожидала, нет.
– Тогда что, Линннна?
Его пальцы скользят по щеке. Придавливают губы, заставляя их распахнуться.
– Ты что? Меня боишься?!
И снова это рычание, о котором я успела позабыть.
– Твою мать! – его кулак тут же с грохотом впечатывается в стену. Так, что осыпается добротная штукатурка. Засыпает весь пол. Стены и даже потолок дрожат.
Роман будто спрыгивает с постели и с меня.
В один миг оказывается стоящим над постелью.
Его выпирающий член топорщится в штанах огромным угрожающим бугром.
Но больше пугает его лицо.
Сжатые челюсти. И кулаки. До хруста.
Вот что я творю? Я сама пошла на эту сделку! Согласилась на все его условия!
– Роман… Я… Не боюсь. Нет.
Выдавливаю из себя.
– Давай закончим.
Чуть не ляпаю « побыстрее», но вовремя осеклась. За такое он уж точно разозлиться так, что камня на камне не оставит!
46 Глава 46
Роман.
Охренеть!
Вот что это за затравленность такая во взгляде? В глазищах огромных, голубых, от которых я бы, не тренируй столько лет тело и выдержку, тысячу раз уже бы кончил?!!
ЧТО?!!!
Я ж, блядь…
Я ж загладить, растормошить ее хотел.
Дымился, а давал возможность отойти, раскрепоститься!
Что, блядь, не так теперь?
Силой, что ли, беру?
Драть на сухую собираюсь?
Да я, блядь, может, ни с одной в постели за всю жизнь таким нежным не был, как с ней в ее первый раз!
А уж за ручку выгуливать и фонтанами любоваться, когда член и яйца распирает так, что впору в тот фонтан самому прыгнуть и льдом себя засыпать, так точно не то что ни разу, а и в голову раньше не приходило!
И что?
Вид этот мученический?
Так и читаю по глазам « давай закончим побыстрее». Типа перетерпеть ей надо! Охренеть!
Сам не замечаю, как кулак тяжело опускается в подушку над ее головой.
– Лина.
Хриплю. Аж горло на хрен сдавило вслед за яйцами.
– Ты что? Ты меня боишься?
Ну охренеть, реально! Я ж с ней… С ней как с вазой, блядь, хрустальной! Только что пылинки не сдул!
– Сбрасывай тряпки! И ложись!
Рычу, матерясь себе под нос.
Боится, блядь. Реально боится. В глазах ее такое мелькает, что прям яйца покруче, чем ломом ударным перекручивает.
Хлопаю дверью, вваливаясь в душ.
Не выдерживаю.
Впечатываю в кафель стены кулак так, что все идет на хрен трещинами.
Кровь алыми струйками по стене стекает.
Блядь.
Я же весь вечер только и делал, что расслаблял птичку! Чуть серенады ей не пел! Да у меня такого свидания долгого за всю жизнь не было!
И после этого я ужас в ее глазах ловлю?
Пар из ушей. Вот точно.
Таки на два крючка поймала, мелкая птичка!
Член разбух так, что никакой ледяной водой не успокоить! Дергает, как в лихорадке. Так хочу, что аж веки выворачивает.
И не могу. Не могу, блядь, после глаз этих ее. Перепуганных. Как будто на заклание ее, а не в постель отправил!
Маленькая. Пигалица. Стерва.
Я и без ужинов и прогулок за ручку в своем праве!
Нагнуть и брать!
Какая мне, на хрен, разница, что у нее там в глазищах? Вытрахать это на хрен!
И вообще. В подушки головой уткнуть так, чтоб только задница сочная наверх и торчала! С херов меня вообще должны глазища интересовать? Когда все остальные части тело целиком и полностью в моем распоряжении! Добровольно! Я ее что? Заставлял?
Или можно подумать, жестко трахал!
Ни хера.
И перерыв какой дал! В себя прийти! А мог бы и без остановок!
