Нет. Птичку надо постоянно на виду держать. А то неизвестно еще, вот что вляпается!

Ни хрена пар не выпусти, - понимаю, становясь под ледяной душ.

Опираюсь обеими руками на стеклянную кабинку, позволяя воде тупо лупить по телу. Тяжело дышу. Задыхаюсь. И ни хера не от тренировки. От того, что сейчас в номер вернусь. И как мне сдерживаться, если повсюду ее запах, а сама она так близко?

В Зверя превращает. Отбитого на всю голову безумца. И отпустить не могу, чтоб мозги прочистились. Даже на шаг не могу. Потому и в офис к себе потащил.

Надо мне.

Если не касаться, не пожирать, не брать снова и снова, искры из глаз высекая, то хотя бы видеть. Чувствовать, что рядом. И что не вывернется. Не сбежит.

Пиздец я сам себя в капкан поймал. И как теперь из него выбираться? И ведь ни хера выбраться не хочется. Хоть руку себе отгрызи, а все равно рядом с тем капканом сидеть буду.

Птичка.

Маленькая.

Ладошки свои мне на грудь положила и прямо под ребра забралась. И бьется там. Внутри. Своими крылышками чертовыми! А я и рад, как последний идиот!

Сжимаю кулаки, натягивая штаны на мокрое тело.

Не сорваться. Главное. Не сорваться, когда вернусь.

Даже рычать начинаю. Глухо и бессильно.

Кто бы мне сказал, Роману Градову, что в какой-то момент жизни самым трудным будет для меня именно сдерживаться? Да я первый всегда говорил, что воля в кулаке должна быть и железной. Всегда! Даже когда от ударов подыхал. Все равно поднимался и тренировался до потери пульса. Даже в перестрелках, блядь, спокойствие сохранял. И когда в тюряге чуть не закрыли.

А теперь…

От глазищ, блядь, девчачих, волю теряю!

Это просто пиздец, что такое. В тысячи раз хуже наркоты.

– Ангелина? Птенчик?

Черт. Какого хрена в номере темно? Что за хрень?

Уже начинаю дергаться, как чувствую, как сзади ко мне прижимается тело.

Голое, блядь.

Совершенно обнаженное.

Чувствую, как по мокрой еще спине скользят острые соски. А об ноги трется горячая женская плоть.

Что за на хер?

Таааааак.

Мысленно херачу себе в челюсть коронным ударом, после которого еще не видел, чтобы кто-нибудь не отрубался. А сам только сжимаю кулаки.

Если. Это то. О чем я думаю.

То, блядь, я ее не на постель сейчас уложу. Точно не сдержусь и передавлю тонкие шейные позвонки. Хоть член и дымится, как одержимый. Хуже, чем когда первую свою бабу брал.

Неужели птичка все же сделала подсчеты и поняла, что черный алмазный песок способен компенсировать то, что я ей, как сама не побоялась выплюнуть в лицо, противен?

Скрежещу зубами, резко разворачиваясь. Ловлю тонкое запястье. Чувствую, что сжимаю до хруста. Но не могу разжать пальцы. Не могу. Корежит. Выворачивает на хрен. Потрохами наружу.

– Чего ты, Роман, - слышу томный голос. – Это же я…

Рука скользит по моей груди вниз острым ногтем.

Пробегает по подтянувшемуся вмиг прессу, заставляя яйца поджиматься.

Поддевает резинку штанов, слегка задевая. Сдавливает через мягкую ткань мой одуревший, тут же блаженно дернувшийся член.

– Бэлла, - выдыхаю сквозь сжатые зубы.

С мучительным облегчением чувствуя, как уверенная рука сжимает член сильнее. У самого основания. Начинает с силой вести рукой вверх-вниз.

Блядь.

Из горла вырывается рычание.

Из него сейчас повалит пар.

Привычные, умелые руки Бэллы. Той, которая знает, что и как я люблю.

Умеет утолять мою дикую жажду. Сейчас встанет на колени, оттянув зубами штаны и заглотнет по самый яйца. Пронзительно вскинет глаза, когда толкнусь в самую глотку, заставляя ее задыхаться и тут же брызнуть слезами.

Обхватить ее затылок. Сжать волосы. И биться. Биться, вколачиваясь до самого упора. Жестко. Смотреть, как задыхается. Как текут слюни по подбородку. Как захлебывается и извивается, пытаясь увернуться от моей безжалостной схватки. И зарывать, дергаясь, изливаясь в тугую глотку. Вжаться в этот момент на максимум, чувствуя, как ее высунутый язык ласкает мои яйца.

А после, отстранившись, дать ей себя вылизать. До капельки. Так, что член и яйца начнут сверкать и хрустеть под ее шершавым умелым языком.

И тут же развернуть.

Поставить раком и вдавить голову в пол. Дернуть на себя пышные упругие бедра. Так, чтоб нараспашку вся оказалась передо мной. Чтоб ее задница торчала прямо перед моими глазами. Прогнуть в спине до хруста и вбиваться, сжав горло стальной хваткой. Толкая на себя за волосы. Снова и снова.

Кончать в ее рот, а после ощущать, как ласкает языком. Посасывает. Лижет головку, пока та снова не дернется в одержимой похоти. И снова взять сзади. В упругую вторую дырочку. Чувствуя, как закладывает уши от ее дикого крика боли и наслаждения.

Блядь. Трахать всю ночь. А утром смотреть, как она, пошатываясь, пытается встать на ноги. И не может. Как еле выползает из моего номера. Чуть не на карачках. Со стонами. И знать, что еще дня три сидеть не сможет. Потому придется пользоваться это время другими. Первой попавшейся горничной, например. Или Рианой.

И, блядь, чувствовать легкость. В голове. В яйцах. Звенящую легкость.

Облегчение, которого не испытывал уже сколько?

Блядь. Это воздержание для меня несусветно долго!

– Бэлла, - хриплю, дергая на себя. Обхватываю шею, в которую так сладко вдалбливаться на полной скорости. До самого корня. До основания. Почти слышу хлопки яиц по ее подбородку. Блядь.

– Ты давно не звал, - ее рука сжимает член еще сильнее, заставляя меня выдыхать с облегчением. – Я давно восстановилась после последнего раза. Я… Я готова. Для тебя. Снова. На всю ночь. На все. Все, как ты любишь. Ромаааан.

Дергаю короткие волосы, привычно впиваясь в них всей пятерней.

Бэлла опускается на колени. Медленно. Слишком даже медленно. Я снова готов задымиться.

– Соскучилась, - шепчет, поднимая на меня почерневшие глаза. Порочно облизывает губы, сминая их языком. Да. Я обожаю мять губы. Раздавливать их. Таранить. Пальцами. А после членом. Обожаю ощущать их на своей коже. Да.

Но блядь.

Вместо карих, всегда полыхающих  вязким томлением страсти глаз, вижу, блядь, огромные перепуганные глазища, полные бури в океане.

И снова будто получаю со всем дури молотом в дыхалку.

Даже дергаю головой, чтобы сбросить наваждение. Но ни хера. Вместо глаз Бэллы, ее рта, в который до зуда под кожей хочется вбиваться, вижу, блядь, совсем другие губы. И перед глазами, блядь, темнеет.

– Бэлла, - рычу сквозь сжатые челюсти, резко дергая ее за волосы вверх, заставляя подняться.

– Да…

Не понимает. Запрокидывает голову, облизывая пухлые сочные губы. Показывает, что готова на все. На все, блядь! И кровь кипит так, что я сейчас просто на хрен взорвусь.

– Оденься. Где, на хрен, твоя одежда?!

– Что? Роман, зачем…

– Оденься и уходи, Бэлла, - уже рычу, оттягивая ее волосы гораздо сильнее, чем нужно.

Все ее лицо раздувается. Краснеет.

Привычная любовница хлопает глазами, ни хрена не понимая. Кажется, в них даже мелькает испуг, который режет мне грудину из других глазищ.

Хрен бы я сам что-то понимал.

– Уходи, Бэлла, И не приходи больше, - рычу так, что она дергается всем телом.

Вижу, как утирает слезу из края глаза. Торопливо подбирает с пола скинутый халатик.

– Роман…

Останавливается все-таки у двери, уже взявшись за ручку.

– Если я…

– Просто. Уйди.

Рычу, уже бросаясь к окнам. Распахивая шторы, которые Бэлла закрыла, создавая свой интимный на хрен полумрак.

Потому что уже не до нее.

Только один вопрос, - где моя птичка? Куда, блядь, подевалась за это время? На хрена я вообще ее оставил? Одну?

– Линна!

Блядь, сам себя не узнаю. Как одержимый, мечусь по номеру.

Упорхнула? Решила сбежать? Настолько я ей был омерзителен?