Наконец, когда миссис Мак-Кинли стало немного лучше, они погрузились в специальный поезд и с немногочисленной свитой отбыли в Буффало. И Ида, и Джордж Б. Кортелью, секретарь президента, были не в восторге от поездки. Ей вообще не слишком нравилась роль первой леди, она старалась избегать официальных мероприятий и с куда большим удовольствием вязала бы крючком в семейном особняке в Кантоне, штат Огайо. Кортелью, со своей стороны, считал довольно рискованным трехдневное пребывание на выставке и всячески пытался отговорить президента от плана. Он страшно пекся о безопасности и в любой толпе видел возможную угрозу. Но Мак-Кинли настоял на своем, и четвертого сентября 1901 года в пять часов вечера его встретили в Буффало полк ветеранов Гражданской войны, давший двадцать один залп в честь высокого визита, а также сотни взбудораженных граждан, мечтавших пожать президенту руку.

В сопровождении военного оркестра и почетного караула супруги Мак-Кинли в открытом экипаже въехали на территорию Панамериканской выставки. Вечерело, и близ Электрической башни зажглась надпись из разноцветных лампочек: «Добро пожаловать, президент Мак-Кинли, лидер нашей нации и наших владений!» Мистер Джон Мельбурн, директор выставки, провел для гостей краткую экскурсию, чтобы они составили представление о масштабах мероприятия, а затем отвез в резиденцию, где они намеревались провести следующие три дня.

За пару часов до прибытия президентского поезда Чикита сидела у себя в фургончике, попивала чаек с любезными Розиной и Джезерит, и вдруг к ней явился нежданный гость. Некий юноша привез ей книги от Эммы Гольдман и непременно хотел передать их лично в руки. Лилипутке пришлось впустить его и принять посылку в присутствии подруг.

Молодой человек, представившийся Леоном Чолгошем, был бледный, робкий и довольно неопрятный. Чиките он вовсе не понравился, но она из вежливости пригласила его за стол. Чолгош, заикаясь, поблагодарил, но отказался — он спешил встречать президента.

— Вы ученик миссис Гольдман? — поинтересовалась Чикита, чтобы поддержать светский разговор.

Юноша кивнул и сказал, что недавно побывал на весьма вдохновляющей лекции анархистки в Кливленде, а потом случайно встретился с ней в Чикаго и рассказал, что собирается в Буффало на выставку. Тогда-то Гольдман и попросила доставить Чиките книжки.

— Она необыкновенная женщина, знакомство с ней изменило меня, — выпалил Чолгош. — Послушав ее рассуждения, я осознал, какова моя миссия.

Чиките и ее приятельницам было решительно все равно, какова его «миссия», и они промолчали, давая понять, что пора бы завершить визит. Юноша воспринял намек, неразборчиво попрощался и, спотыкаясь, спустился по ступеням фургончика.

— Какой он странный, — заметила Розина, прихлебывая чай.

— По-моему, он не в себе, — ответила Чикита. — И неудивительно, если Гольдман и все эти ненормальные заморочили ему голову.

Египтянка молчала, они обернулись и заметили, как она побледнела. Тогда Джезерит заговорила. По ее словам, этот молодой человек с темными кругами под глазами, редкими усиками и безумным взглядом намеревался кого-то убить.

— Ты уверена? — поразилась Чикита.

— На убийцу вроде не похож, — возразила бывшая заклинательница змей.

— Я все время смотрела на его ухо, и уверяю вас, этот Леон Чолгош, или как его там, задумал убийство, — заявила Джезерит, раздраженная недоверием подруг. — Не разглядела, кого именно он хочет прикончить, — он вот уже несколько дней не моет уши, и там полно серы, — но точно говорю вам, это готовый преступник.

— Может, отомстит какой-нибудь барышне, которая ему отказала, — пошутила Розина.

— Да уж, бедняга далеко не красавец, — заметила Чикита, но тут Джезерит сказала, мол, не ей, голубушке, судить о мужской красоте.

— С тех пор как ты связалась с Тоби Уокером, у тебя все, кроме него, не красавцы, — пояснила она, а Розина одобрительно расхохоталась.

Вошла Рустика и напомнила, что Чиките пора в театр на следующее выступление. «Проклятие! Если я не потороплюсь, мой муженек снимет с креста Иисуса и распнет меня!» — взвизгнула Розина и пулей унеслась в свой «Иерусалим». Джезерит, напротив, никуда не спешила. Она могла отлучаться из своего шатра в «Уголках Каира» на сколько душе угодно, ни перед кем не отчитываясь.

Перед выходом на сцену Чикита попросила Рустику избавиться от книг Гольдман. «Вы что же — и посылку не откроете?» — с упреком спросила Рустика. «А зачем?» — пренебрежительно ответила лилипутка. В эту минуту пианист заиграл вступительные аккорды «Мулатки с корзиной фруктов», и она с улыбкой от уха до уха отправилась на сцену, обмахиваясь веером.

На следующий день на Панамериканскую выставку явилось больше посетителей, чем обычно. Этого и следовало ожидать, ведь газеты уже написали, что президент собирается произнести речь и почтить своим присутствием несколько павильонов. Официальный талисман втайне надеялся, что президент сходит и на ее шоу или по меньшей мере заглянет поздороваться. В конце концов, она бывала в Белом доме и лично знакома с мистером Мак-Кинли. Но, боясь насмешек, Чикита покуда оставила свои надежды при себе.

Четверг вышел хлопотным. Чикита раздала столько автографов, что заработала мозоль на большом пальце, и не успела, вопреки обыкновению, недолго побыть наедине с возлюбленным. Она наскоро поцеловала его за кулисами и пообещала ночью вознаградить особыми ласками.

Супруги Мак-Кинли прибыли около десяти часов утра. Первым делом они в сопровождении роя конгрессменов, сенаторов и дипломатов отправились в правительственное здание, павильон сельского хозяйства и к стендам приглашенных стран. Отобедали в представительстве штата Нью-Йорк, после чего, как и было условлено, президент с трибуны на Триумфальном мосту обратился к пятидесяти тысячам собравшихся на эспланаде с речью. Чикита на речь не успела, но ей рассказали, что это был оптимистический гимн науке, будущему страны и торговому обмену между американскими государствами.

Затем президент продолжил экскурсию. Телохранители неотступно следовали за ним, но он не облегчал им задачу, поскольку не ограничивался помахиванием шляпой — на чем настаивал секретарь, — а то и дело останавливался, пожимал руки и беседовал с гражданами.

Покончив с «серьезной» частью выставки, обитатели Белого дома отправились на Мидуэй. Тут они проявили избирательность. Зашли на «Старинную плантацию», заглянули в пару национальных «деревень» и переместились во владения Короля Зверей. Босток послал президенту приглашение — выжженное на изнанке леопардовой шкуры — на шоу в его честь, и приглашение было принято. Мак-Кинли желал лично убедиться в невероятных, по рассказам Рузвельта, размерах и талантах Джамбо, девятитонного слона, выкупленного Бостоком у британской армии.

Во время шоу сам Босток вывел Джамбо на арену и заставил склониться в реверансе перед первой четой. Потом приглашенные увидели номер грациозной Мадемуазель Бофор с ее дрессированными гиппопотамами, а также Исава, «неизвестное науке звено эволюции», орангутанга, умеющего кататься на велосипеде, курить, завязывать галстук, пить шампанское и орудовать ножом и вилкой. Дабы с блеском завершить программу, Капитан Бонавита вывел из клеток двадцать семь тигров, заставил их вскарабкаться друг другу на спины, составив пирамиду, а сам взобрался на верхушку.

Театр Чикиты находился в двух шагах, и президент с супругой, ведомые Бостоком, решили поприветствовать старую знакомую. Завидев их, Чикита прервала дансон Саумеля «Пепины глазки», объявила о прибытии высоких гостей и позвала их на сцену. Зрители повскакивали на ноги и оглушительно захлопали, когда Мак-Кинли неожиданно резво для своих пятидесяти восьми лет нагнулся и поцеловал артистке руку. Босток аж лопался от радости: как только известие о президентском визите просочится в прессу, очереди на выступления официального талисмана станут вдвое длиннее.

После ужина президент опять появился на выставке, чтобы полюбоваться Электрической башней и прочими подсвеченными зданиями. Ида Мак-Кинли осталась дома: на следующий день они должны были отправиться на Ниагарский водопад, и она нуждалась в отдыхе.