— Ну-у-у, — замычал я и пожал плечами. — Даже предположить не могу. Попробуй поискать его возле особняка. На улице вроде бы тихо.

— Так и сделаю, — решительно проронил Лебедев и потопал по ступеням.

Я же зашёл в кабинет, где увидел мирно дрыхнущую в кресле Алевтину и улыбающуюся Романову.

— Никита, я телефонировала папеньке, и он сказал мне, что восстание подавлено. Бунтовщиков столько, что они не помещаются в тюрьмы. А кого-то до сих пор ловят. И говорят, что в некоторых посольствах устраивают обыски — дескать, бунт случился не без участия иностранцев.

— Отлично. А то я как раз хотел ему телефонировать, — улыбнулся я и опустил свой зад на стул. — Выходит, пока можно вздохнуть с облегчением. Второй раунд откладывается, а может, его и вовсе не будет.

И хоть я говорил вполголоса Алевтина всё равно стала недовольно плямкать во сне губами, а потом и вовсе испуганно вытаращила глаза, когда на рабочем столе принялся трезвонить телефонный аппарат.

— Хосподи! — выдохнула перепуганная девица, схватившись за сердце. Её рука легла на внушительную грудь, заставив Романову метнуть на неё недовольный взгляд. Да, её округлости уступали в размерах тому, чем природа щедро наградила Алевтину.

Я же метнулся к аппарату, взял трубку и хрипло выдохнул:

— Шипицин слушает.

— Никита, голубчик, ты не пострадал от того безобразия, что творилось ночью? — ввинтился в ухо обеспокоенный голос Сафронова.

— Нет, со мной всё хорошо, сударь. А как ваши дела?

— Да я, признаться, ничего и не заметил. С вечера выпил немного и буквально только-только узнал какие ужасы произошли.

— Крепкий у вас сон, богатырский, — усмехнулся я, прекрасно понимая, что под «выпил немного» скрывается «нализался до беспамятства», потому и проспал восстание.

— Да, есть такое дело, — не уловил моей иронии мужчина, кашлянул в кулак и добавил: — Я ведь ещё вот почему телефонирую. Граф Чернов дожидается меня возле парадной. В Чернолесье надобно уже ехать.

— Так рано?! — изумился я.

— Ага. Граф, ежели честно, немного не от мира сего. И его даже не пугает то, что по городу могут шляться всякие недобитки.

— Ясно, — мрачно выдал я, прикидывая стоит ли встреча с Черновым такого риска. Стоит! Конечно, стоит! — Сударь, задержите немного графа. Я скоро прибуду.

— Жду, — отрывисто выдохнул Анатоль и положил трубку.

— Это был Сафронов? — поняла Романова.

— Именно он. Граф Чернов уже возле его дома.

— Тогда надо поспешить, — решительно выдала девушка.

— Вы всё-таки отправляетесь со мной? Это может быть опасно.

— Не опаснее, чем сегодняшняя ночь, — вскинула она голову.

— Тоже верно, — ухмыльнулся я, скользнув взором по решительной мордашке дворянке. Она точно не отступится, даже если я сейчас скажу ей, что в Чернолесье нас ждут опьяненные кровью восставшие, оседлавшие медведей-людоедов.

Романова победно улыбнулась и вместе со мной спустилась на первый этаж, где я растолкал спящего прямо на полу кучера и сказал:

— Всё, выспался. Иди за мной. Ты мне нужен…

— Ага, — просипел тот и вытер ниточку слюны, свешивающуюся из уголка рта.

— А ты, — глянул на дежурившего охранника, — остаёшься за старшего. Мне с сударыней нужно побывать в Чернолесье.

— Не опасно ли, ваше благородие?

— Опасно, но уж больно дело важное, — проговорил я и вышел из дома, сопровождаемый Романовой и сонно трущим глаза кучером.

— Всё, почти управились, сударь! — крикнул мне вспотевший Гришка, натягивая на кучу трупов чехол от автомобиля. Раскрасневшийся Демьян ловко помогал ему, орудуя перепачканными в чужой крови руками.

— Молодцы! Орлы. А теперь оба идите за мной. Нам нужно найти транспорт и добраться на нём до Чернолесья, но сперва заглянуть к моему преподавателю, — проинформировал я их и безрадостно глянул на карету Романовой. Мятежники превратили её в груду хлама, а лошадей куда-то увели. Твою мать! Придётся пройтись по соседям и что-то прихватизировать.

Я открыл калитку, вышел на улицу и увидел ещё с десяток трупов, а также Василия. Он застыл в нескольких десятках метров от меня и неотрывно глядел на… Поля. Несмотря на расстояние, я сразу узнал младшего Лебедева. Его руки и ноги были привязаны к прутьям забора, голова безжизненно лежала на груди, а слипшиеся от крови и грязи волосы облепили череп.

— Это его пропавший брат? — сдавленно спросила за моей спиной Романова, прижав к губам ладошку.

— Угу, — угукнул я, подошёл ближе и увидел, что пареньку выкололи глаза, а весь его сюртук украшали тёмные пятна и дырки от пуль.

Восставшие не сразу убили Поля, а сперва ради забавы использовали его в качестве мишени. Вот блин… Даже этот моральный урод не заслуживал такой смерти. Мне искренне стало жаль парня, но уже ничего нельзя было сделать. Ужас заставил его подумать, что особняк стал ловушкой, потому-то Поль и убежал из него. На что он рассчитывал? Что восставшие не заметят его? Или не признают в нём дворянина?

Сокрушённо покачав головой, я стал вместе со своими спутниками обходить соседние дома в поисках транспорта. И вскоре мы обнаружили машину. Пусть и с разбитыми стёклами, изрезанным салоном, но с целыми колёсами и на ходу. За руль пришлось усесться мне, поскольку никто не умел обращаться с автомобилем, хотя я почему-то думал, что кучер вполне мог быть и шофером. Впрочем, главное было добраться до Сафронова, поэтому по фигу, кто за рулём.

Я погнал автомобиль в сторону дома Анатоля Ивановича, мрачно поглядывая на пейзажи города, пережившего трудную ночь. Кое-где валялись трупы, часть окон щерилась осколками стекла, на брусчатке багровела запёкшаяся кровь, а на столбах покачивались тела с высунутыми языками. Некоторых повесили прямо в исподнем, вероятно, вытащив из спален. И теперь всех без разбора и дворян, и простолюдин клевали вороны, уже отяжелевшие от сожранного человеческого мяса. Они лениво поглядывали на автомобиль и с большой неохотой уступали ему дорогу. Казаки же и вовсе остановили нас. Мы их повстречали на одной из улиц. Нам приказали возвращаться домой, а я сказал, что там нынче пепелище, и теперь мы едем в особняк моего отца — графа Врангеля. Казаки тут же отпустили нас, что дало мне возможность добраться-таки до многоквартирного дома Сафронова.

Около парадной стоял длинный тёмный лимузин с плавными линиями кузова. Он был похож на гроб на колёсиках, за рулём которого сидел усатый шофер в фуражке и кожаных перчатках. Шофер нетерпеливо поглядывал на помятого с похмелья Сафронова, а тот стоял на тротуаре и что-то активно рассказывал лысому худощавому старику в цилиндре и старомодном чёрном сюртуке с поднятым воротником и серебряными пуговицами.

Но стоило Анатолю Ивановичу увидеть нашу остановившуюся машину, как он облегчённо всплеснул руками и выдохнул:

— А вот и они, ваше сиятельство!

Граф равнодушно посмотрел на нас практически бесцветными глазами, напоминающими два бледно-бледно-серых озера. Его зенки поселились по бокам от нависшего над губами ястребиного носа. Щёки графа в силу возраста и худобы ввалились внутрь, бледная кожа натянулась на скулах, а на остром подбородке болтался жалкий клинышек седых волос. Он походил на восставшего мертвеца, опирающегося на тросточку.

— Моё почтение, ваше сиятельство, — проговорил я, выбравшись из автомобиля. — Моё имя Никита Алексеевич Шипицин, а моя спутница — это несравненная Елизавета Васильевна Романова.

— Для меня честь познакомиться с вами, сударь, — обворожительно улыбнулась девушка и протянула графу ручку, дабы тот облобызал её своими сухими серыми губами.

Однако старик проигнорировал её лапку и, кивнув на побитую восставшими машину, выхолощенным голосом спросил:

— Ваш автомобиль не рассыплется по дороге? До Чернолесья несколько часов пути.

— Не рассыплется, будьте покойны, — попытался дружелюбно произнести я, хотя игнор Чернова меня слегка разозлил.

Романова же всё с той же обворожительной улыбкой поиграла пальцами вытянутой руки, словно проверяла как играет солнечный свет на её кольце, а затем без всякого смущения опустила лапку.