Тут неподвижный и молчаливый Ноа глухо застонал и забормотал что-то невнятное.

— Что он говорит? — встревожилась Джуп, невольно подавшись к нему, но Мимулус, бывший начеку, тут же схватил ее за шиворот, и вернул на прежнее место.

— Ничего интересного, — все так же сухо произнес он, заслоняя собой цветочного наследника. — Рассказывает в бреду, что Ирисы несомненно знатнее Молочаев, поскольку древняя богиня весны, похищенная таким же древним богом подземного мира, в последние свои минуты под солнцем собрала букет. Ирисы в нем присутствовали, а молочаи — определенно нет. И потом, в подземном заточении, цветы из букета стали особенно дороги богине, тоскующей по дому, так что благородные дома, имеющие к ним отношение, благословлены свыше. Как я уже говорил, эти создания настолько сосредоточены на своей аристократичности, что даже из мертвых воскреснут, чтобы напомнить, в какой легенде упоминался их род!..

— Из мертвых? Но ты же говорил, что он жив! — всполошилась Джуп, тут же позабыв о похищении богини.

— Жив, но слаб. Кошки порядочно искусали его, прежде чем признали особу благородных кровей, — все еще сварливо отозвался Мимулус, но Джунипер поняла, что он не так уж недоволен, как хочет показать.

— Значит, его нужно отнести в безопасное место! — объявила она.

— И где же это место? — язвительно поинтересовался чародей. — Если оно тут есть — почему мы до сих пор не там?!

— Знатная особа не может жить под кустом, — немного неуверенно произнесла Джуп то немногое, что знала о знатных особах, но быстро приободрилась, и голос ее стал пугающе звонким. — Даже после судебного процесса! Если его не посадили в тюрьму, то отправили в ссылку, и вряд ли в такую, которая оскорбит благородного наследника! Он… Ноа говорил, что здесь его владения, когда прогонял кошек. Выходит, у него должно иметься жилье, достойное высокородного преступника!

— Жаль, что он не может сейчас показать нам дорогу к нему! — только и нашелся, что ответить на ее рассуждения мэтр Абревиль, уже не понимавший, что именно сейчас чувствует: страх, ярость, отчаяние или все это вместе взятое.

Но не успел чародей растратить весь свой сарказм на очередную перепалку с Джуп — а сарказма у него, к слову, было куда больше чем сил, — как над их головами начало происходить нечто необычайное. Все светлячки, смирно сидевшие на листьях и ветках, дружно загудели и снялись со своих мест. Тысячи и тысячи зеленых огоньков закружились над путешественниками, образуя мерцающий в ночи водоворот.

Джуп, запрокинувшая голову, как и Мимулус, восхищенно выдохнула:

— Это похоже на метель, но только из светящегося снега!

А светлячки, некоторое время покружившись бесцельно, вдруг перестроились, словно услышав приказ, понятный только им, и ринулись светящейся стрелой вглубь леса. Полоса зеленого света извивалась между стволами деревьев, стремилась куда-то в чащу, и Джуп первая поняла, что все это значит.

— Они показывают нам дорогу! — воскликнула она радостно, и безо всякой деликатности принялась тормошить остолбеневшего Мимулуса. — Светлячки знают, где дом Ноа!

— Или они просто спасаются бегством, почуяв какую-то опасность, — безо всякой надежды на то, что его послушают, ответил мэтр Абревиль, беспомощно трепыхаясь в ее сильных руках.

— Нет, я уверена, что они хотят нам помочь! Ну что же вы стоите — поднимайте бедного принца Ирисов — или кто он там?.. Мы должны идти за светлячками!

И Мимулусу ничего не оставалось, как подчиниться: Джуп не чувствовала усталости и страха, Джуп была куда громче его самого, Джуп была решительнее и увереннее! В конце концов — она была сильнее!.. Он разве что повторил: «Не смотри на него!», кое-как завернул раненого в его широкий изодранный плащ. Получившийся неопрятный сверток он попытался было поднять сам, но сил у него не хватило. Ноа был невысок и хрупок, но мэтру Абревилю за всю его ученую жизнь не приходилось носить ничего тяжелее книг. К тому же, он от усталости, голода и переживаний едва ли мог переставлять ноги.

— Я помогу! — тут же сказала Джуп.

— Тебе нельзя его касаться!

— Я возьмусь за край плаща, это не считается!

— А как же наши вещи?.. — взмолился Мимулус. — Кто их понесет? У меня и так при себе осталось только самое необходимое!

— Самое необходимое — спасти жизнь существу, которое до этого спасло нас самих! — объявила Джунипер и, не слушая далее мэтра Абревиля, схватилась за край свертка, да так энергично, что сам Мимулус едва не уселся в траву, потеряв равновесие.

— Ох, я и так превратился в презренного бродягу без лицензии, — тихонько причитал мэтр, поудобнее перехватывая плащ. — И теперь останусь без своих носовых платков!.. Без запасных рубашек!

— Пусть лежат в дереве, — деловито сказала Джуп, которой, казалось, по силам было взвалить беспамятного Ноа себе на плечо и нести сквозь чащу до самого утра. — Кто их украдет? Не светлячки же! А мы потом, как отнесем принца к его дому, вернемся по своим же следам, заберем сумки и ты, Мимму, к тому времени точно накопишь сил для колдовства!..

— К тому времени я умру от голода… — едва слышно прошептал мэтр, ошеломленный тем, как решительно и безжалостно Джунипер Скиптон строит планы. Чем больше он узнавал свою невесту, тем меньше она ему нравилась.

Раненый не издавал ни звука, хотя Джуп и Мимулус постоянно спотыкались и поскальзывались, мало что различая вокруг себя. Светлячки помогали, как могли, но их света все-таки было недостаточно для того, чтобы видеть под ногами все корни и рытвины.

— Ох, мы его прикончим вернее, чем кошки! — пропыхтела Джуп, в очередной раз уронив свой край свертка. Ей не хотелось признаваться чародею в том, что она все-таки выбилась из сил, но вскоре он и сам заметил бы, как неуклюже она начала оступаться. В происходящем было кое-что и более тревожное: с тех пор, как Джуп притронулась к плащу Ноа из дома Ирисов, лес перестал казаться ей приятным местом — то и дело ее окатывали волны сильнейшего страха перед ночной чащей и ее невидимыми обитателями. Должно быть, проклятие, обладающее подобием собственной воли, беспокоилось из-за близости к тому, кто был его изначальной жертвой, и время от времени забывало морочить голову своей нынешней носительнице.

— Нашла о ком волноваться, — отозвался мэтр Абревиль, который задыхался еще сильнее, и оттого останавливался каждый раз, когда собирался что-то сказать. — Знать Лесного Края очень живуча! Хотя с нашим невезением он и впрямь может умереть, чтобы мы точно уж не выпутались из этого дурно пахнущего дела. Как объяснить потом суду, что мы делали во владениях господина Ноа? Зачем тащили его тело через лес?..

— А что он сам делал в лесу ночью? — Джуп надоело слушать жалобы Мимулуса, хотя в глубине души она понимала, что опасения мэтра разумны. — Зачем бродил в одиночку? Или у него нет слуг? Почему он здесь, в этом диком безлюдном мире?

— Насколько я знаю, после приведения приговора в исполнение, господина Ноа должны были сослать в дальнее имение, некогда принадлежавшее его матушке. Все имущество дома Ирисов после смерти старого господина было разделено поровну между его женой, дамой Эсфер, и его единственным сыном. Из-за этого мачеха и пасынок друг друга недолюбливали и жили разными дворами, силясь превзойти друг друга роскошью и богатством. Но после… э-э-э-э… проступка, совершенного наследником, суд признал, что он утратил право на большую часть наследства, и оставил ему крохи от былого величия. Должно быть, здешняя лесная глушь — те бедные земли, которые дама Эсфер согласилась пожаловать пасынку из милости и уважения к прежней славе дома Ирисов.

— А из челяди у него остались одни светлячки, — проворчала Джуп, втайне радуясь передышке. — Неужто тут нет ни единой живой души? Кем же правит здесь этот принц без наследства?..

И, словно в ответ на ее вопросы, кусты впереди зашуршали, запищали десятками недовольных встревоженных голосов.