— Ему быстро надоест, — проницательно заметил гоблин Заразиха вполголоса, однако с облегчением перевел дух.

— Постараюсь придумать что-нибудь еще! — ответила Джуп, не очень-то веря, что у нее получится.

...Уже к полудню она чувствовала себя такой уставшей, словно ее за какое-то преступление приговорили к работе в каменоломне. Одна игра сменяла другую; несчастные обитатели усадьбы как будто очутились в бесконечном ночном кошмаре. Прятки и догонялки, жмурки и чехарда — Джуп вспомнила все нехитрые забавы, которые любили дети Силенсии, — и слуги прыгали, бегали, и кувыркались до полного изнеможения. Ни гоблин Заразиха, ни трясинница Живокость не смогли отвертеться от королевских игр и, забыв о важном виде и преклонных годах, скакали вместе со всеми, от усталости валясь с ног. Участь мэтра Абревиля, оказавшегося из-за своего ученого прошлого самым неловким участником происходящего, была и вовсе незавидной: большую часть времени он проводил, лежа под огромной кучей визжащих и брыкающихся гоблинов, лавиной валящихся на него сверху, едва только он поскальзывался или оступался. А принц все так же обижался и сердился, если проигрывал; скучал, если слишком часто выигрывал, хитрил и пользовался подсказками сорок, но делал вид, будто единственный из всех ведет себя честно.

— Это существо заслужило все, что с ним происходит!.. — прошептал Джуп на ухо задыхающийся мэтр Абревиль, когда им выпала возможность перемолвиться словом.

И, надо сказать, никогда еще все обитатели Ирисовой Горечи не были так едины во мнении: ужаснее дня усадьба еще не знала.

Силы Джуп были на исходе, когда принц Ноа в очередной раз объявил, что желает начать другую игру.

— Только не ту, где нужно прыгать! — прохрипел господин Заразиха.

— И не ту, где нужно убегать! — едва слышно сипела обессилевшая госпожа Живокость.

Прочие гоблины, кобольды и паки, вовсю пользовавшиеся кратковременной передышкой, тоже жалобно запищали, валяясь на полу как сор: им не хотелось больше ни прыгать, не бегать, ни прятаться, ни уворачиваться, и единственное, о чем они мечтали — так это о том, чтобы их прогнали на веки вечные на кухню или сослали в самые дальние погреба.

Джунипер тоже была едва жива от усталости: другим игрокам удавалось время от времени улизнуть и отдохнуть, спрятавшись где-нибудь за портьерой или под лестницей, а вот придворную даму принц Ноа ни на миг не упускал из виду. Ей приходилось громче всех хлопать в ладоши, радуясь его победам и удачам, разрешать все затруднения, возникавшие у Его Цветочества, и утешать его, если не все шло гладко. Бросал ли Ноа позолоченный мячик в цель или же гонялся с завязанными глазами за тяжко дышащей госпожой Живокость — Джуп всегда была рядом. Но стоило ей только опоздать с утешением, или, напротив, поторопиться с похвалой, как принц менялся в лице и кричал, что эта игра ему прискучила.

Вот и сейчас он повторял: «Скучно! Скучно!», пока все прочие старались незаметно присесть, обмахнуться рукой, веером или же, по-простецки, хвостом — и хотя бы пару минут отдохнуть от королевских забав. Сороки, еще недавно трещавшие без умолку, свалились на руки к своему птичнику и требовали, чтобы он гладил их безмерно уставшие крылья. Мимулус, и сам державшийся на ногах нетвердо, ерошил им перья и беззвучно шептал: «Воистину, есть участь хуже смерти!..»

— Быть может, еще раз сыграем в жмурки? — жалобно спросила Джуп.

— Жмурки уже были, и я всех поймал! — недовольно отозвался принц.

— Догонялки?..

— Я был самым быстрым!

— Перебросимся мячиком?..

— Точнее меня никто его не бросает, я даже угодил Заразихе прямиком в его уродливый нос, как он ни пытался его спрятать! — отмахнулся Ноа. — Ты повторяешься, Джуп Скиптон! Какие еще игры ты знаешь?..

Он беспокойно и сердито затопал ногой, а челядь зашепталась, то ли опасаясь новых идей придворной дамы, то ли беспокоясь, что она больше ничего не придумает, и принц разгневается… Впрочем, гневаться он будет на нее, не так ли?.. Гоблины, кобольды, паки и утопленницы принялись шушукаться, косясь на Джуп, которая в отчаянии ломала пальцы, не зная, что предложить Его Ирисовому Высочеству. Наконец, лицо ее просветлело, как это бывает, когда в голову приходит хоть какая-то идея — возможно, не блестящая, но, определенно, лучшая, чем ничего.

— Быть может… Быть может, — воскликнула она, — нам следует выйти на улицу и прогуляться?..

Вряд ли Джуп хоть на миг верила, что ее предложение примут с восторгом, однако она не ожидала того, что в зале после ее слов воцарится мертвая тишина. Челядь, казалось, и вовсе перестала дышать, домоправители уставились друг на друга с неподдельным ужасом, а сам принц Ноа пошатнулся, словно пол под его ногами дрогнул.

Первым опомнился господин Заразиха, который, откашлявшись, торопливо воскликнул:

— Что за бред! Его Цветочеству не стоит покидать стены усадьбы! Это опасно!

— В самом деле! — поддержала его Живокость, и от волнения острые зубы трясинницы начали скрежетать и лязгать при каждом слове. — Прогулка! Разве это подходящее для принца развлечение?

Его Цветочество еще мгновение тому назад жаловавшийся на скуку живо и с некоторым азартом, заметно сник и теперь выглядел полностью подавленным. Угрюмые взгляды, которые он бросал на своих домоправителей были одновременно и недовольными, и встревоженными. В конце концов, принц, сделав над собой усилие, пробормотал, что желает оставаться в стенах усадьбы и согласен со своими верными слугами — прогулки сейчас нежелательны.

«Заразиха и Живокость запрещают принцу покидать Ирисову Горечь, а он не решается с ними спорить, поскольку прошлая вылазка закончилась плохо! — запоздало сообразила Джуп, и чуть по лбу себя не хлопнула от досады на свое тугодумие. — Принц наверняка рассказал своим приближенным, что на него напали кошки дамы Эсфер. Теперь они ни за что не позволят ему выйти на улицу! И во всей усадьбе только мне и Мимулусу знать обо всем этом не полагается. Вот это я дала маху!».

Она перевела растерянный взгляд на Мимму, надеясь, что он даст ей какую-то подсказку, но судя по выражению лица мэтра Абревиля, в его голову пришли ровно те же мысли и парализовали напрочь всякую умственную деятельность.

А вот по лицу и поведению Ноа несложно было догадаться, что принца сейчас одолевают неприятные воспоминания о встрече со слугами своей мстительной мачехи. Тогда ему удалось их прогнать, но, кажется, Его Цветочество не считал это своей заслугой — скорее, везением. Сейчас и мертвенная серость кожи, и расширившиеся зрачки, и скованность движений — все указывало на приступ паники, с которой принц едва справлялся.

— Простите, — неловко начала бормотать Джуп, не зная, как лучше себя вести, чтобы не выдать свою излишнюю осведомленность, и не расстроить принца еще сильнее. — Но я же не имела в виду, что нужно отправиться в дебри леса. Мы могли бы просто пройтись у воды, по берегу…

Тут Живокость и Заразиха издали дружное свирепое восклицание, из которого можно было понять, что эти слова Джуп только ухудшили положение; ей не следовало упорствовать и оправдываться, повторяя столь ненавистное домоправителям слово «прогулка». Но не успели они решить, кто первым сурово отчитает придворную даму, как принц посерел еще больше, затем задышал мелко и часто, и под испуганный визг челяди осел на пол, расплескав нектар из кубка, с которым он не расставался весь день.

— Что вы натворили, сударыня! — возопил Заразиха, и свирепо засопел носом, глядя на Джуп.

— Из-за нее принц лишился чувств! — еще громче и недовольнее закричала Живокость, и слуги с готовностью издали вздох-завывание такой силы, что огоньки в лампах затрепетали.

— Вам следовало развлекать его, а не загонять в могилу!

— Бедный наш принц!..

И чем больше они возмущались, тем суровее смотрели на Джунипер, явно собираясь вот-вот обвинить ее в покушении на Его Цветочество, а затем объявить, что принц не нуждается более в придворной даме, оказывающей на него столь пагубное влияние. Произошедшее встревожило домоправителей-интриганов так сильно, что они за считанные минуты сменили свое отношение и теперь явно считали, что от Джуп следует избавиться, пока она не испортила все окончательно. Быть может, тому виной были нескончаемые игры, или же неосмотрительное предложение покинуть стены усадьбы, а обморок принца довершил начатое — но старый гоблин и трясинница разгневались не на шутку.