Мер — священная гора богов у индусов (древнеиндийское: Меру), там, где Гималаи в своем северо-западном конце скрещиваются с цепью Парапамиза (индийский Кавказ), идущей с востока на запад. На этой горе, по одной из версий мифа, и родился Дионис, пришедший из Индии к грекам.

Войско Александра в последний раз видело плющ в Македонии и, вероятно, еще на абхазском побережье. И когда в Гималаях перед глазами греков предстали деревья и скалы, увитые плющом, то «македоняне, обрадовавшись плющу, которого давно уже не видели (в индийской земле нет плюща и нигде нет у них виноградных лоз), поспешно наделали из него венков и, увенчав себя ими, воспели песнь Дионису» (Арриан, Анабазис, V.2.5). Как видим, греки привыкли соединять в своем представлении виноградную лозу и плющ. Плющ — Hedera helix L. — действительно имеет почти тот же ареал распространения, что и виноградная лоза, но только заходит дальше к северу и поднимается выше по горам. Это украшение горных лесов Непала. Плющ достигает здесь исключительной силы и высоты, плоды на нем желтые, круглые: плющ этот принадлежит к тому же виду, который растет и во Фракии и который древние считали преимущественно плющом Диониса.

Мидия (древнеперсидское: Мада = срединная земля) граничила на востоке с Парфией и Гирканией, на юге с Персидой и Сузианой, на западе с Ассирией и Арменией, на севере с Каспийским морем.

Шнейдер считал, что в тексте имеется лакуна; того же мнения придерживается и Горт. Смысл фразы действительно неясен. Что «окружает» или «замыкает» Мидия? Ход мыслей в дальнейшем, видимо, тот, что так как Мидия (через Армению) примыкает к Черному морю, то растения — уроженцы Греции — могут прижиться и в Мидии.

Гарпал — знатный македонянин, друг детства Александра Македонского, который поручил ему во время похода в Азию заведывание военной казной. Живя в Вавилоне, Гарпал, между прочим, занялся акклиматизацией растений в парках новой столицы мира. Феофраст выделяет здесь несколько групп растений: 1) местные растения, привыкшие к тамошним почве и климату; 2) те, которые, как, например, плющ, вовсе не росли в новых условиях, 3) которые «смогли жить», но, очевидно, полного развития не достигали. Страбон сообщает, со слов Мегасфена (историк и географ Индии IV—III в. до н. э.), что «за Евфратом плющ, лавр, мирт и другие вечнозеленые растения имеются только в парках; их мало, и они живут только потому, что о них очень заботятся» (География, XV С 711). Сюда же относились и такие северные деревья, как самшит (Buxus sempervirens L.) и липа (Tilia argentea Des.), из которой в Македонии состояли целые леса. В Малой Азии ущелья гор, спускавшихся к Черному морю, были покрыты самшитом. Для обоих деревьев в Вавилоне было слишком жарко. Плющ, который также любит прохладу, не рос вовсе в вавилонских парках.

Индийское или персидское яблоко — Citrus medica L. Стоит отметить большую точность в описании этого дерева, которое греки впервые увидели в Мидии. Французский ботаник Риссо, написавший в начале прошлого века монографию о семействе померанцевых, говорит, что в персидской провинции Гилян, входившей когда-то в состав древней Мидии, и до сих пор растет «индийская яблоня», внешний вид которой совершенно соответствует описанию Феофраста: прямой, серого цвета ствол, в беловатых пятнах, ветвистый, с длинными колючками — совсем, как у груши, с которой Феофраст сопоставляет новое для него дерево. Листья сравниваются с листьями Arbutus andrachne L. по форме (ὅμοιον) (почти круглые у основания, заостренные на верхушке, зубчатые, с коротким черешком) и по величине (ἴσον).

В XVIII и XIX вв. для этой же цели пользовались листьями лимона.

Слова «смертельного» и «его дают с вином, оно вызывает расстройство желудка и выводит яд», принятые Виммером в текст, взяты из Афинея, цитирующего Феофраста. Они послужили основанием для широко распространенного раньше в Европе убеждения, что лимон является превосходным противоядием, но принадлежат именно Афинею; который вставил их от себя в текст Феофраста.

Мидийские садовники рассказали солдатам Александра Македонского об уходе за лимоном весьма вразумительно. Стоит сравнить со словами Феофраста рассказ Риссо: «Когда парижские садовники хотят вырастить эти деревья, они покупают в марте или в апреле у кондитеров выжатые лимоны. [В южной Европе, где дерево это растет на открытом воздухе, сажать его лучше всего в феврале или в марте]. Они сажают зернышки в грядки, старательно вскопанные, или в горшки с хорошей землей, которую поливают слегка, но часто [ср. у Феофраста: «... семена сажают весной в тщательно обработанные грядки и поливают через три-четыре дня», «...сажают и в цветочные горшки...»]. На следующую-весну надо посадить каждое растеньице в особый горшок [на юге высаживали с грядки прямо в землю]... в жарком климате деревья лучше идут в земле плотной, а не в легкой: в такой, куда легко проходит вода»; ср. у Феофраста: «Следующей весной, когда растеньице окрепнет, его пересаживают в землю мягкую, сырую и не очень легкую...».

Греки видели уже богатые урожаи в Египте: Cordia myxa L. круглый год стоит покрытая плодами (см. IV.2.5); несколько раз можно снимать урожай с сикоморы (Ficus sycomorus L.). Тем не менее «индийская яблоня», на которой только что завязавшиеся плоды висят рядом, со спелыми, привела их в изумление.

Это пестик, заметить который на цветке Citrus medica очень легко: он настолько велик, что выдается из цветка (если не столбик, то во всяком случае рыльце). Местные садовники сообщили пришельцам, что цветки, в которых нет такого веретена, бесплодны: таким образом, значение пестика было установлено.

Буквально — «в продырявленные горшки». В цветочных горшках, в древней Греции, так же как и у нас, делали отверстия в дне.

См. I.7.3.

Баньян представлял собой дерево, подобного которому греки, нигде и никогда еще не видели. Самым поразительным в этом дереве были воздушные корни, и точность, с которой Феофраст определил эти. висячие побеги как корни, по одному описанию их, не видя дерева, заслуживает внимания. Спутники Александра Македонского и его военачальники, наблюдениями которых воспользовался впоследствии Страбон (XV С 694), считали эти корни ветвями, растущими вниз, и, изумляясь необычайности такого явления, называли баньян «странным деревом». Давая свое определение, Феофраст исходил из отличительного признака, корня: отсутствия листьев и из того обстоятельства, что эти «побеги» вырастают не из молодых веток, а из прошлогодних и более старых. «Ficus indica, — пишет Лассен,* — едва ли не самое изумительное растение на всем земном шаре. Это громадный зеленый храм со многими залами и ходами, с прохладными тенистыми беседками, непроницаемыми для дневного света, как будто созданный нарочно для того, чтобы служить бесприютному первобытному человечеству готовым жилищем». Шимпер** называл баньян «огромным колонным залом». В тени баньяна, непроницаемой для самых жгучих лучей солнца, находили приют и люди, и звери.

Один из путешественников по Индии рассказывает, что под баньяном, росшим на одном острове в нижнем течении Нербуды, останавливались, как в палатке, большие охотничьи экспедиции соседних племен, целые караваны и отряды войск в 6000—7000 человек. Здесь же укрывались целые стаи разных птиц: попугаев, диких голубей и павлинов; заползали и змеи. Дерево это казалось издали одиноким зеленым «курганом. Его в 1773 г. разломал и разнес ураган.

__________

* Ch.Lassen. Indische Altertumskunde.² 1866—1874, т. I, стр. 301 и сл-

** A. F. W. Schimper. PHanzengeographie. 1908, стр. 344.

Две стадии — т. е. около 370 м; объем кроны был, следовательно, около 1300 м; объем ствола — 39.6 м (наибольший) и 26.4 м (обычный). Нет оснований считать эти цифры преувеличенными.

Совершенно не соответствует действительности: листья баньяна достигают, самое большое, 20 см длины. Листья такой величины, о какой говорит Феофраст, имеют в Индии только деревья, принадлежащие к виду Musa, и хлебное дерево: в тексте Феофраста вслед за описанием баньяна идет описание Musa sapientium: по ошибке Феофраст приписал ее листья баньяну.

Плоды баньяна действительно невелики. Они послужили признаком, по которому греки поставили это невиданное дерево в родство с одним из самых знакомых им деревьев — со смоковницей.

На баньяне, по словам Румфа*, плодов иногда не бывает вовсе; иногда ветви его увешаны плодами, но поспевают они не сразу и очень скоро их объедают птицы. Созревание этих плодов приходится па ноябрь — декабрь. Александр Македонский в верхнем Пенджабе был с весны 326 г., когда он перешел Инд, и до осени 326 г., когда он с новым флотом отплыл вниз по Гидаспу (приток Инда, ныне Бегат или Джелам) и оттуда по Акесине (теперь Хенаб). В октябре ои пристал к земле Сидраков; слег здесь больным, и тут греки при слиянии Гидаспа и Акесины разбили свой лагерь. Здесь, наконец, они смогли отдохнуть после утомительного и опасного похода и здесь-то, на небольшом пространстве и в течение недолгого времени, и наблюдали они баньяны. Этим обстоятельством и объясняется то, что плодов на этих деревьях увидели они мало, но Феофраст дал этому другое объяснение («Причины растений», II.10.2): дерево это, «изумительное по своей величине, дает мелкие плоды и в малом количестве, словно потому, что все питание свое оно тратит на рост».

__________

* G. Е. Rumphius. Herbarium Amboinense. 1741, III, стр. 142.

Это банан мудрецов — Musa sapientium L., плоды которого служили и служат обычно пищей для индусских йогов, придерживающихся строгой растительной диэты. Спутников Александра Македонского поразило, что под палящим солнцем Пенджаба эти люди ходили голыми, и они дали им прозвище «гимнософистов, т. е. «голых мудрецов». У Страбона (XV С 715 сл.) сохранился рассказ Онесикрита, одного из спутников Александра, которого .царь отправил к этим мудрецам побеседовать с ними и узнать» об их учении.

Брецль (ук. соч., стр. 194 и сл.) полагает, что этот абзац (кончая: «длиной они локтя в два») относится также к описанию банана. Ученые, сопровождавшие Александра, составляли описание неведомых им доселе стран, занимаясь их географией, этнографией, зоологией и ботаникой, в той мере, в какой возможно было это сделать в условиях места, времени и военного похода. Они не смогли, например, отметить обилия плодов на баньяне; для бананового листа привели размеры, отнюдь не характерные (см. ниже). Все их заметки хранились в вавилонском архиве, где какой-то библиотекарь сделал из них конспект, который и оказался в распоряжении Феофраста, никогда лично не бывавшего в Индии. Чтобы ввести Феофраста в заблуждение, достаточно было автору конспекта, запутавшись самому, прибавить еще «другое дерево». Описание листа этого «другого дерева» сделано с поразительной точностью и целиком подходит к банановому листу; невероятно вообще, чтобы этот лист ускользнул при описании банана от внимания наблюдателей. Превосходно сравнение его с маховыми перьями (στρουθός употреблено здесь в значении «воробей» и вообще всякая небольшая птица). Величина листа достигает 4 м; Феофраст указывает размер в два локтя — около 1 м: очевидно, для описания и .изучения «ученому штабу» был принесен небольшой лист, доставить который можно было с наименьшими затруднениями.

Гррт полагает, что это Mangifera indica L. Не имеются ли здесь в виду несъедобные виды банана?

Это Zizyphus jujuba Lam.

Из этого короткого параграфа следует, что греки видели только-древесину этого дерева, но не живое дерево. По крепости и плотности они сравнивали его с самшитом (см. I.5.4—5). Окраска древесины напоминала Medicago arborea L., с которым в дальнейшем черное дерево и сравнивается. Эбеновые, к семейству которых относится черное дерево, бывают или деревьями или кустарниками. Что касается двух видов черного дерева, то дело здесь обстоит так: у него различаются не два вида, а два разных возраста: черная древесина развита только в ядре у взрослого дерева, которое встречается редко, потому что спрос на него большой. У молодых, еще кустящихся деревьев такой древесины нет, и потому их не трогают, оставляя расти.

Это фисташковое дерево — Pictacia vera L.

Бактрия — одна из северных провинций Персидского царства, лежавшая между западной частью Гиндукуша, Парапамизом и Аму-дарьей (или Хигоном); ныне — Балх.

Это хлопчатник. Его трех- и пятилопастные листья ничего общего не имеют с листьями черной шелковицы (Morus nigra L.), единственной, которую греки знали. Удивительно, что в Индии хлопок и шелковица обозначаются одним именем (tula — хлопок и шелковица; tuta — куст хлопчатника и шелковица). Не в этой ли одинаковости названия кроется причина, заставившая соединить вместе оба столь разных растения и позволившая затем вкрасться ошибке относительно листьев? Непонятно и сравнение с шиповником.

Хлопчатник сажают рядами, оставляя между ними промежуток в 40—47 см. Греки знали до сих пор только одно растение, которое сажали правильными рядами: виноградную лозу. Поэтому сравнение напрашивалось само собой, но источник Феофраста осторожно добавил: «если смотреть издали». Вероятно, рассказ Онесикрита (Страбон, XV С 694) о виноградниках, которые он видел в южной части долины Инда, объясняется тем, что он принял издали ряды хлопчатника за виноградник. Виноградные лозы, как правильно отмечено было в заметках, которыми пользовался Феофраст, растут только в Гималаях (IV.4.11).

Горт считает, что это Sorghum halepense Pers.

Рис обратил на себя особенное внимание греческих пришельцев своей необычной культурой. Аристобул и Мегилл отметили (Страбон, XV С 692), что его сеют на залитых водой участках, что растение достигает четырех локтей высоты и что его убирают при заходе Плеяд, т. е. осенью, в октябре. Сравнение риса с полбой — Triticum spelta L. — было подсказано тем, что зерна обоих растений нужно перед употреблением обрушивать.

Горт считает, что это Phaseolus mungo L.