Хмелеграб обыкновенный (Ostrya carpinifolia Scop.). Превосходное-описание листа хмелеграба, очень точное и подробное, хорошо объясняет, почему средний, главный нерв в листе Феофраст называет «спинным-хребтом» (III.7.5; 17.3—4; 18.11), — метчфора, введенная, по-видимому, им самим: эта средняя жилка с отходящими от нее боковыми представлялась ему как бы позвоночником, от которого отходят прикреплённые к нему ребра. Плод хмелеграба — орешек, заключенный в зеленоватую, яйцевидно-продолговатую плюску, которую можно сравнить с ячменным колосом. Хмелеграб действительно любит воду и часто растет по рекам; Сибторп находил его и в ущельях Афона. Трудно сказать, почему это дерево считается «несчастливым» и почему вносить его в дом нехорошо. Может быть, причину этого надо искать в его сходстве с тиссом, который считали деревом, посвященным подземным богам, сажали на могилах и в котором видели поэтому зловещее дерево.

«Мужскую» липу Тайзельтон-Дайер у Горта (II, 482) считает Phillyrea media L., а «женскую» — липой крупнолистной (Tilia platyphyllos Scop.). По мнению Брецля*, — это Tilia argentea Desf.: «мастерское описание III.10.4—5 делает это отожествление несомненным».

__________

* Н. Bretzl. Botanische Forschungen des Alexanderzuges. 1903, стр. 17 и 348, примеч. 19.

См. III.3.1.

Эти три вида в «Указателе» Горта отожествлены так: 1) σφενδαμνος — .Acer monspessulanum L., 2) ζυγία — Acer campestris L., клен полевой, паклен и 3) κλινοτροχος — Acer pseudoplatanus L., явор.

Древесина полевого клена свилевата («с выплавкой», как говорят столяры) и светложелтого цвета. Она так тверда и плотна, что греческие столяры размачивали ее перед тем, как просверлить. Из клена полевого делали кровати и ярма для упряжных животных.

Т. е. разрез представляет собой треугольник, обращенный основанием наружу и вершиной внутрь, к средней жилке листа, до которой они действительно не доходят.

Почему Феофраст говорит буквально — «у желтого и у белого дерева» (т. е. с желтой и белой древесиной), а не называет их прямо по именам? Не избегает ли он сознательно этих имен ввиду того, что по разным местам этим видам клена давали разные имена или же под теми же самыми названиями разумели совсем другие деревья: было вернее сослаться на такой неизменный признак, как цвет древесины, чем на неустойчивое название.

Чрезвычайно интересное замечание, неоспоримо свидетельствующее о том, что Феофраст, сам ли или через своих учеников и помощников, собирал интересовавшие его сведения у людей, знакомых с деревьями и лесом. Судя по тому, что в его «диагнозах» отмечаются для ряда деревьев одни и те же признаки (лист, древесина, корни, кора, цветки), можно думать, что он составил своего рода вопросник, по которому его помощники и опрашивали осведомленных люден. Очень вероятно, что некоторые части растения Феофрасту привозили или присылали, например листья, куски коры. (Вспомним ветку алеппской сосны с шишками, которую он показывал на лекции слушателям: III.9.4). Этим можно объяснить точность и верность описаний листьев и коры у некоторых деревьев: Феофраст в этих случаях писал на основании собственных наблюдений. Кто же были эти «жители Иды», от которых он получал свои сведения? Вопрос этот требует и заслуживает подробного исследования; в данном случае можно только сказать, что это были скорее лесопромышленники, а не дровосеки и не лесники: невозможно представить себе, чтобы люди, проводившие большую часть жизни в лесу, ничего не знали о цветках клена полевого, наполнявших воздух своим благоуханием. Не зная, конечно, что это цветки, они сообщили бы о каких-то образованиях на дереве, издающих нежный сладкий аромат.

Сравнение плодов клена с плодами держи-дерева не так уже нелепо, как это казалось Шпренгелю. Оно свидетельствует, наоборот, о том, что «идейские жители» сумели уловить общую черту в этих плодах: у держи-дерева плод снабжен круглым, широким и волнистым крылом; у клена крылья плода расправлены совершенно горизонтально («продолговатее»), но в обоих случаях мы имеем «летательный аппарат» семени, который и заставил «жителей Иды» объединить два, казалось бы, вовсе не схожих плода.

Жители Иды считали, по-видимому, клен полевой (ζυγία) деревом, растущим по сырым равнинным местам; мнение жителей Олимпа, считающих этот клен деревом горным, им противопоставляется (противопоставление это в тексте вводится частичкой Ы), Феофраст (III.3.1) тоже включал клен полевой в список горных деревьев. Избегая опять-таки названия, он говорит о свойствах древесины «растущего на горе» дерева, которая идет на дорогие изделия. В V.7.6 он сообщает, что и σφενδαμνος .и ζυγία служат материалом для изготовления упряжных ярем и кроватей. Вряд ли те и другие можно причислить к «дорогим изделиям». по-видимому, «растущее на горе» дерево, которое жители Олимпа называли ζυγία, не было вполне тожественно с той ζυγία, о которой рассказывали жители Иды. Не был ли это наш явор — Acer pseudoplatanus L., древесина которого отличается прекрасной выплавкой, известной у столяров под названием «павлиньего хвоста»?

Σφενδαμνος «некоторые» называли γλεΐνος, который у Горта отожествлен с Acer creticum.

После «кленом» лакуна: пропущена, видимо, характеристика «женского» дерева.

Во всем абзаце нет ни слова о третьем виде: κλινοτροχος. Само слово представляет собой местное наименование, которое Феофраст мог узнать от своего учителя, уроженца Стагиры.

Описание перистого листа сделано рукой наблюдателя-мастера. Отдельные листочки Феофраст сравнивает сначала по общему виду — и совершенно правильно — с листьями лавра, затем дает описание каждого такого листочка, как бы вырисовывая его контур. После он переходит к описанию цельного перистого листа, дополняя это описание сравнением с листом рябины.

«Корни густые»: слово «густые» по-гречески передано через πυκνορριζος. Термин этот до Феофраста встречается в Гиппократовом Сборнике (IX.190.18 L) и заимствован, вероятно, из народного языка. У Феофраста он обозначает не анатомически плотную структуру корня, а густоту корней. В таком же смысле употреблял это слово после Феофраста и Диоскорид.

Жители Иды, ничего не знавшие о цветках клена, полагали, что и на ясене нет ни плодов, ни цветков. Феофраст, в первом случае только констатировавший их неведение, опровергает их заблуждение относительно ясеня. Объяснить это можно только одним. Феофраст сам наблюдал ясень, причем наблюдал его и в весеннюю пору, когда он цветет, и осенью, когда семена его уже вполне созрели. Семя ясеня, продолговатое, несколько сплющенное к одному концу, действительно напоминает маленькую миндалину; крыло, прикрепленное к семени, Феофраст назвал «тонким стручком», потому что оно действительно охватывает семя.

Под «чем-то вроде сережек» не разумел ли Феофраст цветков ясеня?

«Коровий ясень» по высоте и по месту, где он растет, можно было бы счесть за ясень обыкновенный, Fraxinus excelsior, но характерная для него твердая и гибкая древесина приписана как раз другому, «горному» ясеню. Не произошла ли здесь та же путаница признаков, с которой мы уже встречались, и не «исправили» ли помощники Феофраста полученные им от македонских лесопромышленников сведения в соответствии с теорией, по которой горное дерево должно было иметь прекрасную, твердую и гладкую древесину, а равнинное наоборот?

Феофраст различает два вида ясеня: в «Указателе» Горта (11,468). ясень, описанный Феофрастом в §§ 3 и 4, отожествлен с ясенем цветистым (Fraxinus ornus L); между тем Феофраст говорит в этих параграфах о двух видах ясеня: и о ясене обыкновенном (Fraxinus excelsior L), и о цветистом. Приведем для наглядности некоторые признаки обоих деревьев, сопоставляя их сначала по описанию Феофраста (первая таблица на стр. 413), затем по описанию современных ботаников (вторая таблица, там же).

Из этого сопоставления ясно, что Феофраст дает в §§ 3 и 4 описание обоих видов, причем начинает с ясеня обыкновенного.

Заметим, что следующее замечание о превосходных качествах древесины у горных деревьев стоит в прямом противоречии с только что сделанной (§ 4) характеристикой древесины равнинного ясеия.

«Мужской» кизил — это Cornus mas L., кизил настоящий; «женский» — Cornus sanguinea, дерен, свидина или глог. Листья и кизила, и свидины яйцевидные, цельнокрайние, вовсе не похожи на ланцетовидные, пильчатые листья миндаля. Свидина действительно представляет собой куст; и у кизила, и у свидины ветви расположены попарно и супротивно. Древесина кизила очень тверда и прочна; высоты достигает он 3—7 м (12 локтей = 5 м с лишним); сравнение с сариссой — македонским копьем — заставляет думать, что древки этих копий делались из кизила. И теперь кизил — лучшая древесина для рукояток. Сообщение идейских жителей о том, что ои бесплоден, совершенно неверно: кизил дает приятного кисловатого вкуса плоды. Свидина дает шаровидные, черные мелкие ягоды: в III.4.3. Феофраст писал, что плоды кизила поспевают около летнего солнцестояния и что ягоды свидины несъедобны, т. е. использовал здесь сведения, полученные от македонян, которые считал, видимо, более верными. Тем не менее, по характерной для него объективности, он счел нужным привести и сведения из своего троадского источника. Сам ои, несомненно, не видел ни кизила, ни свидины: иначе не сравнил бы их листьев с миндальными. Кизил принадлежал, видимо, к числу деревьев, которые разводили в садах: их сажали косточками и черенками. Что касается замечания о нескольких плодах на одном черешке и о том, что обстоятельство это делает кизил похожим на маслину, то сам Феофраст говорил (I.11.4), что особенностью этой отличаются только некоторые виды маслин.