– Злачный? – не поняла она. – В каком смысле?

– «Мы культиваторы сознаний,

Мы нежим злачное зерно,

И колосом взрастёт однажды

Колосс Культуры сквозь дерьмо!

Мы – кардиналы подсознаний:

В навозной пашне рыхлых рож

Мы сеем света золотую рожь!

А жнем – лишь снег напрасных ожиданий.

Коль вы с корнем вросли в уют,

Мы – лесорубы дряблых душ!

Мы вас причешем боронами!

Ведь кто-то ж должен вас полить,

И хлебом мысли вас взрастить?

Мы – Культиваторы Сознаний!»

– А ты чего молчишь? – спросила она у Брута, прервав паузу.

– Да я просто не хочу их смущать, – загадочно улыбнулся Брут. – Чтобы они не поняли, что я гораздо умнее их обоих. Тот самый архидемон, о котором они тебе говорят.

И ещё больше Оливию заинтриговал. Уже не зная, чего от него и ожидать. Ведь он из Владивудстока, а значит – обладает ещё большим могуществом, чем они. Такие умные! Властелины местного масштаба. И как только они приехали на пляж, попросила Зевса и Ганимеда ненадолго выйти из машины. И погулять по пляжу. Мол, сегодня не ваш день.

И когда на следующий день Ганимед позвонил Зевсу и сказал, что только что он отвёз гражданку Козлову домой, после того, как «как следует отжарил на вертеле этого Козла», Зевс тоже захотел отведать козлятины. И на следующий день ей позвонил.

Но как только Козлова села к нему в машину, и они начали общаться, в нём неожиданно снова проснулся «умник», которого возбуждало в ней только то, что он ей при этом говорил. Говорил и говорил. А не она сама.

Так что он отвёз её на сопку и вместо того чтобы склонять на секс, продолжал неистово умничать. Даже после того, как понял, что не сможет остановиться, пока она не сделает ему минет. Чтобы переключить в нём психотип Зевса на более похотливый – Банана. Как делала это с ним Елена.

Но Козлова лишь ответила ему, что он ей именно таким и нравится. Потому что те демоны тоже именно такими и были.

– Даже тогда, когда занимались со мной любовью, – подчеркнула она, как бы отрицая минет даже как предмет обсуждения. – И всё никак не могли замолчать, умничая лишь всё больше и больше. Прямо во время секса.

И даже на то, что Зевс тут же заявил ей, что для того чтобы и ему стать именно таким, ему необходимо совершить с ней, как минимум, одно соитие, Оливия лишь отрицательно помотала головой.

Зевс позвонил при ней Ганимеду, сказав, что сдаёт ему дела. И подшивает к ним гражданку Козлову.

Они встретились на Набережной, и он Ганимеду её торжественно «передал». Не желая более возвращаться к этой «больной теме». «На голову», – пояснил он Ганимеду, не желавшую «поработать головой» для того, чтобы они встречались.

Зевс умничал с ней ещё с неделю, но у него с ней так ничего и не получилось. Зевс не рассматривал гражданку Козлову как самку, а лишь как субъект восприятия его идей, которыми его голова с ней буквально бурлила. Как в своё время – с Талией. Только начинал он общаться с Талией с весьма похотливых теорий, поэтому и смог сразу же ею и овладеть, так как они возбуждали не только Талию, но и его самого – Банана. Когда он соотносил эти идеи с ней. А с Козловой он сразу же воспарил столь высоко (до Зевса), что спустить его с этих вершин мысли (Олимпа) мог исключительно минет, который та отказывалась ему делать. Предпочитая поклоняться его таланту рассказчика – Зевсу, а не любовника – Банану. Которым уже успел стать Ганимед, как его более расторопный в этих делах помощник.

И когда Зевс окончательно убедился в том, что Оливия так и хочет оставаться для него сугубо гражданкой Козловой, он полностью передал Ганимеду всё свои полномочия. Сказав ей, что уезжает во Владивудсток на научную конференцию. По приглашению Брута, который уже давно туда уехал и снова звал его «с этого симпозиума» (работать на автостоянку).

А сам снова решил обратиться к Васаби. Как он однажды уже обратился к Юлии, ровно после того, как у него возникла осечка с Талией. Чисто, чтобы проверить: «Всё ли у меня в порядке? Или пора уже начинать принимать стимулирующие препараты».

Ганеша позвонил в такси, где работала Васаби, и, услышав её заискивающий голос, сказал:

– Нам надо поговорить.

– О чём? – равнодушно спросила Васаби. Поняв, что это не очередной клиент, а ещё один внеочередной проходимец. Из числа тех, кто уже завистливо облизывались, поглядывая на её бесхозно валявшееся (без Ганеши) в кресле тело. Когда заходили в офис попить чай. – Нам больше не о чем разговаривать! – отрезала она.

– Я скоро буду.

– Можешь не спешить.

И приехав в офис, увидел, как Васаби переменилась в лице. «Словно бы она внезапно пошла в отца», – отметил Ганеша то, как стали они похожи. Пока он блуждал по Нахадаки, пытаясь её забыть.

Которая то ли на радостях, то ли на яблоках села на диету и за эти три недели так похудела, что в ней появилось что-то слегка стервозное, независимое и корейское. Которое бросало ему вызов! Что внутренне сильно его возбудило, заставив вспомнить о той кореяночке Айне, о которой он столько лет мечтал! И наконец-то нашёл – в Васаби.

А теперь снова обнаружил именно в Васаби не просто её, но уже – её идеал! Идеал самой Васаби!

Особенно – когда понял, что она тоже ему не изменяла. Наверняка. Хотел он в это верить. И так как Васаби тут же стала указывать ему на дверь, попросил у неё хотя бы один прощальный поцелуй!

Но был вечер, Васаби активно принимала заявки. И даже думать об этом ей было некогда. Но Ганеша всё настаивал на своём. Всё активнее на этом настаивая и предлагая ей эту уже начавшую опьянять её настойку. Подходя всё ближе и ближе. Как только это видел. Признаваясь ей в том, что он только по ней всё это время и скучал.

– Что, никто тебе за все эти три недели так и не дал? – откровенно усмехнулась над ним Васаби.

– Нет, – признался Ганеша, глубоко вздохнув (для убедительности). – Одна тут пыталась, но у меня с ней так ничего и не получилось. Зато у Брута, а затем и Ганимеда с ней это сразу же получилось! Им понравилось ставить её в позу козла! А я покатал её несколько раз полюбоваться видами, но она их так и не оценила.

– Короче, ты неудачник! – усмехнулась Васаби. – И тогда ты решил снова вспомнить обо мне?

– Конечно! Ведь у меня с тобой всегда это получалось.

– Но я уже не хочу тебя. Даже видеть! Ты опоздал. Ровно на три недели. За это время я стала уже совсем другая, если ты этого не заметил! – самодовольно поправила она волосы.

– Ещё как заметил! – подхватил он. Её прядь.

– Но я больше не хочу к тебе снова возвращаться. Я это наконец-то поняла.

– Из разговоров с матерью? – понял Ганеша. И усмехнулся.

– Да. Она наконец-то смогла мне объяснить, что ты зять, с которого нех… И-ищебе! Нечего взять. Ты голодранец, у которого ничего нет. И теперь я полностью с ней согласна.

– Что ж, тогда нам надо как можно скорей расстаться, – понял Ганеша, – а я тебя так любил!

– Боюсь, что уже давно, – гордо усмехнулась Васаби, – иначе ты не дал бы мне о себе забыть. Прощай!

– Хорошо, давай тогда поцелуемся на прощание, и я уйду. И навсегда тебя оставлю.

– А без поцелуя ты не сможешь меня оставить? – не хотела его Васаби. Даже целовать.

– Нет. Я не смогу с этим смириться и завтра или послезавтра снова к тебе явлюсь. Давай уже закроем эту тему глубоким поцелуем и расстанемся навсегда.

– Хорошо, – поняла она, что он от неё иначе не отстанет. – Давай.

– Но только ты не спеши. Иначе…

Но она уже сама начала его целовать, пока не зазвонил телефон. Чтобы он поскорее уже покинул офис. «Тем более что скоро должна будет приехать мать, – вспомнила она, – которая не любит его ещё со времён Талии».

А Ганеша, наивный, воспринял это как то, что Васаби сама кинулась в его объятия! Под первым же предлогом. Тут же обнял её и начал целовать, вдруг почувствовав, как сильно он её всё ещё любит. Наивно подумав, что и она о нём всё ещё томиться и не даёт себе покоя, как делал он это сам всю последнюю неделю. Особенно – после неудачи с Козловой. Заставившую его вспомнить о той, с кем выходило у него это даже тогда, когда он и сам от себя этого не ожидал. И она – тоже. Думая, что о нём успела позабыть. И вспоминала под ним это снова и снова, как глубоко-глубоко она ошиблась. Пока он всё глубже и глубже входил… и развеивал эти её заблуждения. Каждой фрикцией. Отметая их как нелепость своим «лучом истины». Вынуждая её физически ощущать, что она всегда была и будет только его. И только с ним. И она с этим соглашалась. Отвечая на это своими поощрительными телодвижениями. Принадлежа ему не только всей душой, но и – всем телом!