В пригородах условия были тяжелее. Во время возведения Ораниенбаума за один из сезонов погибло вследствие распространившейся эпидемии несколько сот человек. А. Д. Меншиков в 1716 году писал А. Макарову: «В Петергофе и Стрельне в работниках больных зело много и умирают беспрестанно, нынешним летом больше тысячи человек померло». Строители крепости на острове Котлин (будущего Кронштадта) сочинили тогда такую песню:

Население России всячески сопротивлялось выполнению трудовой повинности. Помимо систематической недосылки губерниями установленного числа людей, весьма часты были случаи отправки в Петербург больных, старых и даже малолетних работников. Чтобы обмануть представителей администрации, население иногда прибегало к различным ухищрениям. Например, в 1717 г. был такой случай. Работные люди направлялись в Александро-Невский монастырь. На перекличке и на трех смотрах все люди наличествовали в списках, но в дальнейшем, в дороге, они «собою переменились детьми и братьями своими малыми», и в Петербург вместо взрослых людей прибыло много малолетних.

После 1717 года строительство перестало иметь форсированный характер, и трудовая повинность была заменена особым налогом, который давал казне около 300 000 рублей в год, и строительство города отныне велось силами вольнонаемных рабочих.

Уже в первые годы строителям удалось достичь впечатляющих результатов. Заложенная 16 мая 1703 года деревянно-земляная крепость уже 29 июня, в день апостолов Петра и Павла, приняла гвардию и армейские полки, навсегда покинувшие Ниеншанц. С 1706 года начались работы по расширению и укреплению крепости, которая постепенно одевалась в камень. За строительство каждого из бастионов отвечал лично один из сподвижников Петра – так появились Нарышкин, Трубецкой, Зотов, Меншиков и Головкин бастионы. За одним из них надзирал лично царь – он получил название Государева.

В 1710–1711 годах в городе насчитывалось уже 750–800 дворов. Первое время окружающее крепость пространство – Петербургская сторона – застраивалось бессистемно, нерегулярно. Здесь располагались скромные одноэтажные дома царя и его ближайших сановников и придворных. Поблизости была возведена деревянная Троицкая церковь и Гостиный двор. Планировка была очень похожа на московскую: от Кронверка радиально расходились многочисленные изогнутые улочки, на которых жили первые горожане. Формировались небольшие слободы, состав населения которых виден из названий пролегающих по ним улиц – Дворянская, Пушкарская, Зелейная, Посадская, Ружейная, Монетная и т. д. Единственным сооружением тех времен, сохранившимся до наших дней, является деревянный домик Петра.

Васильевский остров фактически еще не был заселен. Его покрывали заросли кустарника, между которыми паслись коровы, лошади и мелкий скот. В 1711 году на острове стояло единственное крупное жилое сооружение – двухэтажный дом князя Меншикова, по отзыву современника, очень красивый, но тоже деревянный. От Невы к дому был подведен канал, так что светлейший, выйдя на крыльцо, мог сесть в шлюпку. Позади дворца был разбит парк, далеко еще не устроенный. На стрелке Васильевского острова находились три ветряные мельницы.

На Московской стороне Невы 5 (16) ноября 1704 года был заложен Адмиралтейский дом, который должен был стать главной верфью России. Строительство завершили в рекордные сроки: уже в начале 1705 года здесь началось строительство первых кораблей. Вокруг Адмиралтейства была разбита эспланада (Адмиралтейский луг), за которым выросла Адмиралтейская слобода. Однако в целом этот берег Невы, равно как и Васильевский остров, на первом этапе возведения Петербурга практически не застраивался.

Пётр, пораженный темпами роста «парадиза», в 1710 году восторженно писал Меншикову: «Сие место истинно, как изрядный младенец, что день, преимуществует». В эту пору в царе укрепилось желание утвердить новый город, в котором он проводил всё больше времени, в качестве столицы своей новой империи. В то же время началось строительство первых резиденций – Меншиковского дворца на Васильевском острове, первого Зимнего дворца Петра, а также Летнего дворца на Московской стороне. После полутора лет раздумий в мае 1712 года Пётр окончательно переносит свой двор в парадиз, который теперь на всех картах, схемах и указателях именовался не иначе, как «столичный град Санктпитербурх».

С этого момента начинается второй, регулярный, этап застройки города. Среди строительных мероприятий этого периода можно выделить три основных: во-первых, государство приняло на себя всё руководство работами по осушению болот и прокладке улиц; во-вторых, государство определило основные доминанты плана города; в-третьих, чтобы упорядочить застройку кварталов и улиц, частным застройщикам были предложены образцовые дома с обязательством строить дом не во дворе, а вдоль «красной линии» улицы. По указу Петра архитектор Трезини разработал типовые проекты жилых домов для «именитых» в два этажа (как тогда говорили, «в два жилья»), «зажиточных» в полтора жилья и «подлых» людей в один этаж, которые отличались не только размерами и планировкой, но и богатством архитектурного оформления их фасадов.

Вот каким застал жилье для «подлых» людей Ф. Х. Вебер в 1720 году: «В доме обычно только одна комната, в которой стоит большая четырехугольная, а вверху плоская печь; в ней они и зимой, и летом варят, пекут и жарят, а также спят в ней и наверху на ней. Вместо окон у них не что иное, как несколько отверстий, прорубленных в стене, перед ними сделаны доски, которые можно надвигать и сдвигать, тем самым делая [внутри] светло или темно. У тех, кто претендует на некоторую зажиточность, бывает маленькое, шириной в пару ладоней, окошечко из слюды. У других [жителей] вставленные в окна рамы заклеены кусками бумаги или старыми прокопченными холщовыми тряпками, либо свиными пузырями, чтобы зимой какой-то свет проникал в комнату. Постелей они не знают, а, укрываясь, обходятся тряпьем и своей обычной одеждой. Обычно же они укладываются, натопив как следует комнату, на упомянутую большую печь или на лавки вокруг нее, а чаще всего – на доски. Несколько досок (причем каждая отдельно) у них закреплены наверху, под потолком, или за оба конца подвешены на веревке. Несмотря на то, что эти доски не шире одного фута или самое большее 15–16 дюймов, и следовало бы полагать, что люди во сне должны падать и ломать себе шеи, однако таких примеров нет, а они лежат там так спокойно, словно в широкой французской кровати с балдахином.

Я часто с удивлением замечал, что, хотя на этих досках, находившихся выше моей головы, забираться на которые надо было по приставным лесенкам, лежало вокруг 16–20 человек, ни один из них не свалился вниз и даже ни разу не перевернулся, а улегшись, они сладко спали на одном месте.

Вместо свечей они жгут тонкие еловые лучины, которые вставляют в щель в стене или в печи, а также очень часто просто берут в рот; поскольку же их дела не особенно сложны, то они вполне могут заниматься ими [при таком свете].

Двери же в их домах и комнатах настолько низки, что входить внутрь приходится с истинным уважением, то есть сильно наклонившись, если не хочешь разбить голову. Для этого необходимо принять особую позу, как у выходящего на сцену арлекина, ведь порог двери по крайней мере на два фута выше земли, а дверь редко выше трех футов, и поэтому приходится сначала высоко поднимать ногу и одновременно протискивать сильно наклоненную голову. Не только получается странная поза, но, бывает, и вваливаются кувырком через голову».

Во имя строительства Петербурга Пётр I пожертвовал возможным каменным строительством во всей России – 9 (20) октября 1714 г. был введен запрет на каменное строительство «под разорением имения и ссылкой» везде, кроме новой столицы. Эта мера была мотивирована тем, что «понеже здесь [в Петербурге] каменное строение зело медленно строиться», и вводилась до тех пор, пока «здесь удовольствуются строением». В Санктпитербурхе же предписывалось возведение исключительно каменных образцовых домов. Таким образом, все каменщики России были оставлены без работы. На это Пётр и рассчитывал: вынужденные искать себе способа прокормиться, они должны были отправляться в «парадиз», где их опыт и мастерство помогли бы ускорить темпы строительства. Нарушителям указа грозила отправка в ссылку и конфискация имущества.