А я не хочу. Не хочу смотреть на ухмылку, которая, знаю, заиграет в уголках его губ, если я подчинюсь ему, поэтому вместо этого я говорю единственное, что приходит на ум.

— Кря!

— Ты ведешь себя сейчас как ребенок! — в раздражении он отпускает меня и проводит рукой по волосам, прежде чем отойти на несколько шагов, чтобы взять себя в руки.

— Ребенок? — бормочу я в шоке. Чья бы корова мычала. — Чертов ребенок? Уж кто бы говорил!

— Ты, — говорит он, с усмешкой выгибая брови, — ребенок, закатывающий чертову истерику. Это так глубоко засело в твоей голове, что ты не понимаешь — твой маленький припадок происходит на пустом, мать твою, месте.

Мгновение смотрю на него, наши глаза устремлены друг на друга, и понимаю, что мы разрываем друг друга на части, и ради чего? Очевидно, мы не можем пройти через это. Я обвиняю. Он отрицает.

— Это пустая трата времени, — тихо говорю я, по щеке скатывается слеза, а в голосе слышится смирение.

Он делает ко мне еще один шаг, а я лишь качаю головой, не в силах унять бушующие внутри меня эмоции. Как я могу любить этого прекрасного мужчину и одновременно презирать его? Как я могу жаждать и хотеть его, все время желая придушить? Я облокачиваюсь на стену, пытаясь осмыслить все, что я боялась, выйдет наружу.

— Почему она была там, Колтон? — я пристально смотрю ему в глаза, спрашивая, но на самом деле не желая знать ответа. Он на мгновение опускает глаза, и от его нерешительности я становлюсь несчастной. Собираю каждую каплю боли, и когда начинаю говорить, она исходит из меня вместе со словами. — Я говорила тебе, что для меня измена — повод для расставания.

— Ничего не было. — Он вскидывает руки вверх, а образ загорелых ног Тони, затвердевших сосков, прижимающихся к ткани его футболки, и ее самодовольной улыбки мелькает в моей голове. — Что мне сделать, чтобы ты мне поверила? — интонация в его голосе застает меня врасплох. Будто он действительно не может поверить в мои сомнения в нем. Слова Хэдди мелькают в моей голове, но я от них отмахиваюсь. Ее там не было. Она не видела того, что видела я. Она не видела ничего, начиная от взъерошенной после сна Тони до ее победоносной улыбки сирены на припухших губах. Упаковка от презерватива, трепещущая на земле, как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба. — Райли, Тони пришла в дом. Мы были пьяны. Все вышло из-под контроля. Все произошло так быстро, что…

— Остановись! — кричу я, поднимая руку, не желая слышать чудовищных подробностей, которые, уверена, еще больше разобьют мое сердце. — Все, что я знаю, Колтон, то, что ты заставил меня открыться — снова начать чувствовать после всего, что случилось с Максом — и я делала именно то, что ты говорил. Я доверяла тебе, несмотря на то что разум говорил мне не делать этого. Я позволила себе снова почувствовать. Отдала тебе всю себя. Была готова дать намного больше… и в ту минуту, когда ты испугался, ты бросился в объятия другой женщины. Для меня это не приемлемо.

Он прислоняется спиной к стене напротив меня, и мы просто смотрим друг на друга, печаль повисает между нами, лишая воздуха. Вижу, как он борется с чем-то, но сдерживается.

— Я не знаю, что еще сказать, Райли…

— Не сказать ни слова и убежать — это две совершенно разные вещи. — Он отталкивается от стены и делает шаг в мою сторону. Я отрицательно качаю головой. Тот факт, что он ни разу не признал, что я сказала ему о своей любви, ударяет мне в голову. Он здесь пытается все исправить, но не может признать слова, которые я ему сказала. Это так хреново. — Я могла бы пережить твое молчание. Могла бы принять твой побег. Но ты бросился в объятия другой женщины. Я не могу заставить себя поверить, что это не повторится. Ты сделал свой выбор, когда переспал с Тони.

Его плечи опускаются, от моих слов глаза вспыхивают огнем, когда он произносит, прежде чем смириться с поражением.

— Ты нужна мне. — Безграничная искренность его слов поражает меня и вырывает мое сердце.

— Есть тонкая грань между тем, чтобы желать меня и нуждаться во мне, Колтон. Ты мне тоже был нужен. — И нужен до сих пор. — Но она была нужна тебе больше. Надеюсь, она того стоила. — Я задыхаюсь от этих слов и качаю головой. Все, что угодно, лишь бы стереть звук его голоса, говорящего, что я нужна ему. Все, что угодно, лишь бы избежать медленно подкрадывающихся сомнений.

Боль побуждает меня мыслить. Опустошение управляет моими действиями.

— Думаю, тебе лучше уйти — шепчу я, заставляя губы произносить слова.

Он просто смотрит на меня, молча умоляя своими зелеными омутами глаз.

— Значит, ты сделала свой выбор… — Его голос сломленный. Тихий. Смирившийся.

Не могу заставить себя согласиться с ним. Мое тело — это буйство противоречивых решений, и, сказав это вслух, я лишь добавлю уверенности к тому, что половина меня хочет со всем покончить, а другая половина убьет за возможность иметь второй шанс. Мне больше нечего сказать. Но несмотря на это я говорю:

— Да, сделала. Но только потому, что ты сделал его за меня.

— Райли…

— И я больше не твоя.

Отрываюсь от его взгляда и смотрю в пол. Что угодно, лишь заставить его уйти. Какое-то время он стоит и глядит на меня, но я отказываюсь поднимать голову и смотреть на него.

— Это гребаная чушь, Райли, и ты это знаешь, — говорит он мне спокойно, прежде чем повернуться, чтобы уйти. — Видимо, ты все-таки не любишь ту часть меня, которая сломана.

Рыдания застревают у меня в горле от его слов, и мне требуются все силы, чтобы удержаться на ногах. И даже стоять оказывается слишком тяжело, потому что в ту минуту, когда я слышу, как закрывается дверь, я сползаю вниз по стене, пока не падаю на пол.

Плачу. Мое тело сотрясают сильные, прерывистые рыдания, каждое из которых крадет маленький кусочек моей души. Его прощальные слова звучат в моей голове снова и снова, пока я точно не понимаю, что сломана я, а не он.

Внутрь меня прокрадываются сомнения. Принося с собой тоску. Мною правит опустошение.

Проскальзываю обратно в свой гостиничный номер для быстрой передышки перед следующим событием. Говорю себе, что мне просто нужно передохнуть, но точно знаю, я просто трусливо избегаю Колтона, как делала большую часть дня. Перед другими он был само дружелюбие, но отчужденным, когда никто не смотрел. Явная боль в его глазах также преобладает и в моих.

В один из редких моментов, когда мы оказались одни, я попыталась поговорить с Колтоном о его прощальных словах. Хотела сказать, что люблю его сломанную часть — что все еще хочу те его части, которые он прячет и боится выпустить — но когда я открыла рот, он просто проигнорировал меня с ледяным взглядом. Его терпение, очевидно, иссякло. Как раз то, чего я хотела, так почему же внутри я чувствую, что умираю.

Что я делаю? Не совершаю ли огромную ошибку? Прижимаю ладони к глазам и вздыхаю. Заставив его двигаться дальше, я должна была стать счастливой. Это должно было заставить меня вздохнуть с облегчением, ведь теперь мне нет необходимости терпеть эти однообразные слова из серии «позволь мне объяснить». Тогда почему я так несчастна? Почему мне приходится сглатывать огромный комок в горле каждый раз, когда я думаю о нем или смотрю на него?

Я все испортила. Может, мне стоит его выслушать. Дать ему шанс объяснить. Может, если я узнаю всю историю, как только услышу все грязные подробности его ночи с Тони, это поможет мне преодолеть боль и двигаться дальше. И, думаю, этого-то я и боюсь… что, если нет никаких грязных подробностей? Что если все, что Хэдди натолкала мне в уши, вполне обоснованно?

Что, если я ошибаюсь?

Дерьмо. Я все испортила. Я даже не могу думать трезво — мысли разлетаются на миллион направлений — но я знаю — я все испортила.

Сотовый сигналит о входящем сообщении, и это отвлекает меня от шизофренических мыслей. Это от Дэйна о Зандере. Я тут же ему перезваниваю.