И потому что это значит, что она тебе нужна. Я всегда нуждался только в себе — нужда в других приводит только к боли. К отказу. К неописуемому ужасу. И все же, прямо сейчас Райли нужна мне. Каждая клеточка тела хочет сейчас подойти, притянуть ее к себе и прижаться к ней. Воспользоваться теплом ее мягкой кожи и тихими вздохами, чтобы облегчить распирающее грудь давление. Потеряться в ней, чтобы вновь обрести себя, хотя бы на минуту. И по этой причине она должна уйти. Как бы я ни хотел, я не могу… просто не могу так с ней поступить. С собой. Со своей тщательно выстроенной жизнью и способом с этим справляться.

Одному лучше. Один я знаю, чего ожидать. Могу заранее спланировать ситуации и попытаться избавиться от проблем. Дерьмо! Как я собираюсь это сделать? Как оттолкну единственную женщину, которую когда-либо думал подпустить к себе?

Лучше потерять ее сейчас, чем когда она сбежит, узнав правду.

Делаю вдох, укрепляющий готовность, и встречаюсь с ней взглядом. В фиалковых глазах роится столько эмоций, и вот она, жалость, которая выводит меня из себя, позволяя ухватиться за нее и использовать в качестве убогого оправдания тому, что я собираюсь сделать. Я видел этот взгляд так много раз за свою жизнь, и ничто не раздражает меня больше. Я не благотворительная организация. Мне не нужна ничья чертова жалость.

Особенно ее.

Она произносит мое имя своим сексуальным голосом, и я почти уступаю.

— Не надо, Райли. Ты должна уйти.

— Колтон? — ее глаза изучают меня, задают так много вопросов, но ни один не слетает с ее губ.

— Уходи, Райли. Я не хочу, чтобы ты была здесь. — Она бледнеет от моих слов. Я смотрю ей в лицо и вижу, как дрожит нижняя губа. Прикусываю губу изнутри, желудок сводит и такое чувство, что меня сейчас снова вырвет.

— Я просто хочу помочь…

Внутренне вздрагиваю от надрыва в ее голосе, ненавидя себя за боль, которую, знаю, собираюсь ей причинить. Она так чертовски упряма, и я знаю, она не сдастся без боя. Она делает ко мне шаг, и в ответ я скрежещу зубами. Если она прикоснется ко мне — если я почувствую ее пальцы на коже — я сдамся.

— Убирайся отсюда! — рычу я, ее глаза взлетают вверх, встречаясь со мной, в них вспыхивает недоверие, но еще я чувствую ее решимость утешить меня. — Убирайся на хрен отсюда, Райли! Я не хочу, чтобы ты была здесь! Ты мне здесь не нужна!

Ее глаза расширяются, она стискивает челюсть, чтобы не дрожали губы.

— Ты ведь это не всерьез.

Спокойная смелость в ее голосе бьет по ушам и разрывает на части душу, о существовании которой я и не подразумевал. Меня убивает смотреть, как я причиняю ей боль, набрасываюсь на нее, а она готова стоять и слушать, лишь бы убедиться, что я в порядке. Сейчас она как никогда доказывает, что на самом деле святая, а я определенно грешник.

Господи Иисусе, вашу ж мать!

Мне придется уничтожить ее абсурдной ложью, чтобы заставить уйти. Чтобы защитить себя от извинений и уберечь ее, защитить от того, чтобы открыть все, от чего я всегда оборонялся.

— Еще как всерьез, черт возьми! — кричу в отчаянии, бросая полотенце через ванную комнату и опрокидывая какую-то дурацкую вазу.

Она упрямо вздергивает подбородок и смотрит на меня. Просто уходи, Райли! Облегчи ситуацию для нас обоих! Вместо этого, она удерживает на мне взгляд. Делаю к ней шаг, стараясь выглядеть как можно более угрожающе, чтобы заставить ее отступить.

— Я трахнул тебя, Райли, и теперь с тобой покончено! Я говорил тебе, милая, это всё, на что я способен…

Первая слеза скользит по ее щеке, и я заставляю себя дышать ровно, делая вид, что меня это не трогает, но раненый взгляд этих аметистовых глаз убивает меня. Она должна уйти… сейчас же! Взяв со столешницы ее сумку, швыряю ей в грудь. Съеживаюсь, когда от силы броска ее тело дергается назад. От этого желудок сводит еще больше.

— Вон! — рычу, сжимая кулаки, чтобы не дать себе потянуться к ней и коснуться. — Ты мне уже наскучила. Разве ты этого не понимаешь? Я получил, что хотел. Развлекся по-быстрому, чтобы скоротать время. Теперь всё. Убирайся!

Она смотрит на меня в последний раз, полные слез глаза по-прежнему со спокойной стойкостью молча изучают меня, прежде чем из ее горла вырывается рыдание. Она поворачивается и спотыкаясь выбегает из комнаты, я прислоняюсь к дверному косяку и просто стою, сердце колотится, в голове стучит, пальцы болят — так крепко я цепляюсь за дверной косяк, чтобы не кинуться вслед за ней. Услышав, как хлопает входная дверь, делаю протяжный судорожный выдох.

Какого черта я только что натворил?

Всплывают образы из моего сна, и это единственное напоминание, которое мне нужно. Они ударяют по мне одновременно, и я, пошатываясь, иду в душ и включаю воду горячее, чем могу вытерпеть. Взяв кусок мыла, яростно тру тело, пытаясь стереть мучительное ощущение его рук на мне, пытаясь смыть внутреннюю боль как от воспоминаний о нем, так и о том, что оттолкнул Райли. Когда кусок мыла кончается, я поворачиваюсь и выливаю на себя бутылку какого-то средства, и начинаю снова тереть, неистово двигая руками. Кожа саднит и все же она недостаточно чистая.

Первые вырвавшиеся из горла рыдания застают меня врасплох. Бл*дь! Я не плачу. Хорошие мальчики не плачут, если любят своих мамочек. Плечи трясутся, когда я пытаюсь сдержаться, но всё, что случилось за последние несколько часов — все эмоции, все воспоминания, боль в глазах Райли — это слишком. Шлюзы открываются, и я больше не могу сдерживаться.

По мере того, как рыдания, терзающие мое тело, медленно стихают, покалывание в коленях возвращает меня в настоящее. Я понимаю, что стою на коленях на грубом булыжнике перед дверью в дом Колтона, и на мне ничего нет, кроме его футболки. Ни обуви. Ни трусиков. Ни машины. А мобильный телефон остался на полочке в ванной. Качаю головой, боль и унижение сменяются гневом. Первый шок от его слов прошел, и теперь мне хочется вставить свои пять копеек. Не позволю так со мной обращаться или разговаривать. От внезапного прилива адреналина поднимаюсь с земли и распахиваю переднюю дверь. Она с глухим стуком ударяется о стену. Может, он со мной и покончил, но я еще не высказала своего мнения. Слишком много всего смешалось в моей голове, о чем, вероятно, у меня не будет шанса снова высказать. А сожаление — это одна из тех эмоций, которую мне не следует добавлять к списку вещей, заставляющих меня раскаяться.

Поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, меня больше не волнует, как мало на мне одежды и что прохладный утренний воздух пробирается под футболку, достигая обнаженной плоти. Плоти, которая слегка припухла и болит от многочисленного секса прошлой ночью, и от более чем пристального внимания и мастерства Колтона. Дискомфорт добавляет тихую печаль к моему бушующему адскому чувству гнева. Бакстер приветствует меня ударами хвоста, когда я вхожу в спальню и слышу звук льющейся воды в ду́ше. Сейчас мои вены горят огнем, когда его слова воспроизводятся у меня в голове, каждое из которых хуже предыдущего. Каждое ведет от боли к унижению, а после к гневу. Приступим, я небрежно бросаю сумку на столешницу рядом с моим мобильным.

Сердито шагаю в направлении душевой кабины, готовая извергнуть на него свой яд. Мне все равно, какое положение в обществе он занимает, выскажу ему, что такие засранцы вроде него не заслуживают таких хороших девушек, как я. Сворачиваю за нишу, в которой располагается душевая и останавливаюсь как вкопанная, слова замирают у меня на губах.

Колтон стоит в ду́ше, опираясь руками о стену. Вода струится по его плечам, водопадом стекая вниз. Голова свесилась вперед, безжизненная и побежденная. Глаза крепко зажмурены. Четкая и всегда решительная осанка, которую я знаю, исчезла. Сильного, уверенного мужчины, которого я знаю, нет. Он полностью исчез.

Первая мысль, которая мелькает у меня в голове — так этому засранцу и надо. Он должен быть расстроен и раскаиваться из-за того, как он обращался со мной и какие отвратительные вещи сказал. Никакие извинения не исправят боль, которую он причинил своими словами или тем, что оттолкнул меня. Сжимаю руки в кулаки, держа их по бокам, внутренне борюсь с тем, как действовать, потому что теперь, когда я здесь, я в недоумении. Проходит какое-то время и я решаю уйти незамеченной — вызвать такси — уйти, не сказав ни слова. Но как только делаю шаг назад, отступая, приглушенное рыдание срывается с губ Колтона и дрожью проходит по его телу. Этот утробный стон, который настолько дик по своей природе, что кажется, будто он отнимает каждую каплю его силы, чтобы суметь сдержаться.