— А здесь, князь, есть человеческое жилье! Посмотри на ближайшую опушку! Видишь — и деревца срублены, и как будто трава помята, а вон и челнок в кустах виднеется. Да, никак, и поет кто-то…

Спешившиеся путники стали прислушиваться. С ближайшей опушки действительно довольно явственно доносилась какая-то мелодия, и вскоре они разглядели: по направлению к озеру с ведром в руках шел белокурый юноша в подряснике.

— Да здесь, по-моему, скит! — догадался один из спутников великого князя.

— И правда, скит, — подтвердил великий князь, — место подходящее! — и он стал следить за быстро спускавшимся к берегу послушником.

Скоро юноша снова показался на верху обрыва и, не замечая никого, быстро пошел с ведром к еле заметной просеке. От фигуры юноши так и веяло здоровьем и молодостью. Слегка склонившись налево, он легко держал в правой руке довольно большое ведро. «Волною морскою скрывшаго древле…» — явственно расслышали наши путники голос молодого послушника.

— Эй ты! — окликнул юношу Василий Васильевич.

Послушник заметно смутился и, приложив руку к глазам, стал смотреть на путников. Нарядный вид свиты великого князя, казалось, окончательно смутил юношу, и он стал как-то растерянно оглядываться, прищурив глаза от яркого солнца. Наконец он, видимо, пришел в себя, подошел к незнакомым путникам и низко поклонился.

— Чей ты и откуда? — спросил его великий князь.

— Из Нижнего я, а живу здесь у отца Макария.

— У Макария Печерского? — переспросил князь.

— Да, мы раньше жили в Печерском монастыре, но вот уже второй год, как живем здесь.

При имени преподобного Макария князь заметно оживился: он уже давно стремился побывать у него, вот и сейчас он поехал через Нижний Новгород, чтобы получить благословение у преподобного.

— Веди же меня к нему! — и великий князь, сопровождаемый своими ближайшими людьми, двинулся вслед за послушником к опушке.

— А вот и келья старца, — пояснил послушник, приблизившись к укромной землянке.

С трепетом в груди подходил к келье Василий Васильевич. Но едва только послушник приготовился открыть дверь, как она широко распахнулась, и в проеме показался благообразный седовласый старец.

— Великому князю Московскому земной поклон от меня, твоего недостойного молитвенника! — произнес старец, выходя навстречу Василию Васильевичу, и, взяв великого князя за руку, увел его в свою келью…

Лишь ранним утром князь вышел к своей свите. Все удивились происшедшей в нем перемене.

— Не дело пастыря бегать от своих овец, а наоборот — где может ворваться волк к овцам, там и должен быть пастырь! — сказал Василий Васильевич, садясь на лошадь и поворачивая обратно… Когда он приехал в Москву, то уже не застал в живых Юрия Дмитриевича…

Настала весна 1571 года. Вокруг Москвы, царицы русских городов, пышно зеленели весенние всходы, леса оделись в свежий наряд. Люди надеялись собрать хороший урожай со своих посевов, наверстать прошлый голодный год. Всех радовало весеннее тепло, звонкое пение птиц… Москвичи и жители Подмосковья забыли, что царь Иван Васильевич IV в последнее время стал неумолим, что он жестоко покарал многие русские города.

В пригороде Москвы стояла богатая усадьба, вотчина боярина Степана Васильевича Юдинкова. Много земли было у старого Степана Васильевича! Крестьяне жили у него богато, привольно.

Господь благословил Степана Васильевича хорошей семьей — кроткой и разумной женой, двумя дочерьми и послушным сыном.

Ранним весенним утром заботливый хозяин Степан Васильевич встал вместе с солнышком, вышел на двор своей усадьбы, перекрестился, посмотрел вокруг. Ласково синело безбрежное небо, блестели купола церкви, которая была воздвигнута благочестивым хозяином. Легкий ветерок шевелил весеннюю траву.

— Благодать Божья! — вздохнув полной грудью, сказал Степан Васильевич, сошел с крыльца и хотел уже выйти за ворота, когда его окликнул знакомый голос.

Степан Васильевич увидел, что к нему спешил старый священник, отец Савва. Хозяин пошел к нему навстречу.

— Какие вести, батюшка? На нас идет крымский хан или он устрашился и бежал назад, в свою поганую землю?

— Кажется, нам нечего бояться! — сказал седовласый священник. — У государя набрана сильная рать, царские воеводы к бою привычны…

— А кто ведет государевы дружины? — спросил Степан Васильевич. — Я слышал, что князь Воротынский, а других не знаю…

— Знакомый дьяк мне сказал, что призвали воевод. В большом полку князь Вельский да боярин Морозов, князь Мстиславский да боярин Шереметев, в переднем полку князь Воротынский да князь Татев, в сторожевом полку князь Шуйский да боярин Плещеев, князь Иван Шуйский да князь Щербатов…

— Все добрые бойцы и искусные стратеги! — задумчиво произнес Степан Васильевич.

Побеседовав, они пошли в хоромы — там хлебосольная хозяйка вместе с дочками уже собрали на стол. Во время трапезы говорили о злых крымчанах, которые не дают покоя Русской земле, тянут с нее дань, разоряют города, уводят в неволю людей. Жаловался Степан Васильевич на тяжелые времена, много раз спрашивал духовного отца:

— За какую вину, отче, так карает Господь Русскую землю?

Долго молчал старый священник, только сокрушенно качал головой. Наконец он произнес:

— Надо со смирением нести свой крест… Может, я тебе, потом скажу, за что наслал Бог беду на нашу Отчизну. Теперь же об этом не буду говорить…

Тут в горницу вбежал Лукьяныч, старый верный холоп Степана Васильевича, и испуганно крикнул:

— Едет наш Петр Степанович, должно быть, с худыми вестями!

Все всполошились, а через минуту в горницу вбежал Петр Степанович и бросился к отцу…

— Что делать, батюшка? Татары обошли царских воевод, идут к самой Москве!

Эта весть испугала не только хозяйку и девиц-красавиц, но и самого Степана Васильевича. Но он преодолел испуг и стал ободрять своих домашних:

— Бог милостив, не в первый раз Москве с татарами биться! Сегодня заберем пожитки да казну, а завтра укроемся за кремлевскими стенами… Ведь татары не птицы, летать не умеют, за один день от Оки до Москвы не успеют!

В усадьбе закипела работа, начались поспешные сборы…

Напрасно жители окрестностей Москвы пытались укрыться в городе от внезапного татарского набега. Хан Девлет-Гирей нагрянул в Москву со своими несметными полчищами как гроза. Русские воеводы, проводив царя, ушедшего в Коломну, а потом в Ярославль, старались остановить этот набег. Летописцы рассказывали, что князья Иван Вельский и Морозов с большим полком встали на Варламовской улице; Мстиславский и Шереметев — на Таганском лугу напротив Крутиц; Темкин с дружиной опричников — за Неглинной. На следующий день, в праздник Вознесения Господня, хан подступил к Москве, и случилось то, чего надо было ожидать, — он велел поджечь предместья. Утро было тихое, ясное. Россияне мужественно готовились к битве, но увидели себя объятыми пламенем! Деревянные дома вспыхнули в десяти разных местах, небо омрачилось дымом. Поднялся вихрь, и через несколько минут огненное, бурное море разлилось из конца в конец города с ужасным шумом и ревом. Никто не мог остановить разрушения, никто даже не думал тушить! Народ и воины искали спасения и погибали под развалинами пылающих зданий. Только успели завалить кремлевские ворота, не впуская никого в это последнее убежище, укрытое высокими стенами. Люди падали замертво от жара и дыма. Татары хотели, но не смогли грабить в предместьях: огонь их выгнал, а сам хан удалился к селу Коломенское. За три часа не стало Москвы: ни посадов, ни Китай-города…

От татарского погрома уцелел только укрепленный высокими стенами Кремль, а также главные русские святыни, церковь Успения Божией Матери, где укрылся митрополит Кирилл со святыми иконами и церковной казной. По древним преданиям, тогда в Москве погибло около восьмисот человек. Среди них были главный воевода князь Вельский, боярин Михаил Иванович Вороной, а из иноземцев — доктор царя Иоанна Васильевича Арнольд Линзей и двадцать пять англичан… Крымский хан Девлет-Гирей совсем бы разрушил Москву, если бы не пришла спасительная весть, хотя и ложная… Откуда-то крымский хан узнал, что на помощь Москве идет ливонский герцог с многочисленным войском. Поэтому он повернул назад, в свои крымские степи…