И по мере того, как Джеджи говорил, казалось, что он постепенно поднимался, окруженный туманом, и все: дети, дамы, рыцари, упав на колени, горячо молились.

Потом старейший из дома Оптевоц, старик с седою бородой, сказал:

— Пускай мои слуги идут по деревням и селам на десять миль в окружности и соберут всех детей бедных. Мы же будем молиться до тех пор, пока они не вернутся. А когда они придут, мы их посадим за стол, приготовленный для нас, и будем им служить.

И, преклоняясь перед маленьким Джеджи, он продолжал:

— Кто бы ты ни был, дитя, ты займешь первое место за столом, и я — глава могущественного дома Оптевоц буду тебе прислуживать.

С тех давних пор каждый год накануне Рождества детей бедняков приглашают в Оптевоц, и, прежде чем раздавать подарки, прежде чем садиться за стол, кто-нибудь тотчас после молитвы рассказывал историю маленького альпийского пастуха, которого звезда с Востока привела в замок много-много лет тому назад.

В разоренной избушке, на самом краю большого губернского города, приютилась бедная вдовица с тремя небольшими ребятками. Самому старшему, Мише бьгло девять, младшему Грише — семь лет, а сестренке Наденьке бьгло всего четыре года. И вот с тремя своими детками перебивалась кое-как вдовица с помощью добрых людей.

Трудно ей жилось. Оставшись без мужа, она вот уже третий год перебивалась редкой работой: то поденщицей нанималась к господам, то брала белье стирать на дом, а когда и эта работа истощалась, скупала и продавала разный хлам. Тем и жила. Часто бывала бедная вдова в большой нужде, почти без куска хлеба, потому что силы у нее от природы были слабые, а когда приходится жить впроголодь, уже и вовсе сил не остается: таскаешь кое-как ноги, и за то спасибо!

И поел бы иногда, вот как поел бы, да как взглянешь на слабые детские ручонки, душа перевернется. Вот их три пары, ручонок этих, протягиваются за кусочком хлеба, невинные глазки смотрят с мольбой.

— Мама… Мамочка. Мне, мне кусочек.

И разделит бедная скудную краюху детям, оставив себе небольшой кусочек. Ничего что она голодна, лишь бы сыты были детки, ее радость, ее счастье. За них она жизнь готова отдать.

Между тем год за годом убегали, и бедная женщина чувствовала, как силы ее уменьшались. И часто тяжелая дума тоскливо сжимала сердце. Дума эта была о бедных детках:

«Умру, как они будут без меня? — размышляла с печалью бедная вдова, — кто приютит, кто приласкает бедных сироток? Кому нужны они будут? Несчастные детки, сколько у них горя впереди. Боже, мой, Боже! На Тебя одного надежда. Не оставь убогих твоих».

И горячо молилась бедная вдовица перед святою иконою, и с покорностью воле Божией готовилась принять близкую беду, которую чувствовала она сердцем: свою близкую болезнь и смерть.

Но внезапно разразилось над бедной хижиной несчастье, которого вдова и вовсе не ждала. Часто случаются беды и напасти с нами, и мы уже готовы роптать на Бога, не понимая своим бедным земным умом, что часто беды и напасти эти приводят к духовной пользе. Так было и с вдовой.

Случилось это поздней осенью. Однажды вдове посчастливилось. Она получила сразу несколько рублей за свою работу, и обрадованная, принесла домой целый узел покупок. Дети облепили ее. Она достала из узла большой кусок белого хлеба, при виде которого Миша и Гриша в восторге запрыгали по комнате, а Наденька протянула обе ручонки и запищала:

— Мамочка… кусочек!

— Погоди, погоди, дочка. С чайком.

Но Наденька не хотела ждать, ей сейчас хотелось заполучить «редкого гостинца». Но восторга детей не было пределов, когда из узла посыпались грошовые пряники, леденцы и конфеты. Между тем вдова разожгла самовар, покрыла беленькой холстинкой старый колченогий стол, собрала на нем прибор для чая, разложила гостинцы, и когда самовар запел, зашумел, она заварила чай и сказала:

— Ну, миленькие, помолитесь Боженьке и давайте чай пить.

Детки встали с благоговением перед святой иконой, сиявшей в темном углу своей ярко вычищенной ризой, и стали повторять за матерью слова святой молитвы. Потом вся семья чинно уселась за стол, и в бедной хижине началось небывалое угощение.

— Кушайте, кушайте, детки, — говорила вдова, — нынче нам Боженька послал всего вдоволь.

— Разве тебе Боженька дал все это, мамочка? — спрашивал Миша.

— Да, милый…

— Как же Он тебе дал это?

— Помолишься ему усердно со слезами, вот он и посылает, посылает невидимо через добрых людей. Найдется добрый человек — работу тебе даст хорошую, в беде тебе поможет, в несчастий выручит. И все это — от Бога. Молись Ему усердно, Мишенька…

Задумался Миша над словами матери и обещал в душе молиться усердно.

Еще детки не напились чаю и не съели лакомства, как хлопнула калитка, распахнулась дверь и вошли полицейские с понятыми.

— Здесь Анна Иванова живет? — спрашивают.

Вдова обомлела.

— Здесь, — говорит, — Я это.

— Была ты сегодня у купчихи Ивановой?

— Как же, была, должок получила.

— Вот что, родная, признавайся: ты у Ивановой золотое кольцо и брошку украла?

Вдова затряслась при этих словах.

— Владычице Матушка! — завопила она. — Сроду я чужих вещей не брала, как это можно?

Тут полиция принялась за обыск: все скудное добришко перевернули вверх дном, перетрясли, в каждую щелочку заглянули. Вдова ничего не видела от слез и причитаний. Ребятишки, ничего не понимая, жались к ней, как птенчики в бурю жмутся под крылышко своей матери. Кончили полицейские обыск и сказали:

— Ну, родная, пойдем с нами.

— Отцы родные! — завопила вдова, — Как я моих деток брошу? Ничего я у купчихи не брала, вот икону святую сниму!

— Не надо нам иконы, мы тебе и так верим, да нам нельзя: купчиха тебя обвиняет. Вот в участке дело разберут, — не виновата окажешься, так тебя и отпустят.

Долго плакала бедная женщина. Наконец, понимая бесполезность своих причитаний, собралась она, перекрестила и поцеловала своих деток и сказала уходя:

— Мишенька, сыночек мой. Ты у меня умный. Смотри за детками, на тебя их оставляю. Попроси соседку, она вам печку утром истопит. Да молись усердно Господу Батюшке, Он Милосердный не покинет в беде сироток.

Детки плакали, цеплялись за подол своей матери слабыми ручками. Только Миша один был бледен и серьезен.

Нахлынула беда на убогую хижину. Уже три дня прошло с тех пор, как увели вдову, и детки все время оставались одни. Два первых дня сердобольная соседка приходила к ним утром. Она топила печь, поила их чаем, плакала над ними, но на третий день соседке пришлось уехать в деревню, и детки остались одни.

В этот день Миша старательно обыскал все ящики и полочки, но нашел только вчерашнюю краюху хлеба и старую луковицу. Все это он разделил между Наденькой и Гришей, когда те стали плакать и просить есть, а себе самоотверженный мальчик не оставил ничего: он помнил слова матери и считал себя единственным покровителем ребяток.

Пока Наденька и Гриша доедали последний кусок хлеба, Миша погрузился в глубокую думу. Хлеба не было больше ни крошки. Как быть? Что предпринять? О себе он не думал. А вот Наденька, Гриша. Они, бедняжки, давно уже не ели вволю, — без пищи им и дня не прожить. Вдруг Мишу осенила счастливая мысль: «Маменька говорила, что Боженька посылает все, что только надобно человеку, если у Него усердно попросить. Чего же лучше, как у Боженьки хлебца попросить?» Тогда Миша подошел к иконе и посмотрел в лампаду: — есть ли там масло. Масла немного было. Миша зажег лампаду, потом встал перед иконою на колени и со слезами усердно стал просить Господа о помощи. Его молитва была несложна: «Господи, пошли нам хлебца. Нам негде взять. Пошли сироткам хлебца, Господи!» И по худому личику Миши текли слезы. Долго он молился и ждал в сердечной простоте, что вот-вот отворится дверь и явится все необходимое. Но ничего не явилось, а маленькое сердечко начало наполняться отчаянием.