Поздно жалеть себя, нужно спешить. Ведьма ещё может вернуться. Дверь заперта, окно — мой единственный путь на свободу, странно, что она не стала и его замыкать. Неужели надеется на мое смирение? В два прыжка оказался я на тверди земной. Леса нет здесь, кругом серая мгла и холодный камень. Что есть сил бегу широкой дорогой, сам толком не зная, куда. Лишь бы бежать, греть в душе надежду на чудо, да смотреть, не мелькнёт ли над головой растрёпанная метла. Повороты, проулки, серость домов, экипажи ещё не тронулись с места, лавки торговцев закрыты, солнце так и не рухнуло толком за горизонт, но и на небо вернуться оно не торопится. Скрылось во мгле, даёт время нечисти притвориться людьми. Впереди меня по дороге неторопливо идёт незнакомка, будто совсем человек, если не вглядываться в лицо. Умертвие, нежить, бледная кожа и красные прожилки в глазах, гримаса отвращения и боли на том, что когда-то, безусловно, было лицом, бурчание под нос странных, лишенных всякого смысла слов о подобии фигур и линий.

Стремлюсь дальше, почти падаю с ног, задыхаюсь, оглядываюсь по сторонам, тщетно выискивая место, в котором можно будет надёжно укрыться. Страшный город молчалив и беззвучен, нет здесь места раннему птичьему пению, не заржет, встречая конюха, лошадь, молчат козы, не блеет овца, лай собак, даже он, здесь не слышен, словно умерло все средоточие жизни, что питает людей. Солнце и то барахтается за горизонтом, не в силах ни упасть до конца, ни подняться и разгореться в полную мощь. Всюду туман, призрачный пугающий морок, сквозь него все чаще движутся тени людей, одурманенные, слепые, им безразлично все вокруг. Они идут к своей никому не ясной цели, молча чеканя шаг, одетыми в странную обувь ногами. Бальные туфли и обрывки платьев, штаны, на которые портной пожалел ткани, рубашки, чье призвание оболгать фигуру, сделать ее некрасивой. Серые бледные лица. Детей почти нет, и гомона их голосов я не слышу. Разве так живут люди? Ведь в каждом доме всегда полно малышей, их звонкие голоса несут счастье. Мы, эльфы, заводим ребенка раз в пару сотен лет, нам некуда торопиться, впереди вечность. Да и боги не спешат посылать нам подарки. Но люди? Почему так, неужели они чего-то бояться настолько, что не приводят в этот мир обещанных судьбой малышей.

Когда я совсем изнемог, впереди показался небольшой лес, крохотный лог на берегу речки, хоть что-то, это место даёт мне надежду укрыться и выбрать дальнейший путь. Направление я себе представляю, пусть и примерно, оно ведёт все дальше на север. Город не бесконечен, ноги мои быстры, так или иначе, я выйду к берегу озера. Не знаю, как мне удастся открыть портал, но полагаю, что это, возможно, и не составит труда. Перед долгой дорогой не помешало бы подкрепиться. И тут случилось, должно быть, чудо, а может, боги услышали молитвы глупого эльфа, но лучик солнца прорезал, наконец, небосвод и я увидел их, птиц детства, лесных голубок. Такое мясо всегда считалось деликатесным. Нет ничего удивительного в том, что огромная стая избрала своим убежищем этот крохотный лес среди серых скал каменных изваяний. Чудо в другом, птахи совсем не боятся людей, да и меня тоже. Штук пять или семь сойдут в качестве лёгкого завтрака. На всякий случай все же решил подойти к юноше в военном мундире, уточнить, мало ли, голубей разводят специально. Вором я никогда не был, да и сейчас не готов им становиться пусть и по недоразумению.

— Прошу меня извинить, господин. К сожалению, я не разберу вашего чина и не могу обратиться по форме, — безусый юноша заалел щеками.

— Слушаю.

— Эти чудесные птицы кому-то принадлежат, у них есть хозяин?

— Голуби? Они дикие.

— Благодарю покорно за разъяснение. Моя совесть теперь будет чиста во время охоты исключительно благодаря вам.

— Очешуеть! — буркнул юноша и ушел, не прощаясь. А может, так тут говорят вместо «До свидания»?

Притаился за деревом, подождал, пока исчезнут все люди, скроются по своим делам и прыгнул за птицами. Верткие, жирные и ленивые. Поймал сразу трех. Умертвил лёгким движением пальцев, а тушки положил на скамейку. Стая спасшихся кружила недолго, села на землю. Одним прыжком смял пятерых! Повезло! Правда немного испачкал в птичьей крови рубашку, но это не страшно, ее можно отстирать в реке.

Обернулся к скамье, чтоб соединить всю добычу и оказался удивлен весьма неприятно. Мальчишка, явно из местных горожан, весьма странного вида треплет моих птичек рукой. Не ворует, что странно, но изучает. Грех, конечно, не поделиться с ребенком, тем более, беспризорником, у которого даже волосы и те измазаны в яркой краске и слиплись от грязи, да и одежда вся в дырах. Так уж и быть, если сам не может поймать себе завтрак, поделюсь одной тушкой. Если б он пытался украсть, ни за что бы не угостил. А так, он даже начал выщипывать перья с хвоста белого голубя.

— Это мои, но могу одного уступить по доброте.

— Ваши? — парень опешил. Бедняга, от голода он даже моих шагов не услышал.

— Мои.

— А зачем они вам? На перья для лука?

— Что ты, голубиное перо никогда не идёт на оперение доброй стрелы. Треплется слишком быстро. Этих я планирую ощипать и изжарить на костре.

— Врёте?

— Я никогда не мараю свой язык ложью. Поможешь собрать хворост, и тогда я поделюсь уже приготовленным блюдом.

— А перья отдадите?

— И перья отдам. Вместе со шкурой. Она не особенно вкусна у этих птах, мне нет смысла возиться. Ты же сможешь приготовить из нее похлёбку дома. Ну так что?

— Если костер жечь здесь, меня точно отправят в комнату полиции. Опять.

— Под стражу?

— Именно. Костры запрещено жечь в парках. Да и отец все же всыплет ремня. Он обещал еще после прошлого раза, когда я переплывал этот канал на спор.

— Суровый мир, суровое время не щадит никого. А где же тогда их можно было бы приготовить?

— Тут неподалеку есть чудесное местечко. Правда, там много бомжей.

— Гоблинов? Они вооружены?

— Можно и так сказать. Да не особо. В развалинах дома найдем укромное место, и нас оттуда точно никто не прогонит. Хвороста там не набрать, но есть рейки и бумага.

— Показывай дорогу.

Мосты кругом, через каждые сто метров. И зачем их здесь столько? Мой спутник неутомим, бежит вперёд, останавливаясь лишь затем, чтоб пропустить смердящие колесницы. Горожане приветливы и добры, столько восторженных взглядов обласкало добычу, притороченную к моему поясу! Сколько слов поощрения! "Добытчик!", "Охотник", "Давно нужно было истребить эту пернатую братию!" Особенно удивил рослый мужик.

— Обалдеть, нынче кружки работают! Чему детей учат?

— Охота — удел достойного, — ответил я на возглас полупоклоном.

— Вот и я так говорю жене, потому что не верит, дура. Нет, я все понимаю, но чтоб на голубей идти? Трезвому. Докатились

До развалин некогда огромного дома дошли быстро, минут пять я потерял на дорогу, не больше. Проворно взобрались по лестнице высоко на пятый этаж. Пустота пролетов, там, где нет уже перекрытий под нами, пугает мальчишку, он жмется к перилам, хватается за них тонкой рукой. Кругом завалы кирпичей и толстенных балок, никто их толком не охраняет. Богат этот мир, или крестьяне давно покинули его. В моем мире через неделю, будь там такой полуразрушенный дом, от него бы и камушка не осталось, а кругом бы расцвели пышным цветом добротные деревни и села. Странно наблюдать такое пренебрежение к работе, совершенной прошлыми поколениями этих же самых людей. Дико, я бы сказал.

— Жечь будем тут! — радостно объявил мой спутник, указав на комнату без потолка, зато с камином у стены.

— Хорошо, сдирай шкурки, а я разожгу огонь.

Надо же, мальчишка совсем ничего не умеет, даром, что перочинный нож весьма и весьма странной работы, нашелся у него в кармане. С удивлением он посмотрел на то, как быстро и ловко я добыл огонь из пальца. Аж ахнул.

— Это фокус?

— Нет, разумеется. Остаточная магия. Я не одарен в полной мере, магия почти покинула нашу расу, но искру высечь все же могу.