Возле одного такого колодца переселенцы остановились отдохнуть. Они напились свежей холодной воды, напоили скот и запаслись водой на дорогу.

Этот колодец, рассказал один из пастухов, принадлежит помещику Люстиху. Он приказал вырыть его тут для своих овец. Воду он берег как зеницу ока.

Так они шли и шли, пока не облюбовали место для поселка. Весь запас воды у них кончился.

Хотя Метце и знал, что нелегко будет чего-то добиться у помещика, который зол, как суховей в степи, все же он решил пойти к нему, авось удастся выпросить немного воды, чтобы поддержать людей и скотину.

— Смилуйся, богом избранный господин, владыка степи, спаси нас, наших жен, детей и наш скот и дай нам воды утолить жажду, а то погибнем.

— Где мне взять для вас воды? — раскричался помещик. — Кто вы и зачем явились сюда, на чужую землю?

— Нужда заставила прийти сюда, — объяснил ему Метце. — Нам сказали, что здесь, в степи, есть свободные земли, мы направились сюда, так поддержи же нас, владыка степи. Подари нам воду, пока выроем колодец.

— Я же тебе сказал, поганый бродяга, что мне не хватает воды для своих овец! — еще больше рассердился Люстих. — Идите туда, откуда пришли!

— Пожалей нас, мы ведь живые люди, изнываем от жажды, а скот наш погибает!

— Как ты смеешь просить у меня воду?! Кто ты такой?

— Я человек.

— Ты, наверно, считаешь, что ты чего-то стоишь. Люди у меня как трава в поле. Что хочу, то и делаю с ними. Я их выгоняю, они пухнут с голоду и умирают.

— А этот колодец кто выкопал, разве не люди? — с возмущением воскликнул Метце. — Без людей вы сами погибнете.

— Как смеешь ты, голодранец, так разговаривать со мной? Вон с моего двора! Я вызову урядника и велю ему заковать тебя в цепи.

Разгневанный и подавленный Метце ушел.

«Что же все-таки делать? Мы ведь так пропадем», — не переставал он думать.

По дороге он увидел пастухов, которые пригнали отару овец к колодцу, и решил подойти к ним, поговорить, посоветоваться. Это были пастухи, возле которых Метце и его спутники недавно отдыхали в степи.

— Ну, как вы устроились? — спросил один из пастухов, узнавший Метце.

— Плохо, очень плохо нам, — с горечью проговорил Метце. — Мы погибаем от жажды. Я ходил к Люстиху, просил дать воды, пока мы выроем колодец, а он отказал.

— Вы пошли к нему просить воды? — удивился пастух. — Это же черт с рогами. Его и в ад не пустят, когда он подохнет. Как только земля терпит такую гадину?

— Что же делать? Где нам раздобыть воду? — спросил Метце пастухов.

— Начинайте рыть колодец. Мы вам поможем. Пока приходите потихоньку сюда с вашим стадом, мы его напоим, сами напьетесь, с собой наберете сколько надо, — отозвался один из пастухов. — Люстиху мы скажем, что какой-то человек из переселенцев — колдун. Он подошел к колодцу, что-то шепнул, и вода начала исчезать.

Вскоре до помещика дошла весть, что воды в его колодце становится все меньше и меньше. Он был вне себя.

— Где он, этот человек, который проклял колодец? Я велю стражнику заковать его в цепи. Обезглавлю его!

Пастухи заговорили:

— Что вам даст расправа с человеком, который проклял колодец? Лучше попросите его снять это проклятие, а то ваши овцы погибнут.

Помещик послушал пастухов, пошел к переселенцам просить снять наговор с его колодца. За это он обещал им помочь выкопать колодец и дать взаймы корм на зиму для их скота.

Прошло больше двух лет. Метце и другие переселенцы построили себе домики, начали понемногу привыкать к новому месту, осваиваться в степи. Поселок свой они назвали Новая Эстония.

В тяжелом труде прожил свои годы Метце и умер на своей новой родине. Сын его, который родился здесь, в степи, был похож на отца, и внук как две капли воды тоже походил на своего деда, — смелый, умный, душевный, он с обнаженной саблей на горячем коне вместе с кавалеристами Буденного носился по степям и теснил белогвардейские отряды, топил их в водах Сиваша, штурмовал Перекоп.

После гражданской войны молодой Метце с красным кавалеристом Сембергом создали в степи первый сельскохозяйственный коллектив, который назвали именем эстонского революционера Кингисеппа.

Сказания о событиях в Новой Эстонии переходили из уст в уста, из поколения в поколение. О героях-эстонцах слагались сказки и былины, их воспевали в песнях.

Живым воплощением сказаний о предках прославленной семьи Метце являлся ее потомок, бригадир животноводческой бригады Иван Матвеевич Метце. Слава о нем шла по всей округе.

Мегудин много хорошего слышал о делах его животноводческой бригады и, приехав сейчас в Новую Эстонию, решил встретиться с Иваном Матвеевичем, хозяйским глазом оглядеть колхоз, побеседовать с людьми. Он увидел, что Новая Эстония отличается от других деревень и поселков. Здесь были красивые улицы, уютные дома с палисадниками и чисто убранными дворами.

На улицах было безлюдно. «Народ, видимо, на работе», — подумал Мегудин. Он хотел было повернуть в правление, но вдруг увидел человека, который вышел со двора и направился прямо к нему.

— Товарищ Метце? — спросил Мегудин, как бы сомневаясь, он ли это.

— Да, я. Давно вы у нас не были. Говорили, что вас перебросили в другой район… А сейчас будто вы снова наш сосед…

— Да, сосед. Даже больше, чем сосед…

Мегудин хотел выяснить, знают ли тут о цели его приезда. Но Метце, видимо, ничего не знал.

Оглядев дом с резными узорными наличниками на окнах, возле которого они остановились, Мегудин заметил:

— Хороший дом. Это ваш?

— Мой.

— С умом и со вкусом построен. Откуда взяли такие камни для стен?

— Это из нашего карьера.

— У вас тут свой каменный карьер? Первый раз слышу об этом.

— Говорят, еще мой дед его обнаружил.

— Интересно, а мы ищем строительный материал и не знаем, где его раздобыть.

— Карьер был засыпан, о нем совершенно забыли. Но в последние годы, когда люди начали строить новые дома, вспомнили о нем. Если хотите, я вам покажу, что осталось от дома моего деда. Это был первый домик в Новой Эстонии. По камням видно, что они из нашего карьера.

— Любопытно посмотреть. Ваш дед был толковым человеком. Я много слышал о нем.

Все, что осталось от деда, Иван Матвеевич хранил как святыню.

— Хорошее место он выбрал, — заметил Мегудин. — Где повыше — дом, где пониже — огород.

— Так и было. Там, внизу, рассказывал отец, дед посадил несколько деревьев, обработал огород, сажал, что нужно было семье.

— Мне тоже пришлось с отцом строить первый домик нашего поселка, — вспомнил Мегудин. — Это была землянка, но от нее и следа не осталось. Зато сохранились следы посаженных мною первых деревьев. В войну их спилили, но корни остались, поднялась молодая поросль.

— Точно как у нас. Дед оставил глубокие корни в степи. — Метце приоткрыл дверцы хлева. — Видите, на этом месте стоял когда-то хлев, который построил мой дед. Мы построили точно такой же. В дедушкином хлеву была корова, которую он привел с родины. Сотни верст шел пешком и ее гнал, а чтобы она не повредила копыта, надел на все ее четыре ноги лапти. Мы их сохранили.

Мегудин взял в руки лапти, с нескрываемым любопытством оглядел их.

— Да, вот это хозяин! Сам-то, наверно, шел босиком, а корову обул…

— Вы угадали. Отец рассказывал, что так и было. Дед всю дорогу прошел босиком, жалел сапоги.

— Может, подойдете со мной в правление? — предложил Мегудин. — Мы ведь скоро станем с вами компаньонами.

— Как могут два колхоза стать компаньонами? — с недоумением посмотрел на Мегудина Метце.

— Идемте в правление, ваш председатель, возможно, знает уже об этом… Вы, кажется, член правления? Он вам ничего не сказал? Идемте, поговорим, я все объясню. Потом обсудим этот вопрос на общем собрании.

Ознакомившись с хозяйством и с людьми колхоза имени Кингисеппа, Мегудин пришел к убеждению, что ведущей отраслью тут должно быть животноводство.

«Здесь опытные мастера-животноводы, — рассуждал он, — у них создана хорошая кормовая база, неплохие пастбища, малопродуктивный скот заменен на племенной, некоторые трудовые процессы уже механизированы, и, наконец, по образцу Петровского колхоза они приступили к бурению скважины, которая даст воду для скота и для полива плантации кормовых культур».