— Нет, не хватает деталей, и даже если отремонтируем трактора, толк будет небольшой, — вмешался Зяма Мецнер, — при первой аварии мы станем, и «летучка» без запчастей нам помочь ничем не сможет.

Мегудин вынул из кармана блокнот и записал: «Срочно достать запчасти».

Пройдя несколько шагов, Мегудин остановился, что-то вспомнил.

— Где вы ставите трактора после работы? — спросил он Еремчука.

— Вот здесь, во дворе, — ответил Еремчук.

— Разве так берегут такое добро? Трудно, что ли, сделать навес, чтобы уберечь технику от дождя и снега?

— Моторы мы накрываем брезентом, — оправдывался Еремчук. — Все время добиваемся постройки гаража, но то средств нет, то материалов…

— Но это нужно сделать в первую очередь, — перебил его Мегудин. — Как человек должен иметь крышу над головой, так и техника должна быть защищена. Вы ведь хорошо знаете, сколько стоит трактор, комбайн или даже сеялка. Такое отношение к дорогостоящим машинам прямо-таки преступно.

— Смотрите-ка, дьявол какой… Все подмечает, ко всему придирается… Задаст он нам перцу, — тихо произнес один из трактористов.

— Эта птица… будет нас клевать, — добавил стоящий рядом с ним смуглый паренек.

Мегудин, чуть улыбнувшись, взглянул на них и пошел дальше, но тут же, вернувшись обратно, спросил, указывая на трактор, возле которого стоял Мецнер:

— Это чей трактор?

— Что значит — чей? — удивился Зяма. — Эмтээсовский.

— Каждый трактор должен быть закреплен за трактористом, который отвечает за него, — разъяснил Мегудин.

В блокноте он записал: «Нет персональной ответственности».

— Конечно, так должно быть, — согласился Еремчук, — но у нас нет столько трактористов. Когда хоть кто-то из них заболевает, его некем заменить.

— Надо будет организовать курсы по подготовке кадров, — сказал Мегудин. — Помимо эмтээсовских трактористов, надо подготовить запасных — из колхозников, которых при надобности можно будет использовать.

— Новый директор, вижу я, уже приступил к работе, — послышался язвительный голос прежнего директора Михаила Степановича.

Он подошел к Мегудину, поздоровался.

— Возьмите, возьмите их в работу, а то они порядком разболтались. Ничего, эти ребята не раз еще вспомнят старого директора. Слишком привольную жизнь они имели у меня, — с иронией произнес Михаил Степанович. И, с кислой миной взглянув на Мегудина, добавил: — Я хочу поскорее передать вам дела и наконец-то освободиться. Желаю вам успеха в вашей новой работе…

Жизнь в МТС пока шла на старый лад. Мегудин не созывал никаких совещаний, не издавал никаких распоряжений. Он только беседовал с трактористами, механиками и рабочими МТС, изучал работу и думал, что делать дальше.

Из бесед и наблюдений Мегудин сделал ряд существенных выводов, наметил, что сделать в первую очередь.

Начал он с того, что объявил субботник по очистке территории машинно-тракторной станции. Еще до рассвета он уже был на месте. Потом пришли Еремчук, механики, трактористы. Они вывезли мусор со двора, сложили металлолом в определенное место. Другие рабочие убирали, чистили, мыли полы в помещениях. Слесари и механики приводили в порядок рабочие места, инструменты, трактористы мыли свои трактора. Мегудин и два плотника сделали навес, под который временно поставили трактора и другую технику.

На следующий день, когда Мегудин пришел в МТС, во дворе было чисто, дорожки посыпаны песком, в помещениях все блестело. Слесари, механики, трактористы были в новых комбинезонах. Точно в назначенное время все приступили к работе. В обеденный перерыв он созвал коротенькое совещание.

— Ну, мы, значит, немного убрали, навели какой-то порядок. Правда, стало приятнее работать? Когда я впервые увидел трактор, мне казалось, что это какое-то чудо. Теперь он стал для нас привычным… Но трактор, словно живое существо, требует к себе внимания. Мой отец, бывало, вставал ночью, чтобы накормить лошадь. Если конь бывал голоден, то и мы были голодными… И с трактором так же: если своевременно не смажешь где нужно, вовремя не заправишь горючим и водой, он работать не будет.

Мегудин поднял голову, словно желая убедиться, внимательно ли слушают его. Вынув из кармана блокнот, заглянул в него, продолжил:

— С сегодняшнего дня каждый тракторист прикрепляется к определенному трактору. Он должен хорошо следить за ним и, когда нужно, ремонтировать.

— И голубить его, как невесту, — пошутил кто-то.

Все рассмеялись.

— Да, да, именно так… Нужно любить машину, на которой работаешь.

До того холодного февральского дня, когда раскулачивали гроссбауэра из Ной-Берлина Ганса Бютнера, он успел отправить младшего сына Пауля к старшему брату, который жил в соседней колонии.

— Пока немного утихнет, постарайся, сынок, никому на глаза не показываться, побудь у дяди в это трудное время, — наказывал отец Паулю. — Если спросят, где ты, мы скажем, что не знаем, куда-то исчез. И если нам не суждено будет возвратиться сюда, пусть хоть наше добро достанется тебе.

Пауль выполнил наказ отца и пожил некоторое время у дяди. Постепенно он, как якобы осиротевший племянник, начал показываться в колхозной мастерской, где дядя ремонтировал сельскохозяйственный инвентарь местной артели. Здесь Пауль научился слесарному делу и через некоторое время уехал в город, устроился на завод и овладел специальностью механика. Но его тянуло в родные места, к отчему дому, где он родился и вырос. Хотелось хоть одним глазом взглянуть на палисадник, на фруктовые деревья, на двор, который когда-то принадлежал отцу. Дядя редко присылал ему письма, а о том, что особенно его интересовало, избегал писать.

Прошло немало времени со дня разлуки с родителями. Люди, наверное, уже забыли его отца, а в колонии, где жил дядя, его вообще никто не знал. Поэтому Пауль решил во время отпуска поехать туда.

Хотя дядя и рассказал ему, что Ной-Берлин уже слился с Курманом, что от отцовского двора и следа не осталось, что на том месте теперь МТС, все же он хотел своими глазами все увидеть.

…Сердце его сильно забилось, когда, идя по новой асфальтированной дороге, он стал приближаться к бывшей усадьбе своего отца. Еще издали он увидел высокую, окантованную разноцветными электрическими лампочками арку и надпись: «Курманская машинно-тракторная станция».

Подойдя немного поближе, он увидел отцовский дом, выбеленный, как накануне праздника. Широкая входная дверь была покрашена, а на крыше пестрела квадратами уложенная черепица. Акации, посаженные вокруг каменной ограды, были ровно подстрижены. Фруктовые деревья, как и раньше побеленные, стояли ровными рядами. Пауль осторожно, как бы крадучись, вошел во двор. За домом, на том месте, где были конюшня, коровник, амбары для зерна, стояли тракторы, комбайны, грузовые машины, плуги, сеялки…

На доске были вывешены разные объявления. Пауль прочитал, что МТС требуются механики, слесари, кузнецы.

«Может, попытаться устроиться здесь? — подумал он. — Здесь я буду дома и недалеко от дяди, который получает письма от отца, всегда буду знать, что слышно у родителей и родных. Да и тут спокойнее, чем в городе, и жить есть где».

Оглядываясь во все стороны, он вошел в контору. Отчужденно глядели на него стены его родного дома. Пауль постучал и, услышав голос: «Войдите», открыл дверь. Увидев Мегудина, он остолбенел, по спине пробежала дрожь.

«Попал в капкан», — мелькнуло у него в голове; он хотел тут же уйти, но овладел собой. Ведь много времени прошло с тех пор, когда Пауль натравил на Мегудина, пришедшего за водою, собаку на этом дворе. Возможно, он уже давно забыл об этом, но при мысли, что Мегудин может узнать его, Паулю стало страшно.

«Он видел меня потом только раз, когда я приносил обед отцу, отбывавшему наказание», — начал он себя успокаивать. Но тут же вспомнил, что Мегудин тогда узнал его и хотел избить. Больше он, Пауль, на глаза ему не показывался. Как пойманный зверь, он начал озираться, думая, как бы поскорее выбраться отсюда.