— Деревенщина, — бросил раздраженно богач и зашагал, старательно обходя лужи, оставшиеся после недавнего дождя, к пристройке.

— Нахал, — ругнулась Лийка. Встречала она таких… смелых, пока в нос не получат, а после начинают ныть и маму звать.

Из пристройки вышел парень в сопровождении солдата. Стражник кланялся, что-то почтительно объясняя, потом вынес кресло и установил его в тень.

— Ишь стелется, — сплюнула Лийка, отправляя в рот кусочек сала с хлебом. Вторую половину отдала немощи. А то та выглядела так, словно вот-вот душой за грань уйдет.

Ждать пришлось недолго. По двору прокатился густой, берущий за сердце, звон. Солдат подскочил, унесся в центральное здание, и вскоре из просторных ворот уже выходил караван.

Лийка степенно — кузнецы никуда не спешат — вытерла руки о край рубахи. Обмахнула рукавом рот. Встала, готовясь встретить судьбу. Сердце билось так, словно она мелким молотком оббивала заготовку. Ладони вспотели, по спине потек пот. Она ни разу не боялась — даже с моста в реку сигать — а сейчас трусила.

Дерхов было двое. Черный и рыже-желтый. Оба здоровые, нереально красивые. Шелковые шкуры блестели на солнце. Гривы заплетены косичками. Под шкурой перекатываются мощные мышцы. Откормленные зверюги, — с уважением подумала Лийка.

Дерхи прошлись по двору. Оскалили зубы на вставшую у них на пути лощадь и, казалось, не обращали никакого внимания на толпящихся вокруг людей.

— Вот, господин проводник, все как положено, — стражник усиленно гнул спину, — четверо кандидатов. Точнее один, а трое так… И смотреть нечего.

— Ну-ну, — насмешливо ответил некто невидимый за спинами людей.

Рядом внезапно ойкнули. Лийка скосила взгляд. Рыжий дерх тыкался в колени к немощи, а та застыла с таким лицом, точно восставшего родственника увидела.

— Дуреха! — беззлобно ругнулась Лийка и приказала: — Погладь хоть.

Немощь осторожно прикоснулась к гриве.

— А они людей едят? — спросил, отвлекая от зависти в сердце, парень.

Лийка обернулась. Черный дерх сидел рядом и смотрел изучающе.

— Кис-кис, — неловко позвала Лийка, ощущая себя где-то на грани встречи с живым чудом.

И он подошел. Величественно наклонил голову. Позволил себя погладить. И Лийка, замирая от восторга, прошлась по гриве, зарылась пальцами в шелковистую шерсть.

— Давай, — подбодрила парня, — ты тоже сможешь.

Тот нерешительно протянул руку. Дерх сначала сморщил нос, но потом ткнулся носом в ладонь. Лизнул.

— Во! — обрадовался парень. — Матушкиными пирогами пахнет. Я ж говорил, что они у нее вкусные.

— Пропустите, да пропустите же!

К ним пробился богач. Глянул уничижительно, что они попятились, но дерхи вдруг вздыбили шерсть, оскалили зубы.

— Все, свободен, — положил ему ладонь на плечо невысокий мужчина в форме проводника, приказав остальным: — А вы трое — за мной.

***

Вот чего полюбилось Анди в этом странном, наполненном водой и зеленью крае, так это верховая езда. В племени лошадей не держали — уход сложный, и на лошадь она впервые села здесь, в Аргосе. Села и сразу влюбилась: в подаренного ей черного как ночь скакуна, в его быстрый бег и веселый нрав, а еще в готовность нестись туда, куда хозяйка пожелает.

Они и носились по дорогам, вздымая пыль или рассекая копившийся по утрам в лощинах туман. Охрана ругалась. Пыталась образумить, но Анди, не понимавшая, зачем за ней всюду таскается толпа суровых мужиков, лишь смеялась и предлагала не отставать.

В это утро она снова в гордом одиночестве добралась до питомника. Осадила коня у начавших открываться ворот. Оглянулась, улыбнулась довольно — охраны видно не было, отстали. Потрепала Бурю по холке. Похвалила:

— Молодец.

Взгляд скользнул по обочине, и Анди нахмурилась.

— Как прогулка, ваша милость? — склонился в поклоне стражник. Рядом топтался аж целый отряд солдат.

— Почему они здесь? — спросила вместо ответа Анди, указывая на стоящих на обочине людей.

Солдат пожал плечами, мол, почем мне знать. Брезгливо поморщился. Высказал предположение:

— Милостыню просить пришли?

Крепко сбитая девчонка на вид чуть старше Анди полыхнула лицом. Шагнула вперед, сжимая кулаки, и бросила гневно:

— Врет! Мы в питомник пришли поступать.

За спиной Анди раздались насмешливые смешки.

— Пришли они. Босиком. Ага.

Анди прикрыла глаза, приказывая себе успокоиться. Она! Три дня! Уговаривала хлюпающий водой ветер привести нужных ей людей, а эти…

— Кто, — повернулась к весельчакам, — решил оспорить мой приказ?

На ее лице, видимо, промелькнуло нечто такое, что солдаты дружно сделали шаг назад.

Анди терпеливо ждала ответ.

— Так это, — промямлил старший, — уже пришли там. Кандидаты, ага. Ждут вас. А на этих распоряжения не было.

И добавил веско, с солидностью знающего наизусть устав служивого:

— Не положено у нас с улицы пускать. Иначе зачем нам здесь в охране стоять?

И вроде правильные вещи говорил, но взгляд отводил в сторону.

Анди прикусила губу, сдерживая рвущиеся наружу злые слова. Но солдат прав. Они здесь выполняют приказ, и надо говорить с тем, кто его отдал.

Босые ноги их, видите ли, не устраивают. Дерхам плевать на положение хозяина. Они будут рады любому, вне зависимости от того, сколько монет болтается в кошельке. Но вот людям не все равно…

— Понимаете, госпожа Анди, — объяснял ей существовавшие правила приема в проводники Листах, — мы в принципе принимаем всех, но прежние владельцы проводили жесткий отбор. Условиями были здоровье, грамотность, честность, предоставленные рекомендации от церкви, из органов власти. А так как работа была высокооплачиваемой, на нее охотно шли и разорившиеся аристократы, и вторые, третьи сыновья, оставшиеся без наследства, ремесленники, купцы. Потребность в новых проводниках была небольшой, отбор проводили раз в год. Приходили сотен пять человек на два-три места. Их сначала проверяла охрана, а оставшихся дерхи. Из пары сотен всегда кого-нибудь выбирали. Но отборов мы не проводили со времени гибели Гарванских. И не уверен, что они нужны сейчас. У нас уже есть проводники без дерхов. Но если вы уверены, что сможете найти тех самых…

Анди стиснула зубы. Она уже нашла, но их оставили за воротами. Интересно, кто же ждет внутри?

— За мной, — скомандовала трем, жавшимся к обочине, кандидатам.

— Ваша милость, зачем пешком-то? — понеслось в след от опомнившихся солдат. — Давайте мы сами их доставим. Что вам ноги-то бить?

Ноги бить? Этих вояк бы в пустыню по барханам побегать. Вот где ноги убиваются. А здесь, на ровной, выложенной каменными плитами дороге, не ходьба, а сплошное удовольствие.

За спиной послышался цокот копыт — охрана догнала, и на дороге стало оживленней.

До центрального двора они добирались под злыми взглядами едущей следом охраны, гости пару раз спотыкались, оглядываясь на суровых мужей. Анди же наслаждалась погодой. Ветер пах прохладой, в нем было обещание скорых дождей, а еще радость дерхов, запах скошенной травы и аромат грибного супа с кухни.

На площади перед главным входом их ждала приличная толпа. Пришедшие явно попытались предстать в лучшем свете. Дамы нарядились в модные платья, под солнечными лучами сверкали драгоценности, мужчины щеголяли в костюмах, не всегда новых и, судя по размерам, не всегда своих. Питомник вспомнил традиции отборов Гарванских.

— Ваша милость, — навстречу ей, сияя улыбкой, спешил Листах. Дошагал, обвел взглядом счастливого родителя, испугано округлил глаза, нагнулся и прошептал:

— У вас волосы растрепались, и пуговица расстегнута.

Анди досадливо дернула плечом. Она же с прогулки.

— Зачем они здесь? — спросила, указав на толпу.

— Не волнуйтесь, — попросил он, хотя Анди ни капли не волновалась, — они подождут, пока вы приведете себя в порядок.

— Уважаемый, — разозлилась внезапно Анди, которой было совершенно все равно на неподобающую прическу, переживут как-нибудь ее встрепанный вид, — с каких пор питомник берет оплату за вход? У нас новые правила, о которых я не знаю?