— Идем, — он попытался ухватить ее за руку и вытащить в коридор, но Анди увернулась. Вышла следом.

Хм, а кто-то осмелел в родных стенах.

— И что у тебя пропало?

Точно осмелел. У здешнего люда память, как вода, раз — и утекла. Придется напомнить правила.

— Ночь больна, а местный лекарь, который по людям, ей не помог.

Толстяк напрягся. Похлопал себя по щекам. Икнул. Извинился.

— Ты хочешь, это… Как его. Ритуал, да? — понизил голос.

Застонал. Шлепнул себя по лбу.

— Крови моей хочешь, да?

И с мученическим видом принялся закатывать рукав рубахи.

— Давай режь, пей. Я на все согласен. Хоть каждый день.

— Песок верни, — оборвала его причитания Анди, — а кровь… Я уже нашла, — и улыбнулась. Жарк почему-то вздрогнул, заморгал, потряс головой и попытался изобразить защитный жест. Потом поймал взгляд девушки, протрезвел окончательно.

— Ладно, ради Ночи… Только давай по-тихому. За курятником. Чтоб никто не видел, поняла? А то народ тут… короче, не слишком добрый к подобному. Слухи пойдут, хотя куда уже больше. Словом, я Орикса кликну, чтоб покараулил. И песок твой принесу. Когда?

Анди прислушалась, но ветер хлюпал что-то неразборчивое.

— На закате.

— Это поможет? — задумчиво уточнил Надир, наблюдая за ее приготовлениями. Анди вздохнула. Еще один… Сомневающийся. Ей и так непросто. Вместо золотой рыжести — чернота. Так до нее еще добраться надо. Покрасневшие ладони жгло от выдранной травы. Надир предлагал помощь, но она отказалась. Ритуал — это не только кровь пролить. Тут каждое действо важно.

Встала на землю. Притопнула ногой. Прислушалась. Нахмурилась — как же много воды. В душе скрутились сомнения. Прикусила губу, ощущая, как в груди печет от досады. Знала бы, что дерхе здесь не помогут, не стала бы срываться из дома. Подумаешь, никогда зверей не лечила, тем более магических. Надо было попробовать. Нет же. Поддалась уверенности Ирлана. Полетела, боясь, что пески не справятся. Все же чужие им звери. А теперь вон лежит ее сокровище под деревом и смотрит так, что сердце кровью обливается. Радость от возвращения домой оказалась короткой и к вечеру Ночи снова стало хуже.

Анди скинула обувь. Встала босыми ногами на землю. Прикрыла глаза — и словно перенеслась в детство. В голове заиграл ритм барабанов, а ноги пустились в пляс, погружаясь в рыхлую почву. Она расставила руки, кружась.

— Эх-ма!

Рядом, обдавая жаром и перегаром, приземлилось что-то большое. Запыхтело. Застучало ножищами. Захлопало себя по бокам. И… вода испуганно ушла.

Анди ловко увернулась от разошедшегося Жарка. Усмехнулась — как бы ни ругал пустыню толстяк, а пески все же проникли в его душу. Ишь, как старается.

Вышла из земляного круга. Села на траву, обтирая испачканные ноги, чтобы обуть сапоги.

Рядом присел на корточки Надир. Кивнул, на продолжающего ухать, приседать, подпрыгивать и топтаться Жарка.

— Его помощь ты приняла.

— Так он и не спрашивал.

Мужчина задумался. Склонил голову, признавая ее правоту.

— Понял. Не дурак.

Спросил:

— Ничего, что на «ты»?

Анди пожала плечами. Брат ее мужчины — это семья.

Высохшая земля уже вздымалась клубами пыли, в которых мелькала то рука, то нога. Толстяк разошелся, точно в него темный дух вселился. И ведь не остановится, пока не упадет замертво.

Анди порылась в сумке. Достала мешочек, отсыпала на ладонь ярко-желтого порошка и с силой дунула в сторону вихря.

Пару минут ничего не происходило, а потом вихрь опал. Серая от пыли фигура покачнулась, со стуком рухнула вниз. Через мгновение над полянкой понесся мощный храп.

— Знаешь, меня все больше гложут сомнения, кто из нас дикари? — пропыхтел Надир, оттаскивая храпящее тело в сторону. Выпрямился. Выдохнул.

— Поделишься? Занятный у тебя порошок.

— А тебе зачем? — поинтересовалась Анди, расставляя треноги с чашами на границе потрескавшейся земли. Все еще не песок, но лучше, чем было.

Граф расстегнул пиджак. Обмахнул ладонью покрасневшее от усилий лицо. Ветер стих, и наполненный влагой воздух нес с собой духоту.

— Неужели задумал вернуться на службу? — поинтересовались у него за спиной.

Надир мученически вздохнул. Вытер рукавом лоб.

— Только матери не говори, — попросил.

— Душно мне здесь, — пояснил. Говорил он больше для брата. — Одно дело ждать смерти и скрывать приступы проклятия, другое… просиживать жизнь тут. Сам знаешь, семья, дети, вся эта шелуха с крестьянами, урожаем, вечерами у соседей и игрой в карты — не для меня.

Ирлан знал, как знала и смирилась с решением старшего сына матушка: «Никаких детей. Чтобы я сыну проклятие передал?!» Впрочем, Ирлан был уверен, что она уже начала перебирать соседей, друзей, составлять списки. И если не завтра, то послезавтра начнется атака на старшего сына с главным аргументом: «Роду нужен наследник». И вот тут Ирлан был целиком на стороне матери, потому как сам желал избежать ответственности. Общество все равно не примет общих с Анди детей, так что пусть старший брат род и продолжает.

Ирлан задумался, не возникнет ли осложнений со стороны трона? И не решит ли сводный по отцу брат, что их род не стоит продолжать вообще? Гадать рано, — тряхнул головой Ирлан, выметая мысли о высокородном родственничке из головы.

— И когда думаешь подать прошение?

После первых приступов, Надир, служащий тайного отдела его величества, спешно подал в отставку. Официальной причиной стало ослабление здоровья матушки, истину не знал никто, кроме его величества. Начальство, впрочем, отставку не приняло, отправив в отпуск. Надеялось, что ценный сотрудник решит свои проблемы и вернется. Как в воду глядело.

— Уже, — коротко ответил Надир, оглядывая будущий алтарь жертвоприношения. На серую землю празднично лег желтый песок. В металлических чашах дымили угли, и по округе плыл невиданный здесь ранее аромат масел. Загадочность момента немного портил стройный хор лягушек, провожавших по традиции уходящий день. Да мычание коров, возвращавшихся с пастбища.

Анди страдальчески морщилась на всю эту какофонию деревенских звуков. Пустыня была… более благообразна в своем пении.

Ночь послушно улеглась в центр. Позволила обвести себя чашей, лишь звонко чихнула, когда ароматический дым попал ей в нос.

А потом Анди запела. Сначала тихо — все же соревноваться с лягушками ей ранее не приходилось, но голос дружно поддержали дерхи, и лягушки посрамлено умолкли. К пению присоединились и деревенские собаки, вытягивая ноты и устремляя морды к небу.

— Дурдом, — вздохнул Ирлан, но Надир шикнул на него:

— Не мешай. Ты-то там был, а я? Где еще смогу увидеть подобное чудо?

Анди прикрыла глаза, представляя, что она дома. Вокруг пески. Песня их, правда, сегодня звучит странно, но пески ведь! Ветер несет в лицо горячее дыхание. Шуршат песчинки, скатываясь с барханов. И сердце отзывается на их песнь. Сливается с ней. Возносится выше, в мольбе о здравии.

И когда мысль достигла невидимой вершины, когда сердце не могло уже тянуться, когда силы покидали, пришел мягкий, едва заметный отклик.

— Руку! — выдохнула Анди, доставая кинжал. Полоснула, не открывая глаз и точно зная, что попала.

Сердце отстукивало ритм в такт падающим каплям.

Кровь за кровь. Силу за силу.

Песок поднялся, оплетая Ночь желтыми нитями, в которых алыми камнями блестели капли крови Надира.

Поднялся, завис коконом над прижавшей уши дерхой и опал. Следом, рухнула тишина. Смолкли собаки. Природа точно оцепенела. Застыла в беззвучии.

Но вот подул ветер. Дрогнули ветки деревьев. И тишина стала спадать, а мир наполняться звуками.

— Если бы не увидел своими глазами, не поверил бы, — сказал кто-то рядом, и Анди открыла глаза. Пошатнулась — тело после ритуала ослабело. Ирлан поспешно подхватил, прижал к себе.

— Ночь? — хрипло спросила девушка.

— Встала уже. Вон ушами трясет, песком ее засыпало.