Но Орикс тут же прицепился… А Жарку, может, хотелось не просто костер развести, а сжечь ненавистное женское тряпье.

Задрожал, кутаясь в халат и засовывая ладони подмышки.

— Еще раз назовешь персиком, — пробурчал зло, стараясь сдержать негодование, — я…

— Что, персик? Поднимешь на меня свою нежную ручку? — издевательски вопросил наемник. Жарку так и представилось, как он поигрывает мускулами и скалит зубы в темноте.

— Просто отравлю твой обед, — спокойно пояснил свою позицию слуга, отворачиваясь в ту сторону, откуда должны были появиться Ирлан и Анди.

На какое время над барханами господствовала тишина, а потом наемник разразился гулким хохотом. Жарк аж вздрогнул. И ведь наглец нисколько не переживал за то, что его могут услышать.

— Молодец, — отсмеявшись, похвалил Орикс, — не безнадежен, гм, персик.

— Ладно-ладно, — пошел на попятную при виде поднимающегося с места Жарка, — признаю, переборщил. Буду звать тебя персиком исключительно про себя. Но согласись, женщина из тебя вышла аппетитная.

Жарк зарычал.

Мелькнула тень, сбивая с ног, прошлась теплым языком от подбородка до лба, и Жарк застонал, пытаясь увернуться от ласки, но спихнуть тушу оказалось непросто.

— Смотрю, тебя все любят, — ехидно заметил Орикс, не делая попыток помочь.

Жарк задергался, замычал, и дерх, пройдясь еще раз языком по щеке, соскочил, чтобы удрать куда-то в темноту.

— Тьфу, — вытер лицо рукавом, выругался: — Глупая скотина, — но радости при виде вернувшихся животных сдержать не мог.

Они тронулись в путь сразу, стремясь быстрее убраться от Нурсовых врат. Отдыхать остановились на рассвете, и Жарк, с наслаждением подставляя солнцу промерзшее за ночь тело, с удивлением обнаружил, как изменился пейзаж. Исчезли барханы. Под ногами верблюдов простиралась каменистая, рассохшаяся земля. И цвет ее был красновато-бурым — аж мурашки по коже. Вдалеке вставали низкие гряды каких-то древних гор, и казалось, эту часть суши безжалостно собрали в складки, содрав до крови кожу. То тут, то там черными скелетами торчали бывшие деревья, навевая жути, и складывалось впечатление, что еще вчера здесь бурлила жизнь, а за ночь кто-то выжег все до камня.

— Барханы поприятнее были, — ворчал себе под нос Жарк, оглядываясь по сторонам. В отличии от песчаной пустыни, где ветер заставлял песчинки петь на разные голоса, здесь, на изрезанной жарой почве, стояла неуютная тишина.

— Сердцем чую, заведет она нас… — и он неодобрительно покосился в ту сторону, где, укрывшись за верблюдом, снимала алый шелк девушка.

— Расслабься, — хлопнул его по плечу проходящий мимо Орикс. Остановился. Приложил ладонь ко лбу, произнес многозначительно: — Чуется мне, ведет она нас в ущелье заблудших душ.

Жарк насторожился.

— Что это за место?

Пополнить ряды заблудших душ ему не хотелось.

— Вот там, за грядой, начинаются каньоны. Много, целый лабиринт. Слышал о них, но никогда не бывал. Говорят, пустыня там говорит на разные голоса. Некоторые сходят от этого с ума. Да и вообще, гиблое это место.

Жарк сглотнул. Внутри холодом поселилась уверенность, что он-то обязательно сойдет с ума.

— Ты побледнел, персик, — участливо заметил Орикс и, как ни в чем не бывало, отправился к животным. Жарка словно кипятком ошпарили. Еле сдержался, чтобы не запустить в наемника котлом, но пожалел посуду. Персик. Как же. Дождется наемник. Отравит он ему что-нибудь. Не сильно. Но побегать, укрываясь за повозки, придется.

К вечеру они подъезжали к спуску в один из каньонов. Впереди лежала точно разрезанная на куски земля, и длинные, глубокие раны тянулись сколь хватало глаз.

Анди спешилась. Подошла к самому краю, впитывая в себя вид благословенного места. Когда она была здесь последний раз? Пару лет назад. Не думала, что вернется, ведь еще недавно считала, что путь песков для нее закрыт. Но пустыня решила иначе...

Анди улыбнулась. Прикрыла глаза, наслаждаясь. Это место завораживало, до озноба на коже, сладкой дрожи внутри и ощущения причастности к чему-то большему, чем короткая человеческая жизнь.

Каменные столбы, выточенные ветром, казались остатками крепостей великанов или башнями дэвов. Кое-где стены спускались гигантскими ступенями, но больше частью обрывались отвесно вниз. Желто-коричневое царство песка и камня. Колонны, башни, скалы — ветер постарался изваять целые дворцы. Без единой человеческой души.

Анди стащила платок с лица, вдохнула раскаленный, тягучий воздух, приправленный ароматом сухих трав. Дождь здесь шел раз в несколько лет, но этого хватало, чтобы колючий кустарник, растущий на уступах, не превратился в пыль.

Еще один вдох — и тело наполняется силой. Предвкушением близости к чему-то великому.

Но все испортил наемник. Подкрался со спины. Присвистнул впечатлено. И осведомился нарочито небрежно:

— Это и есть твое сердце пустыни?

Анди усмехнулась. Орикс сколь угодно мог скрывать свой страх, но она его чувствовала.

— Нет, — ответила, не открывая глаз — голос пустыни был едва слышен, но внизу он окрепнет, наберет силу, — мы здесь, чтобы просить указать нам путь.

— То есть просто поболтать, — сделал вывод Орикс. Анди раздраженно дернула плечом, однако портить момент пустыми спорами не стала.

Следующие полчаса они перегружали поклажу с повозок на верблюдов, навьючивали мулов, пока отошедший по нужде Жарк не вернулся задумчивым и не спросил у Анди:

— А такое мелкое облако пыли на горизонте — это маленькая буря?

Анди замерла, вбирая в себя окружающие звуки, шорох песка по камню, гул каньонов — воздух пах опасностью.

Орикс рванул на ближайшую скалу — проверить и скатился оттуда бегом.

— Погоня, — выдохнул то, что троглодке успел нашептать ветер. Нудук была права, когда говорила, что пустыня не говорит с Анди, ошибалась лишь в одном — она молчала не везде. В каньонах ее голос был удивительно отчетлив. Оказавшись здесь впервые, Анди была столь потрясена проявившимся даром, что у нее даже мысли не возникло поделиться. Испытанное было столь сокровенно, что любой рассказ, казалось, испачкает его.

Следующие десять минут все носились, точно ужаленные скорпионами. Крепили оставшуюся поклажу, ругались на метавшихся под ногами дерхов — те воспринимали суматоху отличной игрой. Ловили шарахавшихся от дерхов верблюдов. Связывали их по трое-четверо в цепочку. От повозок избавились, скинув их вниз, и те, с грохотом, проскакав по уступам, рассыпались досками на дне.

Анди, не спрашивая разрешения, встала во главе отряда, ведя своего верблюда в поводу. Тропа змеей извивалась под ногами, и сверху отдельные участки казались непроходимыми, но Анди знала, что это не так.

Шагнула, потянув животное за собой. За спиной раздавались звуки шагов, недовольное мычание мулов, испуганное бормотание Жарка.

— Не смотрите вниз, — крикнула, не оборачиваясь. Тропа была надежна. Главное пройти ее без страха.

По мере спуска вниз воздух становился прохладнее, напитывался влагой — солнце пряталось за стеной и внизу господствовала живительная тень.

Анди шла, ощущая непривычное чувство ответственности. Было странно вести за собой кого-то. В родном племени к ней относились как к ребенку и виделось теперь — к чужому. А сейчас она несла ответственность сразу за шестерых: троих взрослых — пусть они и считали иначе, и троих дерхов. И это без верблюдов и мулов.

Спина чесалась, так хотелось обернуться и проверить, все ли в порядке. Но она сдержалась. Вот если сзади раздастся крик… Но было тихо. Шуршали, осыпаясь, мелкие камушки. Стекал песок. Они все больше погружались в тень, и Жарк озвучил всеобщее:

— А давайте мы тут и останемся?

Анди фыркнула. Толстяк просто не знал, что в полдень, когда прямые лучи достигнут дна, это место станет похожим на сковородку — ни ветерка, воздух дрожит над камнями, нагретые стены излучают тепло. Пекло окутывает, обволакивая удушающей жарой. И хочется выбраться наверх, к ветерку…