Орикс кинул мелкую монету дежурившему там слуге, и тот торопливо принялся кидать в повозки меха с водой, финики, лепешки, высушенный сыр, жареные зерна пшеницы, вяленое мясо, местные дыньки — округлые плоды, содержащие сочную мякоть и прекрасно удаляющие жажду.

Жарк слез с повозки. От нервов — как там грудь — ногу свело, и ему захотелось чуть размяться. Он буквально отошел пару шагов, как сзади прозвучало сладкое:

— Такая красавица и одна?

В панике подпрыгнул, обернулся — ему скалил гнилые зубы старик в грязно белом халате. Жарк хотел было метнуться к повозкам, но вспомнил о чести «мужа» — грязный халат еще хранил следы богатой вышивки и по логике туземцев мог считаться более высоким по статусу, чем Орикс с его простым темно-коричневым халатом. Жарк дергано поклонился. Голова мотнулась, как у болванчика.

— Еще и вежливая — настоящее сокровище. А уж ухватить есть за что, — и он, причмокнув, обвел пухлую фигуру слуги горячим взглядом. Жарк ощутил, как от ужаса подкатывает тошнота. Никогда еще ему не было так страшно, как сейчас, в свете дня, на базаре среди толпы народа.

— Кем это, многоуважаемый сосед, вы так восхищаетесь? — и на Жарка уставилась очередная пара любопытных глаз. Их обладатель был замотан в темно-синее одеяние, из которого выпирал внушительный животик, а еще он был явно моложе старика и вполне мог не только пожирать женщин глазами.

Жарк похолодел. В голове мелькнуло много всего панического, и он, кланяясь, попятился к повозкам, потому как повернуться и дать деру не хватило смелости, да и вдруг бегать женщинам здесь считалось чудовищно неприличным?

— О! Персик! — восхитился еще один любитель крупных форм.

— А может, она вдова? — с нехорошей задумчивостью протянул старик, ощерившись в ласковой улыбке, и сделал шаг следом.

— Вот ты где, гм, персик.

Жарк едва не заорал, когда на талию легла сильная рука, стискивая ребра, но вовремя узнал голос и успел остановить нацеленный локоть в живот.

— Многоуважаемые, — наемник раскланялся с торговцами, — надеюсь, моя супруга вас не побеспокоила?

Жарк обижено засопел — кто кого еще побеспокоил. Хамы! Так приставать к честной женщине, тьфу, мужчине. Эта маскировка его с ума сведет.

Многоуважаемые принялись дружно возражать, что столь чудная женщина — услада глаз — не может беспокоить, разве что в приятном смысле этого слова.

Жарк терпел. Тем более, что пальцы у наемника, впивающиеся в ребра, казались железными. И ярко представлялось, как они сдавливают горло…

После десятка цветистых фраз. Раскланиваний. Литра пота, стекшего по спине Жарка и тонне выкипевшего возмущения они, наконец, вернулись к повозкам.

— Персик, даже не надейся стать вдовой, скорее я овдовею, чем позволю тебе выкидывать подобные фокусы, — прошипел ему на ухо Орикс, а потом самым наглым образом подпихнул под зад к повозке.

Надо ли говорить, что по пути к воротам Жарк кипел от невысказанного — женщина, молчать — возмущения. Болела от поклонов поясница. Чесалась вспотевшая под набитыми тряпками грудь. И больше не хотелось быть младшей женой. Вообще ничьей женой не хотелось.

— Стой! — повелительно взмахнул рукой стражник, останавливая маленький караван, и Ирлан, сжав губы, отметил бодрость солдат. Плохо.

— Спешиться, — к ним уже направлялся главный.

— Куда? — спросил, цепко и не без восхищения наблюдая, как сходит с упавшего на колени верблюда замотанная в алый шелк гибкая женская фигура.

— Поселение Дарги, многоуважаемый, — с поклоном протянул ему бумаги Орикс. Ирлан замер. Вот он момент истины. Ох, как прав был посол, снабдив их пустыми идентификаторами. Ирлан еще пытался отказаться, но господин Сафаев проявил настойчивость:

— Берите, не сомневайтесь. Мне они в качестве оплаты одной услуги достались, а вам, в вашем путешествии, могут пригодиться. Бумаги подлинные, с печатями и подписями. Останется только вписать нужные имена.

Когда они в спешке покидали Хайду, он показал бумаги Ориксу — пусть знает, что у них есть запасной вариант.

— Валид, сын Айгула из Чайшеров, — повторил Ирлан, макая перо в чернила.

— С двумя женами, — кивнул наемник, — и младшей незамужней сестрой.

— Имена?

Орикс воззрился на него в искреннем изумлении:

— Зачем имена? Жены за мужем, а сестра при брате. Родители у них умерли.

Ирлан вскинул брови. Ему до сих пор были непривычны местные порядки — записывать в бумагу женщин как скот — по головам.

Прищурился.

— Ты их знаешь, — произнес утвердительно.

— Конечно, — не стал отрицать Орикс, — и да, я из Чайшеров, только местный наполовину. Мать где-то нагуляла, — пожал плечами, давай понять, что развивать тему своей родословной не намерен.

— Валид, — кинув взгляд на бумаги, проговорил стражник, — из Чайшеров, значит.

— Так точно, господин, — еще ниже склонился Орикс, мастерски играя недалекого кочевника.

— Две жены, — стражник взглядом нашел жен, ощупал зрительно, взгляд, брошенный на Жарка потеплел, и слуга снова начал потеть, — сестра.

Алый шелк не мог не заметить лишь слепой, но солдат все же уточнил:

— Замуж отдаешь?

— Так пора уже, господин, — пожевал губу Орикс, — пятнадцать. Скоро старой станет, кто тогда возьмет?

— И то правда, — согласился страж. Покосился, добавляя: — Высокая она у тебя.

Задумался, набираясь подозрений.

Но на улице вдруг засуетились, полетели крики освободить дорогу, и стражник, торопливо сунул бумаги, забрал подать и крикнул, чтобы проезжали.

Ирлан выдохнул, занял место в повозке, трогая мула вожжами.

— Ты не злишься? — спросил Ирлан, когда они двинулись в сторону темнеющих на фоне черного неба стен города. Удивительно, как Жарк отпустил их двоих. Неужели ночевка с рабыней, после которой он остался жив, столь благотворно повлияла на его мнение о девушке?

— Злится тот, кто слаб и не может ничего исправить, — пожала плечами девушка, — а мне пока рано сдаваться.

Ирлан помолчал. Эту женщину он понимал с трудом. Она ускользала, точно песок сквозь пальцы. Вот, казалось, рядом. Улыбается. А в следующий миг — холодна и неприступна. Сосредоточена на чем-то. И так притягательна в своем одеянии из алого шелка… Прижать бы. Обнять. Вдохнуть кружащий голову аромат. Признаться, что она поселилась во его снах, но вместо этого спросил жестко:

— Ты уже смирилась с тем, что едешь со мной в Аргос?

Ему не хотелось тащить девчонку силой. И он обещал себе, что уговорит, но вот сорвался. Надавил. Заставил дать ответ.

Анди молчала долго. Так долго, что он уже извелся, обругав себя за несдержанность.

— Если пустыня оставит нас в живых, — произнесла, веско роняя слова, — и снимет проклятие, я останусь с дерхами.

Ирлан выдохнул. С дерхами — уже хорошо. Дерхи не смогут жить в песках, значит, девчонка приняла решение отправиться на север. Ну а он сделает все, чтобы тоже быть рядом… с дерхами.

В голове мелькнуло, что матушка не одобрит, но Ирлан отмахнулся. В конце концов у него есть старший брат, наследник рода, пусть он и женится на правильной девице. Должен же тот отплатить младшему за снятие проклятия. Хорошо бы слова магистров оказались верны, и достаточно будет снять проклятие с одного представителя рода, чтобы прощение получили все.

А что до Анди… Матушка, конечно, будет в шоке. Да и высший свет не для троглодки, но Ирлан и сам не хотел возвращаться к прежней жизни. Почему-то отсюда, из песков, белоснежные стены родного особняка казались невозможно тесными, а балы, собрания, званые обеды — ужасно скучными. Нет определенно, он разочаровался в высшем свете Аргоса. Так что Анди не стоит переживать, что из нее попробуют сделать знатную даму. Она ему нравится такой, какая есть: диковатая, суровая, загадочная и невероятно привлекательная.

— Персик, ты решил приманить всех татей в округе?

В голосе наемника звучала откровенная насмешка. Жарк обиженно засопел и тут же одернул себя. Что он маленький, чтобы на глупые шутки обижаться? Подумаешь захотел, пока хозяин с рабыней вытаскивают дерхов из города, развести костер и чуток согреться… Он не виноват, что ночью в пустыне вымораживающе холодно. Такое чувство, что целиком в ледяную воду засунули.