Силе явно не нравилась эта затея, но Жнец не собирался останавливаться. Вырывающийся из прикрытых век белый огонь, казалось, поглотил его ресницы. Время сжалось. Все вокруг замерло. Морган поморщился: то, что он видел, удивило бы не только его. Шаг за шагом, Жнец отсчитывал минуты на Арене, впитывая каждую секунду событий. Давалось это с трудом, ибо Пламя отчаянно тормозило процесс. К этому парадоксу наемник давно привык. То, что давало силу, ее и ограничивало. Морган не отступил. Он отвоевал еще минуту, а потом — еще. Минуту за минутой, ровно до того момента, пока у него перед глазами не возникла четкая, окончательная картина.

Напряжение достигло предела. Сопротивление Пламени стало настолько непреодолимым, что Морган задрожал, невольно крякнул и резко открыл глаза. Созерцание будущего резко оборвалось. Перед глазами все еще оставался отпечаток последнего увиденного им образа.

Больше ничего и не требовалось. Все и так уже было ясно.

Протяжно заныв, Морган материализовал из-под столика сигарету. Закурил. Мгновенно проникший в кровь никотин сразу начал снимать напряжение. По дубеющим мышцам прошлось приятное расслабление. Жнец сощурил глаза и задумчиво хмыкнул:

— Что, сука, может пойти не так? — спросил он у молчаливой, мудрой пустоты.

Абсолютно ничего. На этот раз — точно: семьдесят восемь целых, три десятых. Огромные, яркие цифры замаячили перед глазами. Каждая секунда, каждое мгновение запечатлелось в памяти Моргана. От начала боя и до самого конца. Мужчина не спрашивал себя, почему произойдет именно то, что он увидел. Знал только, что Пламя не ошибается и никогда не обманывает. В текущей реальности обязательно случится то, что оно показало.

Сладость теплого меда окутала сердце.

Семьдесят восемь целых, три десятых — вот залог его безоговорочной победы.

Щелкнул тумблер барговки, оповещая о готовности какого-то полуфабриката, который Морган выбрал в холодильнике наугад. Помещение наполнилось запахом свежей, сладкой молочной карамели. Запах был настолько приятным, что, казалось, щекотал удовольствием уставший от бессонных ночей разум.

В эту ночь Жнецу не понадобилось снотворное. Напряжение, тревога и отвратительное настроение растворилось в какой-то внезапной расслабленности. Как только на часах отметилось одиннадцать часов, он погрузился в глубокий, приятный, непрерывный сон до самого утра.

тот день на Арене не звучал стандартный гимн. Сама Королева посетила гладиаторские бои и все сердца были обращены к ней.

Ты прекрасна, и ты плачешь хрустальными слезами,

Ты — Мать и мы утешим твои печали,

Создательница идеального мира, смотри на свое творение!

Толпа ликует, софиты лопаются от восторга

Здесь остаются только те, кто достоин твоей любви

Мы влюблены, мы всегда с тобой

Наша верность — безгранична

Музыка лилась отовсюду, заполняя песочный круг «Фарсида». Отражаясь от невидимых стен, она превращалась в эхо. А затем поглощалась толпой, словно та только и ждала, чтобы с жадностью переварить оглушительные звуки в своей бездонной утробе. Уже в следующее мгновение неудержимый поток выплескивался наружу с новой силой, преобретая хаотичный, нескладный, полный неуправляемого восторга импульс. Словно рой разноцветных бабочек, зрители пестрели разрисованными телами, вычурной, заметной даже подслеповатому глазу одеждой и огромных размеров транспарантами. Кое-где виднелся красновато-черный дым, ненадолго скрывающий возбужденные лица. Громадные неоновые декорации заполнили небо над головами. Здоровенные огни, похожие на пульсирующие блюдца, выстроились в стройный ряд созвездий. Большинству это великолепие они были не знакомы. Сегодня под куполом Фарсиды сияло Земное небо.

— Золотой и черный, золотой и черный

Две стороны одной медали

Золотой и черный, золотой и черный

Скажи, это ведь идеальное сочетание

Золотой и черный — только твои цвета...

Толпа подхватила припев, заходясь в экстатическом неистовстве.

Вспышки разноцветных галограмм затмевал блеск неестественно крупных звезд.

Огромный песочный круг накрывала массивная сцена. Охваченная по периметру голубоватым огнем, она приковывала к себе взгляды целой планеты. На сцене танцевали слишком маленькие фигурки, чтобы лицезреть их невооруженным глазом. Громадные копии танцоров периодически вырастали над головами возбужденных болельщиков. Выставленные по периметру экраны работали на полную мощность. Сеть была перегружена. Камеры не выдерживали поступающих извне запросов. Сегодня был удовлетворен любой, даже самый требовательный вкус.

— Смотри, смотри — Солнце восходит

Оно посвящает тебе свое сияние

Оно, как и ты, дарит жизнь

Две Матери, два пути

В золотой вплетается черный

Это — идеальное танго

Двуликий Янус повернулся к тебе улыбкой

Голос Дин-Соя лился плавно, словно ручей, огибающий острые камни. Иногда он прерывался, но только для того, чтобы натянуться тугой струной в следующую же секунду. Тогда по Арене проходился высокий, дрожащий звон, заставляющий толпу лихорадочно подпевать. Твердый, сочный тембр лавировал между коварными иглами быстро сменяющихся нот. Полностью сливаясь с музыкой, стройное тело Ди-Соя вибрировало в такт. Густо подведенные черным глаза шоумена блестели от возбуждения. Яркий зеленовато-голубой костюм отражал свет направленных на сцену софитов.

На фоне воистину огромного количества танцоров в наглухо черных костюмах проворно двигались разодетые в пух и прах земляне. Организаторы шоу явно хотели вынести преимущества из хорошей физической подготовки девушек. В особенности, Ашеры. Гибкость хищной кошки в идеально отточенных движениях вплеталась в танец, не лишенный плотской привлекательности. За всеми этими движениями стояли годы упорных тренировок, в кровь разбитые колени и вечный голод. Об этом, конечно же, никто не думал. Восхищенный Марсианский народ впитывал каждое мгновение соблазнительного зрелища. И жаждал большего.

Огромная пачка из множества тонких юбок возникла по центру сцены. Длинные каблуки, блестящие туфли на высокой платформе, полупрозрачные, слегка розоватые чулки — Фроггуар Доллин хорошо постаралась, чтобы Медея Пинглин не затерялась на фоне остальных. Следовало отдать должное и землянке — с этой атрибутикой она обращалась довольно проворно. Внушения Дин-Соя не прошли даром.

Когда настиг черед первого припева, сквозь танцующую толпу выскочил Баргет. В блестящем светло-голубом костюме юноша походил на внезапную вспышку среди монотонных, быстро двигающихся волн. Словно единое связующее звено между осязаемым и слышимым, он начал петь. Толпа тут же подхватила слова. Мгновенно выучив припев, она заглушала своего нового кумира. Юноше вовсе не нужно было обладать выдающимися вокальными данными или исключительной пластикой. Восторженность окружающего делала это за него. Тонкий, приятный, но все же не такой уж и сильный тембр утопал в оглушительном хоре трибун.

Когда пришла очередь последнего куплета, паренек отошел в сторону. Песня оборвалась и начался динамичный, быстрый ряд музыки. На первый план вышла Ашера. Минутное соло в исполнении черной бестии вызвало оглушительный взрыв эмоций. В какое-то мгновение показалось, что окружающая музыка утонула в реве тысяч надрывающихся глоток. Когда в конце предоставления откровенный наряд Ашеры, больше смахивающий на наряд куртизанки, начал покрываться плотными пластинами экзоскелета, послышался шелест аплодисментов. Он стремительно нарастал, пока фривольное черно-красное одеяние трансформировалось в костюм убийцы.

***

Великая Мать стояла прямо под созвездием Большой Медведицы. Она медленно поворачивала голову, оглядывая свои владения. В этот момент ничего не имело значения. Все дрязги ушли на второй план. В этот момент была только Азари и созданный ею мир. Хаотичные вспышки, рой снующий камер, рев беснующейся толпы, восторг в каждой клеточке массивного, оплетающего планету тела вводили Азари в экстатическое опьянение. Песня лилась, добавляя к эйфории еще и долгожданное расслабление. Эти ощущения Азари испытывала редко. И именно поэтому они были особенно ценны. Ради всего этого она прошла сквозь страдания, смерти и казни. Сквозь годы унижений, страха и дворцовых интриг. Ради этого взломала систему.