— Воистину так, Великий Идущий, — повернулась к Амитасу Идаму Цинтафа Айли и присела в легком, но почтенном поклоне.

Амбициозная, умудренная опытом женщина склонила голову перед тем, кто уничтожал ее вид. Под закат своей жизни Цинтафа поняла, что век человеческий гораздо короче любого витка истории. Отчаянное сопротивление смерти заставило ее идти на несвойственные ей поступки. Цинтафа последовала бы за любым, кто пообещал бы ей хоть что-то, не похожее на вечное забвение.

Преодолевая физическую немощь, Амитас с большим трудом поднялся с собственного ложа. Приняв помощь своих преданных почитателей, он вышел на импровизированную трибуну в небольшом проеме плотного стекла. Микрофоны уже включились. Подняв дрожащие руки над головой, он начал вещать, словно голос истины. Словно крик всеобщего существа скорби, поселившийся под сверкающим куполом Фарсиды.

Земляне. Случай, провидение или особое предназначение? Они стали катализатором, спровоцировавшим молниеносное развитие событий. Безусловно, Амитас решил, что это подарок и поэтому не стал ждать еще с десяток лет, когда Марс созреет к революции окончательно. Планета была готова. Здесь. Сейчас. Она стала готова в тот самый момент, когда остановилось сердце наивного, жаждущего народной любви мальчишки.

— Она убила его! — вскричал с болью в голосе Амитас, и все обратили на него свой взор.

Тысячи и тысячи повернули свои головы, ведомые знакомым голосом, что уже давно пленил их сердца. И этот голос тут же нашел отклик. Всеобщая боль, шок и трепет искали поддержки. Облегчения и утешения, не в силах принять трагедию свершившейся реальности. Народ жаждал назначить виновного.

— Великая Мать предала нас, — упавшим голосом проскрипел Амитас, — У нас отобрали лучшее, что даровал Марс. Наши желания и чувства растоптаны! Королева отдала этого юношу в лапы смерти! Сердце мое плачет. Я скорблю вместе с вами. И да будет так.

Запахнув покрепче мешковатую, жесткую одежду, мужчина медленно развернулся и удрученной походкой направился обратно в ложу. Он сказал все, что хотел. Марс услышал все, что необходимо. К большему он не был готов, а меньшее оказалось бы бесполезно. Теперь оставалось только ждать. Не пройдет и пары недель, как шок превратится в глубокую скорбь, а за ней — в требование отмщения. Плод должен был созреть, а потом, налитой и сочный, сам упасть в цепкие руки справедливости. Только тогда можно было поставить окончательную точку в долгом, праведном пути к свободе разума.

Путь пролегал к «Шепелявому роботу». Вялые окраины мегаполиса оживляла всеобщая атмосфера праздника. Кое-где болтались бумажные фонари, изредка колышимые случайным ветром. Воздух был наполнен сочными запахами еды, дешевого алкоголя и давно не вывозимого мусора. Временами хлюпавшая под ногами грязь разбавляла окружающие ароматы еще более резкими запахами. Невысокие по сравнению с небоскребами центра здания не были увешаны ослепляющей рекламой, экранами или разноцветной подсветкой. Неоновые вывески мрачноватых построек можно было увидеть разве что на первых этажах, где располагались многочисленные пивнушки и второсортные забегаловки. Они составляли плотную конкуренцию уличным торговцам, по смешным ценам сбывающим свой не совсем легальный товар. Товар менялся быстро, да и покупатели никогда не задерживались дольше пары минут. Привычный гвалт заполнял узкие улочки, время от времени разбавляемый более громкими вскриками. Владельцы баров слишком резко включали рекламу вечерних скидок, а проститутки не в меру громко зазывали своих клиентов. Всегда погруженные в ночь окраины никогда не спали, не отдыхали и не пускали на свою территорию незнакомцев.

Пребывая пока что в состоянии холодной заторможенности, Морган уже предчувствовал, что совсем скоро его накроет волна невыносимой безысходности. И к тому времени, когда это произойдет, он намеревался надраться до бессознательного состояния.

На улицах встречалось слишком много Теней. Некоторые Низшие шарахались в сторону, начиная чуять Жнеца задолго до его появления. Кидали яростные взгляды, непроизвольно шипели, показывали идеально ровный оскал человеческих зубов. Отсутствие опознавательных знаков многих возмущало. Некоторые даже умудрялись заснять праздно шатающегося Жнеца, чтобы отправить запрос в наблюдательные инстанции. Наемнику было глубоко наплевать на этот акт гражданской ответственности. Непрекращающиеся штрафы из-за нежелания носить позорное клеймо его волновали в последнюю очередь.

Морозная прохлада вечера заставила забиться в бар на удивление большое количество народа. Прошло всего несколько часов после окончания Арены, и посетители с оживлением обсуждали недавние события. В зудящем гуле отрывистых разговоров и громко выкрикиваемых фраз чувствовалось нездоровое возбуждение. Оно смешивалось с каким-то ступором, повисшем в пространстве. Трудно было сказать, испытывали ли те, кто потерял своего кумира большую опустошенность чем те, у кого сгорели ставки. Моргану пришлось смириться с подобным раскладом событий. Бежать от массовых настроений, пытаясь сохранить и без того отсутствующее спокойствие, сейчас было бесполезно.

Абсолютно не заботясь о посторонних, Морган прошел прямо к стойке бара. Несколько Теней тут же «сдуло», и те поторопились скрыться в глубине зала. За ними последовали несколько плачущих проституток, уже успевших утопить горе в добротной порции алкоголя. Густой плотный смог от сигарет превращал воздух в непроглядную пелену. Острый запах табака смешивался с запахами пота и дешевых цветочных духов. Неприятный полумрак скрывал несовершенства внешности не только посетителей, но и работниц любовной сферы. Впрочем, после нескольких литров спиртного многим на это становилось наплевать.

— О, добрый вечер, — поприветствовал нового посетителя как всегда лучезарно улыбающийся Кэрв, — Вы сегодня выглядите особенно проникновенно.

— Это как?

— Как окончательно затраханный жизнью, господин.

— Так и есть.

Внешний вид бармена всегда разительно отличался от окружающей атмосферы. Общая грязновато-разнузданная расхлябанность типичного злачного места входила в конфликт с горделивой выправкой Кэрва. Аккуратный, слегка глянцевый узорчатый жакетик, пурпурная замшевая бабочка, держащая белоснежный воротничок рубашки и золотые запонки — остроумный бармен всегда выглядел и иголочки. К разливаемому алкоголю он относился так же чопорно. Быстрота ловких рук совмещалась с изяществом, явно переоценивая бормотуху, наполнявшую глубокие стаканы. В этом не было вины Кэрва. Большинство посетителей довольствовалось ограниченным списком того, что могло гореть. Основное правило гласило, что градус не должен падать меньше тридцати, и Кэрв прилежно его соблюдал.

Разбавляя скучные трудовые будни, не гнушался он и ставить эксперименты, выбирая в качестве подопытных местных алкоголиков. На данный момент лидировал Турсук — двухметровый Низший с шипами, торчащими из позвоночника. Вырубался он только после трех литров смеси дервдольда и ерша, в то время как остальные улетали уже с половины. К слову, и получил Турсук свое прозвище именно благодаря своей исключительной стойкости к горячительному. Кэрву он нравился, потому как не гнушался ничем. Можно было даже слить все остатки, совершенно не заботясь о качестве конечного продукта. Впрочем, Морган ему тоже нравился. Ценник его покупок был гораздо выше среднего. Однако, повинуясь внутреннему предчувствию, бармен предположил, что сегодня будет все несколько иначе.

— Бутылку дорма, — угрюмо пробубнил Морган. — Разливать не надо. Я своим ходом.

— Что-то случилось?

— Сам же сказал — жизнь удалась.

— Не поверите, но мне жаль, что яне ошибся.

— Не поверю.

— Ну и правильно.

Послышался легкий хлопок выскочившей из горлышка пробки. Ловко поймав скользнувшую по поверхности барной стойки бутылку, Жнец запрокинул голову и жадно глотнул. В алкоголе катастрофически не хватало градусов: Пламя как всегда все вытравит, и догоняться придется чуть ли не чистым спиртом. Впрочем, Морган знал, что у Кэрва за пазухой припасена пара-тройка убойных смесей. Те несчастные сто тысяч, что остались после тотального банкротства, рисковали улететь за один вечер.