Многочисленные примеры активного участия дахов и других племенных групп во внутридинастийных смутах и сменах правителей известны во всяком случае вплоть до середины I в. н. э. Особенно отчетливо выступает их роль при Артабане III (II?) и его преемниках (Kahrstedt U., 1950). Таким образом, даже отрывочные и случайные по характеру известия письменных источников наглядно показывают, что успехи и неудачи Аршакидов во многом определялись наличием или отсутствием поддержки со стороны не только дахов, но и других, соседних с ними кочевников. Они представляли собой глубокий тыл Парфянского государства, откуда оно постоянно черпало необходимые дополнительные воинские контингенты и в котором представители правящей династии и претенденты на престол находили себе убежище и действенную помощь в случае неудач. Среди племен, так или иначе участвовавших в этих событиях, фигурируют, кроме дахов, массагеты, апасиаки, а также тохары и сакаравлы. Последние относятся к числу племен, пришедших из-за Сырдарьи и обосновавшихся где-то около Парфии и дахов.
Значительная роль кочевников очевидна и в сложении другого крупного государства античной Средней Азии — Кушанского. Дошедшие до нас известия письменных источников очень скудны и не менее противоречивы, чем в случае с Парфянским государством. Специфическую трудность составляет то, что, в отличие от парфян, кушаны фактически оказались вне поля зрения других существовавших в это время государств.
Основные сведения содержатся в китайских хрониках, которые кратко излагают историю переселения на запад больших юечжей, потерпевших поражение в борьбе с сюнну (хунну). Покинув под давлением последних свои земли в современной провинции Ганьсу, юечжи где-то в Семиречье (?) столкнулись с сэван (саками?). Победив их и заставив уйти на юг (в Гибинь — Кашмир), они на какой-то период закрепились здесь. Но вскоре затем появление с востока усуней, поддержанных хунну, вынудило их снова двинуться на запад, где они завоевали Дася (Бактрию) и обосновались севернее Амударьи. Эти сведения, повторяющиеся с разной степенью полноты в Шицзи и Хоуханьшу (ШЦ, 123, раздел о больших юечжах; ЦХШ, 61, биография Чжан Цяня; 96А, разделы о Гибини и больших юечжах; 96Б, раздел об усунях; Бичурин Н.Я., 1950б, с. 151, 179, 183, 184, 190, 191), восходят к отчету Чжан Цяня, направленного императором Уди к юечжам с целью склонить их к союзу против хунну (он возвратился в Китай в 128 г. до н. э., затратив на обратный путь более года).
Зафиксированная в китайских источниках миграция юечжей проходила на территориях, лежавших вне поля зрения античных авторов. Возможно, они имели какие-то подробные сведения о ее конечном этапе и последовавших затем событиях в Средней Азии, но до нас почти ничего не дошло. В античных источниках говорится лишь о том, что власть греков в Бактрии пала под ударами кочевых племен, пришедших из-за Сырдарьи. Страбон (XI, 8, 2) перечисляет четыре племени: асиев, пасиан, тохар и сакаравлов. Его данные, весьма вероятно, восходят к Аполлодору (Behr A., 1888, p. 19). Юстин (XLI, пролог; XLII, пролог) называет только сакаравлов и асиан, но, кроме того, упоминает об асианах как царях тохар и об уничтожении сакаравлов. Никаких подробностей о гибели Греко-Бактрийского государства нет, не приводится и дата этого события.
Таким образом, имеются определенные свидетельства того, что в движении на юг участвовал целый ряд, очевидно, различных племен. Однако одним из важных и нерешенных вопросов остается согласование между собой данных китайских и западных источников об этих племенах. Все попытки найти, например, для юечжей прямое соответствие в каком-либо из четырех племен, упоминаемых античными авторами в связи с этими событиями, не увенчались успехом, так как предлагавшиеся сопоставления неизменно встречали фонетические трудности. Расширение круга привлекаемых этнонимов и созвучных с ними топонимов натыкалось на те же препятствия и, сильно осложнив вопрос, все же не позволило выйти за пределы шатких гипотез (Обзор главных гипотез, предложенных до 30-х годов нашего столетия, см.: Умняков И.И., 1940; 1946; Фрейман А.А., 1952). Вопрос о происхождении тохар и сакаравлов по-прежнему следует считать открытым. Упоминания их у Птолемея, взятые сами по себе, ни в коей мере не доказывают, что они составляли часть кочевого населения Средней Азии. Прежде всего, мы не знаем, к какому времени относятся приводимые Птолемеем новые сведения о Средней Азии, но веских оснований считать их ранними нет, вернее, следует предполагать, что они восходят к каким-то первоисточникам I в. н. э. Локализация тохар и сакаравлов между Оксом и Яксартом (Ptolem., VI; VII; VI, 12; VI, 14) явно расходится с данными Страбона о приходе их из-за Сырдарьи. Очевидно, Птолемей отмечает местонахождение каких-то групп тохар и сакаравлов, отделившихся от основной массы в период продвижения на юг или после этого.
В китайских хрониках имеются сведения и о дальнейших событиях истории юечжей (Бичурин Н.Я., 1950б, с. 184, 227). В них сообщается о том, что юечжи, завоевав южные регионы Средней Азии, разделили свои владения между пятью ябгу. Названия областей приводятся в двух несовпадающих вариантах. Кроме того, неясно, соответствует ли это деление племенному составу юечжей или ранее существовавшему политико-географическому членению завоеванного региона (Дася). Одной из этих областей была Гуйшуань, ябгу которой Киоцзюкю по прошествии более ста лет (после чего — не указывается) победил остальных четырех и провозгласил себя царем. Затем он вторгся в Аньси (Парфию), завоевал Гаофу (Кабул), разбил и подчинил себе Пуда и Гибинь (Кашмир). Преемник его Яньчаочжань завоевал Тяньчжу (северную Индию) и передал затем в управление военачальнику.
Ни один источник не приводит точных дат, и все они устанавливаются лишь приблизительно, путем анализа хода событий на границах Китая, в Средней и Центральной Азии, Афганистане и Индии. Для раннего периода существенное значение имеет частичная синхронизация отдельных этапов движения юечжей на запад со сменой шаньюев у хунну. Однако тут есть неясности, вследствие чего мнения о продолжительности этих этапов в датах расходятся. Время появления юечжей на юге Среднеазиатского междуречья тоже точно неизвестно, но это произошло во всяком случае до 128 г. до н. э., когда Чжан Цянь уже вернулся в Китай. Значительно менее определенные заключения или, вернее, предположения возможны относительно даты возникновения Кушанского государства, поскольку тут мы сталкиваемся с двумя неизвестными: с одной стороны, автором Хоуханьшу не отмечен отправной момент отсчета, а с другой — неясна реальная продолжительность времени, указанного весьма неопределенно, — более чем сто лет. Существенные дополнительные сведения (правда, для более позднего времени) дают индийские надписи. Большую роль играет также нумизматика, позволяющая достаточно твердо установить последовательность чеканивших свои монеты отдельных кушанских царей. Однако до сих пор спорным остается вопрос о времени начала эры Канишки, от которой во многих случаях идет отсчет (Зеймаль Е.В., 1968).
При современном положении, когда нельзя надеяться на появление каких-либо новых письменных данных о событиях II в. до н. э., первостепенное значение приобретают археологические материалы. Фактически лишь они дают конкретное представление о племенах, которые сыграли в этих событиях решающую роль, и тем самым позволяют подходить к решению вопросов об их происхождении и этнической принадлежности на базе независимых объективных данных (Мандельштам А.М., 1972). Но это, конечно, не снижает значения письменных источников, поскольку только они содержат сведения о последовательности событий, племенные наименования и, что особенно важно, прямые указания на первоначальные места обитания кочевого населения. Сообщения китайских хроник восходят к отчетам Чжан Цяня, побывавшего в части областей Средней Азии во время своей миссии, целью которой было установление контактов с ушедшими на запад юечжами, поэтому нет никаких оснований сомневаться в их достоверности. Правда, существуют сомнения в том, что сохранился подлинный текст отчета Чжан Цяня, а не интерполированный позднее автором Цяньханьшу (Hulsewé A.F.Р., 1979. Introduction. Там же литература вопроса).
