В одном из склепов найдены бронзовые сосуды — тигелек и три небольших котловидных с двумя ручками (табл. 93, 2). Миниатюрные бронзовые котелки широко распространяются в таштыкскую эпоху (Левашева В.П., Рыгдылон Э.Р., 1952, с. 136; Кызласов Л.Р., 1960, с. 70, рис. 26, 2). Найден еще один котелок, изготовленный из железа, покрытый снаружи и изнутри слоем меди.

Характерны берестяные изделия — круглые коробочки, прошитые ремешками, образующими несложный орнамент (табл. 93, 1), или покрытые резным геометрическим орнаментом. Встречаются фрагменты деревянных сосудов. На сарагашенском этапе изделия из дерева и бересты неизвестны. Они находятся лишь в тесинских погребениях и продолжают бытовать в таштыкскую эпоху (Кызласов Л.Р., 1960, с. 105–107).

Анализ погребального инвентаря тесинских склепов и могил в целом не вызывает сомнения в одновременности их существования, что отмечалось и ранее (Грязнов М.П., 1968, с. 194). Все основные типы посуды, оружия, орудий, предметов туалета, украшений и частей одежды из грунтовых могильников и из групп впускных захоронений полностью совпадают с аналогичными категориями инвентаря склепов с той лишь разницей, что в могильниках их значительно больше, вероятно, в связи с большей степенью ограбленности склепов.

Рассмотрение инвентаря тесинских склепов и могильников, а также вещей кладов показывает генетическую связь этих памятников с предшествующими им сарагашенскими. Три основных типа сосудов (баночные, кубковидные и котловидные), наиболее многочисленных в погребениях тесинского этапа, а также оружие (кинжалы и чеканы), за исключением костяных наконечников стрел с расщепленным насадом, орудия труда (ножи, шилья), зеркала и другие предметы являются дальнейшим развитием форм, широко распространенных на предшествующем сарагашенском этапе, а иногда и в более раннее время. Принадлежности же одежды и обуви (пряжки, застежки, нашивные бляшки, кольца), а также украшения (серьги) представлены типами, неизвестными на среднем Енисее в предшествующие тесинскому этапу периоды. Но они находят прямые аналогии в хуннских комплексах Забайкалья II–I вв. до н. э. — начала I в. н. э. (Давыдова А.В., 1985; Миняев С.С., 1988, с. 47, 48). Для последних характерны и костяные наконечники стрел с расщепленным насадом. Круглые железные пряжки с подвижным язычком, многочисленные в тесинских памятниках, в единичных экземплярах известны в прохоровских погребениях Приуралья III–II вв. до н. э. На рубеже и в первых веках нашей эры они становятся ведущей формой пряжек в сарматском мире. Восьмеркообразные железные пряжки с боковым крючком также подобны прохоровским (Мошкова М.Г., 1963, с. 40).

Нет необходимости вносить сколько-нибудь существенные коррективы в уже принятую в литературе дату тесинского этапа, а именно II–I вв. до н. э. (Кызласов Л.Р., 1960, с. 24, 25, 115; Грязнов М.П., 1968, с. 191, 194). Отметим лишь, что могильники Тепсей VII, Уйбат II и Оглахты V по некоторым чертам обряда (появление трупосожжений, преобладание индивидуальных погребений в срубах, разнообразие форм сосудов с преобладанием кубковидных, черешковые ножи и т. п.) отличаются от других тесинских могильников и довольно близки раннеташтыкским грунтовым могилам.

Следует также поставить вопрос о выделении трех склепов (Разлив III; Новосарагашенский; «впускной склеп» Разлива I) в более раннюю хронологическую группу по сравнению с остальными тесинскими склепами и могильниками. Эти три склепа по найденным в них керамике, железным ножам (кольчатому и петельчатому), восьмеркообразным пряжкам с боковым шипом, обломкам бронзовых поясных пластин (пряжки с изображением пары быков и ажурной со стилизованным изображением ветвей дерева) и ложечковидной застежке, несомненно, относятся к тесинскому этапу. Однако находки в них бронзовых уменьшенных кинжалов, чеканов и ножей, близких к сарагашенским, дают основания для попытки разделить тесинские склепы на две хронологические группы в пределах II–I вв. до н. э. — начала I в. н. э.: раннюю, представленную тремя склепами с бронзовыми миниатюрами, и более позднюю, куда, кроме склепов, входят грунтовые могильники и впускные захоронения. Данных для более точной датировки каждой из этих групп в настоящее время недостаточно. С накоплением нового материала по тесинским склепам, вероятно, появится возможность более четко обосновать две хронологические группы погребальных памятников: раннюю с бронзовыми миниатюрами и позднюю — без них. Первые предварительные сообщения о раскопках последних лет на юге Хакасии тесинских склепов и грунтовых могил уже подтверждают положение о возможности выделить две хронологические группы тесинских памятников (Кузьмин Н.Ю., 1987, с. 116).

Широкое распространение на среднем Енисее во II–I вв. до н. э. принадлежностей одежды и украшений, одинаковых с хуннскими, несомненно, связано с созданием и возвышением на рубеже III и II вв. до н. э. в степях северной Монголии и Забайкалья державы хунну и ее экспансией на соседние территории, в частности, в районы Тувы и Минусинской котловины (Кызласов Л.Р., 1960, с. 161–166). Спектральный анализ бронзовых поясных пряжек и других деталей одежды из тесинских грунтовых могильников (Тепсей, Каменка) и склепа Барсучиха I, серии бронзовых изделий из Косогольского и других кладов и из случайных находок в Минусинских степях, а также идентичных им вещей из хуннских памятников Забайкалья указал на местное производство этих вещей на Енисее. Среди них оказалось лишь несколько изделий, сходных по химическому составу с изделиями одного из металлургических центров хунну. Таким образом, бронзовые детали одежды по форме одинаковы с забайкальскими, по составу же аналогичны бронзам традиционных тагарских форм, «которые также встречаются в тесинских комплексах». Енисейские мастера использовали образцы хуннских бронз, изготовленные в Монголии и Забайкалье. Вполне возможно, что их отливали на среднем Енисее «не просто по хуннским образцам, но и для самих хунну, которые держали указанную территорию под своим контролем». С образованием на среднем Енисее таштыкской культуры бронзы этих типов «выходят из употребления и поступают на переплавку, встречаясь только в кладах „литейщиков“ типа Косогольского, где собраны отходы литья и бронзовый лом для переплавки» (Миняев С.С., 1978, с. 26–45; 1979б, с. 162, 163; 1983а, с. 101–103). Все эти факты (в том числе и здание ханьской архитектуры, рассматриваемое некоторыми исследователями как дом для хуннского наместника на Енисее) в сочетании с отрывочными сведениями письменных источников разрешают предположить какую-то форму зависимости населения Минусинских степей от хунну. Кроме того, видимо, с опасностью, которую несли хунну обитателям Минусинских степей, связано появление в это время укрепленных поселений, окруженных земляными валами и рвами. Они рассматриваются исследователями как временные убежища населения, жившего поселками иного типа, облик которых известен нам по изображениям на Малой и Большой Боярских писаницах.

Основой хозяйства населения тесинского этапа оставались, как и прежде, яйлажное скотоводство и мотыжное земледелие, что нашло отражение в погребальных обрядах. В частности, распространение обычая консервации трупов для длительного их хранения было, как предполагает М.П. Грязнов, следствием существования яйлажной системы хозяйства и обусловленного этим полукочевого образа жизни. Такой обычай мог зародиться лишь в тех случаях, когда день смерти и день похорон отделялись друг от друга длительным промежутком времени. Он указывает на систему хозяйства, вынуждающую родичей в течение долгого времени находиться вдали от своего родового кладбища. Природные условия Минусинских степей наиболее пригодны для развития яйлажного скотоводства. О его большой роли в хозяйстве тесинских племен свидетельствует обычай похоронных тризн, предшествовавших погребению умершего в склеп или могилу. В жертву ему приносили животное, чаще всего овцу, мясо которой съедали, а шкуру с оставленными в ней черепом и костями нижнего отдела ног укладывали вместе с покойником.