Его там не было.

Это не было чем-то необычным. Несмотря на то, что мой мужчина в основном проводил свои собственные часы, работая частным детективом, он все еще рано вставал и часто уходил с утренней пробежки, чтобы быть дома вовремя, чтобы принять душ со мной, прежде чем я отправлюсь в больницу. Итак, я держала глаза закрытыми и позволяла себе немного дольше дрейфовать, чувствуя, как мое тело расслабилось и слегка ныло от работы с Дэннером прошлой ночью. Я все еще чувствовала боль на своей заднице и давление зажимов для сосков, словно фантом держал мою грудь. Я люблю это. Боли и отметины, которые он причинял мне, заставляли меня чувствовать себя любимой и желанной, даже когда мы были в разлуке. После года безудержного счастья вместе, со временем, чтобы исследовать, он только открывал все больше и больше способов распутать меня, как катушку упавшей нити.

Я улыбнулась в подушку и откинула волосы с лица, хотя и держала глаза закрытыми, когда услышала характерные признаки открывающейся и закрывающейся входной двери и срабатывания сигнализации.

— Лайн, — позвала я тихо, сонно, когда почувствовала его присутствие в комнате.

Он прошлепал по деревянному полу в мою сторону, и я могла сказать, что он присел рядом со мной, чтобы провести большим пальцем по моим приоткрытым губам, прежде чем поцеловать их.

— Доброе утро, моя Роза, — пробормотал он мне, прежде чем немного отодвинуться.

Я хмыкнула и уткнулась лицом в подушку. — Вернись в постель и проведи ленивое воскресное утро, будучи энергичным со мной.

В ответ он грубо лизнул меня в щеку, что заставило меня хихикнуть и нахмуриться. — Фу, с каких это пор мы облизываем друг другу лица?

Еще один шлепок, затем еще один, язык, который, как я поняла, был слишком резким, слишком маленьким, чтобы принадлежать Дэннеру.

За секунду до того, как я открыла глаза, раздался крошечный звериный вой, и мое сердце сжалось, когда я поняла, что он сделал.

Мои веки резко распахнулись, и я увидела крошечного щенка немецкой овчарки примерно в дюйме от моего лица, который в данный момент грыз заблудившуюся прядь моих волос.

— Черт возьми, — выдохнула я, когда слезы мгновенно выступили у меня на глазах, и я рывком приняла сидячее положение, чтобы положить крошечный пучок черно-золотого меха себе на колени, прижимая к своим скрещенным ногам. Он был таким маленьким, пушистым, с мягкими, как у младенца, волосками и огромными, стоячими, но слегка кривыми ушами с золотыми кисточками наверху. Я приподняла его извивающееся щенячье тельце, чтобы посмотреть в его милые, умные карие глаза, и почувствовала, как мое сердце перевернулось в груди, пополнив свою коллекцию весом моей новой любви.

Я перевела сияющие глаза на своего мужчину, когда прижала щенка к груди и прижала к себе, как ребенка. — Ты купил мне щенка?

— Я купил тебе щенка, — согласился он, все еще приседая у кровати и выглядя невероятно горячо в обтягивающей белой футболке с заправленными за воротник авиаторами.

— Я не думаю, что смогу справиться с ним после, — я проглотила подступивший к горлу ком печали, — После Хиро.

— Я знаю, бунтарка, — мягко сказал он, протягивая руку вниз по извивающемуся щенку, а затем вниз по моей ноге, чтобы сжать мою ступню, — Вот почему я принял решение завести еще одного для нас, когда я знал, что это будет хорошая боль, а не плохая. Мы любим собак, было бы неправильно не завести еще одного.

— Ты прав, — сказала я, коснувшись его жесткой щетины на щеке.

Он пожал плечами. — Честно говоря, я удивлен, что моя умная девочка еще не привыкла к этому.

Я ударила его по плечу, но не могла перестать улыбаться, глядя на прекрасное существо у себя на коленях.

— Привет, красавчик, — проворковала я, — Это он, верно?

Дэннер усмехнулся. — Да.

— Хорошо, ты же знаешь, что я люблю своих мужчин.

— Ага, — сказал он так, что я обратила на него взгляд, зеленые глаза светились любовью так ярко, что сияли неоновым светом, — Я знаю, что моя девочка любит своих мужчин.

— Как нам его назвать? — спросила я, потирая руками его сумасшедшие мягкие уши.

— Почему бы тебе не проверить ошейник? — он предложил.

Я снова приподняла собаку, на этот раз повыше, чтобы посмотреть на ошейник под его шерстью. Что-то сияющее привлекло мое внимание, и я нахмурилась, раздвигая черную шерсть, чтобы рассмотреть это.

На маленькой золотой табличке было написано «Святой», идеальное имя, но не это заставило меня ахнуть, новые слезы покатились по моим щекам, присоединившись к высохшим.

Это был вид огромного золотого кольца в форме идеальной розы, свисающего с собачьего жетона.

Когда я снова посмотрела на Дэннера, он переместился на одно колено, его предплечья были на кровати, чтобы он мог наклониться и снять кольцо с ошейника. Он приказал Алексу сыграть «Like Real People Do» Хозиера, а затем сказал. — Люблю тебя, Харли-Роуз, люблю тебя так, как я знаю, я никогда не перестану это делать, как я так или иначе не переставал это делать с тех пор, как встретил тебя. Некоторым мужчинам нужны женщины, которые полны сахара и сладости, надежные и степенные, но я всегда предпочитал женщин, в которых есть розы и шипы, сила и дерзость, которые так дики в глубине души, что я никогда не знаю, что мне достанется. Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Харли-Роуз, наполненным любовью и такой сильной целью, что она затмевает любую другую причину, по которой я могу любить жизнь.

— Да, — прокричала я сквозь безобразные слезы, охватившие мое тело, сжимая щенка в одной руке, чтобы другой броситься на своего мужчину, — Да, черт возьми, да, конечно.

— Я еще даже не задала вопрос, бунтарка Роуз, — игриво вцепился Дэннер в мои волосы.

Я отстранилась от него только для того, чтобы поправиться и произнести слова ему в губы. — Ты спросишь меня сегодня, завтра, вчера, в любой день с тех пор, как я встретила тебя, когда мне было шесть лет и я даже не знала, что такое любовь, я бы сказала тебе да, Лайонел Дэннер.

— Да, — сказал он ласково, долго и медленно, как делал, когда я говорила ему что-то стоящее.

Потом он поцеловал меня.

Он поцеловал меня в манере, которая говорила о заботе и безопасности, сексуальности и чувственности, любви и любви. Он целовал меня так, словно играл для меня музыку, более красноречиво, чем можно было выразить словами.

— Да, — повторила я его тоном, когда он отстранился, чтобы надеть чертовски классную золотую розу на мой безымянный палец, и я официально обручилась с любовью всей моей жизни. — Да.

Восемь лет спустя

Бах Бах бах.

На четырех акрах земли за нашим домом раздались выстрелы, листья зашуршали на деревьях, когда птицы улетели, а несколько лошадей, которых мы держали, издали высокое протестующее ржание. Святой только смотрел на меня, лежа у меня под ногами, а я сидел на заднем крыльце, прижавшись задницей к качалке, которую Крессида купила на нашу последнюю годовщину свадьбы. Мою собаку не смущали звуки выстрелов, он знал, что его люди дома в целости и сохранности, что единственное, чего можно было опасаться — это вполне реальная возможность того, что моя жена превратит наших детей в чокнутых с оружием.

Я погладил свою собаку по голове, сделал глоток холодного ванкуверского лагера и посмотрел на свою семью, собравшуюся в дальнем левом углу крыльца. Харли-Роуз согнулась почти вдвое, чтобы поговорить с шестилетним Кэшом о безопасности оружия, наша маленькая девочка, слишком маленькая, чтобы сама обращаться с оружием, стояла с ним, надутая с заплаканным лицом, все еще держась за свою истерику, на которую способна только дочь Харли-Роуз.

— Ты просишь об этом, показываешь им, как обращаться с оружием, — сказал Лисандр, выходя из дома с двумя недавно открытыми бутылками пива между пальцами, — Не уверен, что я знаю, что любой другой ребенок спит с пластиковым пистолетом, как будто это мягкая игрушка, как это делает Тэс.