Ну всё, кранты! Бежать в Голландию или сразу в Австралию? Или пойти и как все благородные доны поцеловать башмак дона Рэбы, тьфу, Александра… тьфу, тьфу, тьфу… Или действовать по заранее разработанному плану?

Как там у Гамлета сказано было?

— To be or not? To be!

Пока дворец готовился к великому празднеству в честь решительного шага императора, в кабинете заседал совет ближников.

— Дворцовые караулы усилены, ваше императорское величество. Преображенский и Изюмский полки рассредоточены по городу, дабы пресечь возможные смуты.

— Как с остальными гвардейскими полками?

— Они остаются в казармах, чтобы не возбуждать население.

Салтыков и Татищев старались в меру сил притушить эйфорию, но молодые уже ощущали себя победителями и рвались совершать подвиги. Тот же Никита Пабиб рвался арестовать всех в Петербурге, кто не собирается приветствовать и поддержать государя. В конце концов, чтобы он отвязался, его отправили задержать вредного неуступчивого Симеона.

— Пусть лично покается при всех и даст слово служить верой и правдой.

Леонтий Беннигсен отправился на переговоры в Гатчину.

— Со всем вежеством убеди отца, чтобы не подговаривал других к неповиновению.

Ещё несколько человек отбыли по разным адресам. После обеда начали возвращаться первые ласточки.

— Ваше величество, — доложил Панин, — ни Семёна, ни Храповицкого дома нет. Видимо бежали с позором.

— Туда им и дорога, — благодушно махнул рукой государь, — под ногами мешаться не будут.

Ну нет опыта у русских правителей, а точнее, правительниц последних десятилетий. Приходишь с гвардейцами, которые под руку попались, и садишься на престол. Несогласные сами разбегаются, потому что у нового государя в руках…

— Александр, армии пока нет рядом, разве что в Финляндии. Надо бы послать им сообщение, — порекомендовал Салтыков.

— Мне и гвардейцев хватит, чтобы любых бунтовщиков угомонить.

Вон оно как, армия роздана, одни безоружные по России кучкуются, рекрутированные на службу. Арсеналы пусты, но это и к лучшему. Чернь ничего не получит, если даже их захватит.

— Ваше величество, флот объявил нейтралитет, пока ситуация не разъяснится.

— Ваше величество, митрополит собирается молебен устроить и нечто важное сообщить.

— Ваше величество, к празднованию всё готово…

— Ваше величество…

Беннигсен вернулся лишь под вечер, когда все крысы уже сбежали с корабля "Петербург" и лишь верные и преданные готовились к танцам.

— Павла Петровича нет, он в Кронштадте. К гатчинцам меня не допустили, сказали, что приказ об аресте регента неправомочен.

Салтыков аж скривился, понимая, что нарушено святое правило всех монархий. Впрочем, Пётр Первый создал прецедент, так что может и некому будет возразить, если все потенциальные оппозиционеры разбежались, а Павел спрятался под прикрытие флота. Рано или поздно, но моряки, оставшись без жалованья и продовольствия, сами придут просить их простить. И принца приведут.

Ещё через пару часов пришли известия об особенной новости, сообщённой народу митрополитом. Причём, слово в слово, то же самое прибыло от флотских.

— Государыня-матушка издала указ о введении во временную власть Правителя России в связи с критической ситуацией.

— Да, как она смогла его передать, сидя взаперти? — возмутился Александр, — кто посмел передать его?

— Может заранее подготовила? — предположил Татищев.

— Завтра же отправлю её в монастырь!

Вот и вся благодарность за счастливое детство.

— А кто хоть правителем назначен, — поинтересовался Салтыков.

— Светлейший князь Симеон Афанасьевич Великий, адмирал флота.

Опять общее недоумение. По закону правителем может быть лишь представитель старших родов. Впрочем оно тут же разъяснилось.

— Он сын Павла Петровича, хоть и внебрачный.

Немая пауза, осознание и тут же трезвый выстрел Панина, который моментально сориентировался в ситуации.

— И как он собирается власть осуществлять, если мы его не послушаемся? — расхохотался Никита.

Да уж, как пройти во дворец, когда вокруг сплошные гвардейцы? Впрочем, найдя лёгкий выход из ситуации, все вернулись к торжествам. Это не значит, что они дураки, а попаданец умный. Сказалось обычное отсутствие опыта подобных ситуаций.

Что тот Симеон может противопоставить единомышленникам законного императора? Какой такой бумажкой собирается махать? На стороне Александра, что ни говори, государственный аппарат, армия, флот. Ладно, армии пока нет, а флот нейтрален, но есть гвардейские полки. Есть сановники и придворные. Есть в конце концов народ, верящий в доброго царя помазанника божьего. А кто верит Симеону, кому он дорог и близок душой?

— Так, вроде, Семёну достался полк от Потёмкина? — припомнил Татищев.

— И что один полк против наших, — пояснил Салтыков, — его солдаты даже не рискнут за него пойти против гвардии.

Ну-ну, а поутру вы проснётесь…

Утро — понятие относительное. Гатчинские и симеоновские колонны начали вступать в город в четыре часа утра. Два линкора (мой и Павла) месте с фегатами выводились на позиции, чтобы их хорошо было видно всем желающим сопротивляться. Пушки радостно погромыхивали на брусчатке. Отдельные гавроши уже бегали, сообщая желающим самые свежие новости.

— Армия входит! Павел и Симеон будут государыню-императрицу из неволи спасать!

Уличный интернет работал в соответствии с задачей, поставленной агенством Храповицкого. Всё происходящее слегка напоминало события декабря 1825 года. Даже в Зимнем все завошкались, готовясь к обороне. Гонцы отправлены в полки, а часть обитателей дворца предпочла свалить пока при памяти.

Отдельные патрули преображенцев и изюмцев ничего не могли противопоставить вторгнувшимся.

— Где гвардейские полки, почему они не разгоняют мятежников? — орал Александр.

— Ваше величество, не все приняли арест государыни, вот и отсиживаются в расположениях.

— Где остальные преображенцы?

— Их заблокировали в полку.

А что Александр хотел, если дал добро на гулянку? Если даже не задумался о возможном мятеже и организованном сопротивлении?

— Ваше величество, мятежники выходят на площадь и весь дворец окружили.

Между прочим у Павла 4.5 тысячи прекрасно подготовленных бойцов, у меня 3.5 тысячи прошедших полную двухлетнюю подготовку. Из них несколько сотен в брониках. А уж сколько фергюсонок и кузьмичёвок на руках.

— Парламентёры!

Условия простые — гарнизону дворца следует сдать оружие, иначе начнётся артиллерийский обстрел, а после него штурм.

— Прятаться за детьми, стариками и женщинами не рекомендуется.

Благородный век — благородные сердца. Упомянутые категории пошли на выход, а затем сквозь войска по зелёному коридору. Среди них Екатерина с Дашковой, арестованной вчера.

— Симеон, молю тебя, только не убивай его. Он же ещё ребёнок.

Несчастная женщина, столько лет развивавшая государство, в итоге один раз ошиблась.

— Лучше бы он сдался, ваше величество. Меньше людей пострадало бы.

— Может просто штурмом возьмём, — предложил стоящий рядом отец.

— Павел Петрович, тогда пострадают многие наши солдаты.

Александр с балкона видел и площадь, и примыкающие к ней улицы. Местами раздавались громкие крики и все против него.

— За что они меня так ненавидят? Ведь это чернь кричит. Что плохого я им сделал?

— Ваше величество, чернь всегда на стороне победителя.

Слава богу, обошлось без штурма. Один залп из всех орудий и тут же появились белые флаги из разных окон. Стрельбу прекратили и из дворца потянулись сдавшиеся. Некоторые тащили раненых.

Правитель России спокойно и с достоинством вошёл в императорский дворец.

То, от чего я сбегал, навалилось на мои плечи. Они, конечно, могучие, благодаря регулярному физо, но дел оказалось больше.