— Я за десять дней превращу наши доллары в триста тысяч рублей.

— Маловато! — На этот раз Коринтели выпустил дым в лицо Роману.

— Можно в четыреста тысяч, только придется долго ждать. Вместе с временем растет и опасность. Избавиться от валюты надо побыстрее. У меня есть человек, который немедленно заберет ее у нас.

— Прекрасно! Я — за! Как делим деньги?

— Десять тысяч сверху берет Роман Гугава за наводку.

— Я, джентльмены, ни в какую не согласен.

— Почему? — удивился Гугава.

— Слово есть слово, я обещал Роману! — вызывающе бросил Сосо Шадури.

— А я? Разве я соглашался? Как я мог давать согласие до основательного знакомства с делом?!

— Сколько ты просишь?

Официант принес водку. За столиком воцарилось молчание.

— Сколько ты просишь? — повторил вопрос Шадури, когда официант ушел.

— Роман Гугава позвал нас потому, что ему одному эта операция была бы не по зубам, так ведь, батоно Роман?

— Так, — согласился тот. — Одному не провернуть такую сложную операцию.

— Дело не только в количестве. Людей и здесь можно набрать. А операцию не проведешь. Я не хвалюсь и не набиваюсь на благодарность. Но без меня у вас ничего бы не вышло. Я требую на десять тысяч больше. Остальное поделим на троих. Если Сосо Шадури мучает совесть за нарушение договора, он может уплатить мне разницу из своей доли. Я требую свое. Вы можете соглашаться, можете не соглашаться. В последнем случае я выхожу из игры. Буду довольствоваться тем, что Лия Рамишвили полюбила меня.

— Ты неправ! — Взбешенный Шадури чуть не разбил бокал об стол.

— Побереги нервы, юноша! — негромко, но свирепо отрубил Рамаз.

— Я согласен! — заявил вдруг Роман Гугава. Он явно боялся, как бы спор не перерос в стычку. — Предложение правильное. Если операция пройдет успешно — заслуга Рамаза. Я согласен. Десять тысяч — ваши, остальные делим на троих. Очень прошу вас, успокойтесь. А я пойду куплю сумку.

Рамаз взглянул на Шадури. Тот был мрачен. Его изводили не десять тысяч долларов — он бесповоротно убедился, что Коринтели претендент на первенство.

— Не кисни, Иосиф Владимирович, — понял его Рамаз. — Скоро ты снова будешь лидером. «Трафальгар» — моя последняя операция. Затем я навсегда покидаю вас. Мне хватит тяжб и интриг с учеными. И в том мире многое приходится брать с бою.

Сосо не понравилось, что Коринтели раскусил, какой червь гложет его душу. Он ничего не ответил, предпочитая промолчать. Тем временем вернулся Роман.

— Позвольте, джентльмены, считать ваше молчание знаком согласия. Выпьем, а то мы затянули с тостом. А ну, откупорьте водку, — сказал Рамаз, разглядывая сумку, висящую на спинке стула, где сидел Гугава.

Роман запил водку боржомом:

— Двадцать лет живу в Москве, а никак не могу привыкнуть к проклятой!

— Давайте доработаем сейчас некоторые детали операции. Кое-что изменилось. Я убедил Лию Рамишвили, что не стоит провожать ее до аэропорта. Не дай бог влюбленная женщина не выдержит и ударится в слезы. А во Внуково полно грузин — друзья, знакомые. Так что запомните: рано утром я должен навестить ее. В одиннадцать Роман заезжает за мной в «Будапешт». До половины двенадцатого мы будем у старого физика, а к двенадцати вернемся назад, в гостиницу. Лия встретит нас сидя на чемоданах. Несмотря на твое двадцатилетнее жительство в Москве и великолепное знание русского языка, ты, Роман, ни под каким видом не раскрывай рта. Одна фраза с грузинским акцентом может провалить нашу операцию. Ты с твоей «Волгой» прикреплен ко мне руководством Академии наук. Ты остаешься в машине, мы со стариком идем к Лии. Трогательная сцена прощания, и посадка Лии Рамишвили в такси займет час. Едва такси скрывается из глаз, мы с Варламом садимся в твою машину. Остальное пойдет как по нотам.

— Лучше бы обойтись без крови! — покачал головой Роман.

— Если бы можно было без крови, ты бы нас не позвал, — усмехнулся Рамаз. — Хотя можешь быть спокоен, крови не будет. Старика нужно душить так, чтобы не осталось следов насилия. Когда его найдут в реке, среди множества версий одна должна перевесить все остальные — одинокий и дряхлый пенсионер утопился. Поэтому, войдя в квартиру, ни к чему не прикасаемся, забираем только марку.

— Не лучше ли сначала привязать какой-нибудь груз, а потом бросить в реку? — осмелился вставить слово Роман Гугава.

— Мы уже договорились однажды и пришли к согласию. Теперь начнем сызнова? Если старик исчезнет, милиция станет копать глубже. Когда же найдут труп и не обнаружат на нем следов насилия, а в квартире все окажется на своих местах, предложенная нами версия превратится в официальный факт. Привязать к трупу железную болванку — пара пустяков. — Рамаз одним духом выпил свою водку. — Если тебе что-то не нравится в моем плане, обсудим его еще раз, только то, что решим, пусть будет законом.

— Может быть, лучше проводить домой и там повесить? В этом случае все подозрения отпадут, — предложил Шадури.

— Вот видите, чем больше слов, тем больше глупостей. Я, скажем, довожу его до дому и предлагаю проводить до квартиры. Он же наотрез откажется. И у нас уже не будет шансов еще раз заманить в машину осторожного и трусливого старика.

— Ты прав, извини! — признал сконфуженный Шадури. — Но один вопрос остается невыясненным, всего один. Его близкие знают о существовании «Трафальгара». Не найдя марку в секретере, они же поймут, что старика убили?

— Близкие знают, что у Варлама есть «Трафальгар», но понятия не имеют, что он сделал с этой дорогостоящей и редкостной маркой. Может быть, продал? Может быть, подарил кому-нибудь? В квартире все будет на своих местах, на месте и тысяча марок, собранная стариком за всю жизнь. Вариант похищения марки из дому отпадает. А теперь представьте себе — убийца задушил старика, завладел вожделенной маркой, затем стащил труп с четвертого этажа и бросил его в Москву-реку! Согласитесь со мной, такое невообразимо. Теперь следующий вариант. Старик по какой-то причине, скажем, чтобы продать, выносит из дому «Трафальгар». Кто-то его убивает, вытаскивает из кармана марку, а труп бросает в реку. Предполагаемый вариант для нас особенно хорош. И третий, самый лучший вариант. Кто из родственников одинокого пенсионера вспомнит о его «Трафальгаре», а вспомнят — подумают, что продал или обменял на несколько марок. Не все разбираются в филателии. Увидят, что на трупе нет следов насилия, квартира не тронута, девятьсот девяносто девять марок по-прежнему в витрине и в секретере…

— А Лия? Существует же Лия Рамишвили — она привела тебя в гости на квартиру старика и вместе с тобой видела «Трафальгар» в малахитовой коробочке? Что делать с Лией? — лихорадочно сыпал словами Шадури, в полной уверенности, что на сей раз нашел неотразимый аргумент и загнал Коринтели в угол.

Рамаз насмешливо ухмыльнулся; выразительно глядя на официанта, высоко поднял пустую водочную бутылку.

— Вы, скажу вам, что-то дрейфите. Да-с, господа, и не трепыхайтесь. Плюнем в таком случае на «Трафальгар» и вернемся каждый к своим делам.

— Ты прекрасно знаешь, что я не трус! Осторожность не трусость! — раскипятился Сосо Шадури. — Ты же знаешь, что я люблю до конца, до малейших нюансов разработать операцию.

— Согласен, ты, Иосиф Владимирович, мужик геройский, но одновременно никудышный психолог.

Рамаз знал, что Шадури больше всего бесит это «Иосиф Владимирович». Тот понимал, сколько яда и ехидства вкладывает Коринтели в два эти слова.

— Докажи!

— Попытаюсь, дорогой Сосо, попытаюсь. Сегодня меня что-то тянет на пословицы. Ты слышал: попытка — половина удачи. Лия Рамишвили слова не проронит по следующим соображениям: во-первых, она не догадается, что «Трафальгар» похищен мною. Если же догадается, как вы думаете, откроет ли эта повелительница образцового супруга и высокопоставленного отца свою связь с убийцей? Насколько целесообразной будет ее попытка разоблачить меня? Давайте выпьем за женщин во главе с Лией Рамишвили! — Рамаз не оставил в рюмке ни капли. По телу разлилось тепло, оно исполнилось легкости, глаза посветлели, оживились и повеселели.