— Благодарю вас! — Мака села.

— Как прикажете понимать ваше заявление? Может быть, вас кто-то обидел? Может быть, вы услышали о себе что-то плохое или недостойное?

— Нет, батоно Ираклий, никто меня не обижал. К сожалению, я в свое время не учла, что должности заместителя прежде меня достойны более опытные и заслуженные люди.

— Да, но… — смешался председатель комитета. — А ваш отец знает?

— Знает, я ему вчера сказала.

— И что он?

— Согласен.

Председатель комитета взял лежавшие на столе очки и принялся тщательно протирать их. Они были чисты, но он не знал, какое принять решение, и старался оттянуть время, чтобы найти выход из положения.

— Я все-таки должен позвонить ему, — председатель комитета снял трубку и набрал номер. Разговаривать долго не пришлось — Георгий Ландия был на заседании коллегии.

Председатель комитета положил трубку на аппарат, покачал головой, это означало, что он ничего не понимает, и после некоторого молчания повернулся к Маке:

— Значит, ваш папа согласен. Если таково ваше желание, я не против, но меня поражает ваше решение. Поражает, ибо я не могу понять ваш замысел, вашу цель. Мне почему-то кажется, что вы совсем по другой причине решились на подобный шаг. Воля ваша. Только договоримся об одном — я пока воздержусь с резолюцией. Подумайте до понедельника. Если и тогда вы не перемените решения, я подписываю, и в тот же день издаем приказ.

— Считайте, что сегодня понедельник и решение мое не изменилось. Заранее благодарю вас!

Мака встала, учтиво откланялась и повернула к двери.

«Какая балерина вышла бы из нее!» — подумал председатель комитета, не сводя глаз с плавно идущей высокой тоненькой девушки, пока та не скрылась за дверью. Тогда он будто сразу очнулся. Снова перечитал заявление, пожал плечами и сказал главному редактору сценарного отдела, что ничего не понимает.

Решение Маки привело в удивление весь сценарный отдел. Никто не понимал, что случилось. Рождались сотни версий, выкапывались тысячи причин, но все тут же убеждались в несостоятельности своих подозрений и выдумок. Ни одна из причин не могла объяснить счастливый вид девушки. Маку всегда отличали доброе выражение лица и золотой характер, но сейчас ее глаза были полны незнакомой радостью и полнейшее счастье отражалось на ее лице.

— Мака, что произошло, как ты решилась на такой шаг? Никто ничего не понимает! — говорила Лия, близкая подруга Маки на студии.

— Я не представляла, что мое решение вызовет столько толков. Во-первых, у нас много людей более заслуженных, чем я, которым в первую очередь надлежит возглавлять редакцию. Я знаю, мне не верят, что я только поэтому написала заявление, не верят — и не надо. Скажу и о другой причине. Двадцать два года мне исполнилось не так давно. Хочу быть свободной. Серьезности и ответственности мне и завтра хватит.

Сотрудники студии верили и не верили словам Маки. Они не отрицали, что объяснения девушки звучат правдоподобно и убедительно, но вдохновенный и счастливый вид Маки все-таки давал повод сомневаться.

Маку Ландия ничуть не волновали ни удивленное лицо председателя комитета, ни разговоры сотрудников сценарного отделения студии телевизионных фильмов. Радость девушки, что она впервые сделала серьезный самостоятельный шаг, не имела границ. Впервые ей захотелось встать лицом к лицу с жизнью, впервые она поняла, какое счастье приносит успех, добытый своими силами и способностями.

«Что скажет Рамаз Коринтели, узнав, что я сама себя понизила?»

Мака вздрогнула.

«Почему я вспомнила о нем?

Меня ведь не интересует, кто и как относится к моему решению?

Может быть, Коринтели пришел на ум потому, что после разговора с ним я протрезвела и по-иному взглянула на жизнь?

Конечно, поэтому!

Стоит ли обманываться, в душе-то я чувствую, как мне интересно, что он скажет, услышав о моем решении?»

«Я боюсь влюбиться в вас!» — вспомнились ей вдруг слова Рамаза Коринтели.

Мака невольно оглянулась. Эта фраза прозвучала настолько отчетливо, что она испугалась, не услышал ли ее кто-то еще. Она даже забыла, что, кроме нее, в кабинете никого нет.

«Уж не запал ли мне в душу этот высокий, статный парень, больше смахивающий на ватерполиста, чем на ученого?»

Собственное предположение смутило девушку, хотя она уловила некое приятное чувство, будто ласковый ветерок обдавшее ее щеки.

Мака заперла дверь. Еще несколько дней — прежде чем назначат нового заместителя, а ей отведут стол в общей комнате — Маке придется занимать кабинет зама главного редактора. Она достала из сумки зеркальце и заинтересованно посмотрела в него. Девушка лучше всех знала, что она из себя представляет. Не сказать чтобы красива, но умные глаза и особенно запоминающийся взгляд придавали ей некую загадочность и романтичность. В ней было нечто такое, что невозможно передать словами. Поставьте ее в шеренгу женщин, и первой, на ком остановится ваш взгляд, непременно окажется Мака Ландия.

«Боюсь влюбиться в вас!» — снова услышала она голос Рамаза Коринтели.

«Что скажет он, узнав о моем решении?» Мака поняла, что не имеет смысла обманывать себя. Она призналась, что ей очень интересно мнение молодого ученого.

«Как он воспримет? Поразится? Удивится? Обрадуется?»

Снова ощутила она на лице приятную ласку ветерка.

«Обрадуется?

С какой стати он должен обрадоваться?

Допустим, обрадовался, какое мне дело до радостей незнакомого человека?

Или все-таки есть дело? Или все-таки меня интересует его мнение? Как мне назвать такую собственную дотошность?

Любовью?

Скажем, любовью. Ну и что? Все это и есть любовь?

Может быть, мое нынешнее состояние — злорадство оскорбленной девушки? Вчера он оскорбил меня. Откровенно говоря, если не считать бестактным бросание оскорблений в лицо, правда на его стороне. Может быть, мое решение не более чем реакция, не более чем ответ на его бесцеремонную, неуместную правду. Может быть, для того я и загорелась, чтобы до него дошла весть о моем шаге? Если я поняла свою ошибку и с сегодняшнего дня постараюсь жить по-другому, что мне до того, узнает о моем решении или нет какой-то Рамаз Коринтели, с которым, можно сказать, я вообще не знакома?»

«Боюсь влюбиться в вас!» — опять громко прозвучал голос Рамаза.

Мака вдруг увидела встроенный в шкаф телевизор.

С экрана прямо на нее воззрился солидный седой мужчина. Девушка оторопела. Ею овладело такое чувство, будто этот седой тайком прокрался в кабинет, бессовестно подслушал и подсмотрел.

Звук телевизора был приглушен до конца, однако седой мужчина с таким упорством смотрел с экрана, словно застал девушку на месте преступления.

Разнервничавшись, она с силой ткнула пальцем в кнопку и выключила телевизор. Несколько минут оцепенело смотрела на погасший экран, затем огляделась, не пробрался ли в кабинет кто-нибудь еще.

«Может быть, все это и есть любовь? — невольно продолжала размышлять Мака. — Невероятно! — тут же решила она. — Любовь не может заключаться только в чувстве приязни к человеку!»

Девушка сунула в сумку зеркальце, откинулась на спинку стула и зажмурилась.

«Да, может быть, это начало! Может быть, так и начинается любовь!»

Мака Ландия встала и улыбнулась в пространство. Она не понимала, что произошло, не могла заставить себя анализировать чувство, посетившее ее.

Главное, она чувствовала себя бесконечно счастливой.

— В Москву собираешься? — спросил Рамаза Сосо Шадури.

— Через два дня.

— Что случилось?

— Тебе очень интересно?

— Ты, кажется, прекрасно знаешь, что я не люблю, когда со мной так разговаривают.

— Мне кажется, и ты прекрасно знаешь, что я не люблю, когда суют нос в мои дела.

— Я в твои дела не суюсь. Меня интересует, будет ли у тебя время, можем подкинуть одно стоящее дело.