Он отвернулся и снова уставился в потолок.

Стекла его очков отражали мерцание зеленых и красных огоньков аппаратуры.

Зураб Торадзе смешался. Он понял, что зашел слишком далеко.

— Прошу извинить меня, я действительно не соизмерил… — понизив тон и вдвое замедлив темп разговора, скис врач. — Разумеется, с моей стороны было бестактностью заводить такой прямой разговор касательно жестокой действительности. Но вы такая личность… Вы не рядовой человек… Не имеет смысла говорить с вами обиняками. Ваша образцовая научная биография и огромный интеллект спровоцировали меня, я набрался смелости открыто затронуть столь тягостную для вас тему.

— Оставим реверансы, ответьте прямо, что вы мне предлагаете? — горько усмехнулся, вернее, постарался усмехнуться старый ученый.

Зураб Торадзе смешался окончательно. Он не знал, что сказать.

— Почему вы замолчали? Мне же все понятно, — спокойно и отчетливо произнес Давид Георгадзе. — Еще раз спрашиваю, чем вы меня попотчуете?

— Сейчас я вам все объясню, — облегченно вздохнул главный врач. Он понял, что легко преодолел основной барьер, самое трудное уже сказано, и далось это легко, ценой небольшого внутреннего волнения. Торадзе прокашлялся и снова взял октавой выше: — Я и мои ассистенты пришли к заключению, что ваш мозг — разумеется, с вашего согласия — необходимо пересадить какому-нибудь молодому человеку.

— Было бы гораздо деликатнее сказать, что к моему мозгу вы подберете молодое тело.

— Я очарован и восхищен вашим чувством юмора в самую критическую для вас минуту! — не скрывал восхищения главный врач. Помимо юмора больного, его энтузиазм подогрело и то обстоятельство, что он подбил академика согласиться на операцию.

— И кого же вы собираетесь осчастливить моим мозгом и интеллектом?

— Вы смеетесь надо мной?! — вспыхнул Зураб Торадзе. На сей раз ему показалось, что в ироническом тоне больного отразилось несерьезное отношение как к его предложению, так и ко всей предшествующей беседе.

— Нет, я спрашиваю совершенно серьезно.

В палате установилась тишина. В тусклом свете огоньков главврач не мог прочитать по лицу больного, насколько искренни его слова.

— Сначала мне хотелось бы знать, согласны ли вы, чтобы ваш мозг пересадили молодому человеку? — Голос главного врача, словно река, вернувшаяся после половодья в старое русло, стал по-всегдашнему твердым и спокойным.

— Мне представляется несколько наивным требовать немедленного согласия на такое предложение. Скажу больше, научно наивным! Оно настолько неожиданно и необычно, что стоит на грани серьезного и розыгрыша. А я, как канатоходец, балансирую на тонкой нити, разделяющей их. Чтобы получить мое согласие, вы должны убедить меня, что подобная операция вообще возможна. (Пауза.) И еще — коли вы делаете мне такое предложение, следовательно, молодой человек, которому вы собираетесь пересадить мой мозг, уже здесь, у вас, и, что главное, не возражает против операции. Мое согласие на ваше предложение понятно и логично. В конце концов, что я теряю? Благодаря вашей завидной откровенности я уже знаю, что проживу самое большее три-четыре месяца. Но почему тот молодой человек идет на такой риск? Может быть, за его согласием кроется какая-то тайна. И второе… Расставим точки над «i». Итак, ответьте мне на второй вопрос. Кто тот молодой человек, который не довольствуется своим мозгом и рвется обрести более умный и более просвещенный? Шутка сказать, несколько часов операции, и он вдруг становится обладателем тех знаний, на приобретение которых я затратил десятки лет, автором тех научных открытий, ради которых я пожертвовал здоровьем, нервами и, в конечном итоге, всей жизнью. — В голосе больного, как две реки в едином русле, сливались ирония и горечь. Он говорил негромко и спокойно, но в каждом слове чувствовалось волнение его больного сердца.

— Батоно Давид! — воспользовался паузой главный врач. — Я обнажаю голову перед вашей логикой. Но со своей стороны хочу объяснить одно — для личности тело не имеет никакого значения. Прошу вас, выслушайте меня внимательно. Я хочу, чтобы вы вникли в мою главную мысль. Тогда мои доводы перестанут казаться вам странными и абсурдными. Главное, чья душа и чей мозг водворен в тело. Главное, кто мыслит в сложнейшем механизме плоти, крови, костей, нервов. А значит, молодое тело не будет кем-то другим, оно станет вами, академиком Давидом Георгадзе, всемирно известным ученым! — У Зураба Торадзе заблестели глаза, он был уверен, что произвел эффект.

— Вы рассуждаете так просто и легко, словно речь идет о покупке отреза на пальто, — улыбнулся глазами академик.

Слова Давида Георгадзе сразу охладили разгорячившегося врача.

— Вы, главный врач и весьма уважаемый профессор, — после некоторого молчания продолжал академик, — считаете пересадку мозга одного человека другому не более как медицинской операцией, величайшей победой хирургии и медицины вообще. Да, я подчеркиваю, величайшей, невиданной, небывалой, невероятной победой. Но человек не животное, он существо мыслящее.

— Полностью согласен с вами.

— Я признателен, что вы разделяете мои соображения, но вы взвесили, что произойдет, когда вы пересадите разум, эмоции и реакции одного человека в тело другого, чьи индивидуальные свойства и проявление их в корне отличны от первого?

— Минуту назад вы изволили пошутить, но в вашей шутке заключалась большая философская истина. В самом деле, физически мозг одного переносится в тело другого, но фактически мы только помещаем его в иную черепную коробку. С точки зрения физиологии, тут вы совершенно правы, фактически чужое тело прививается к вашему мозгу. Вот именно, тело уже не будет тем, кем и чем оно было до той минуты, но становится тем, чей мозг направляет его дальнейшие действия! Да, человек — мыслящее существо. Чем оно мыслит? Позвольте расширить мои недавние доводы, высказанные столь куце. Итак, чем оно мыслит? Мозгом! Я убежден, то, что называется душой, есть мозг. Точнее, мозг — средоточие разума и души. Вглядимся в процессы или, если угодно, в проблемы — в результате операции мозг меняет оболочку, меняет, грубо говоря, квартиру… Чем человек отличается от остальных животных? Мозгом, и только мозгом. Иначе говоря, мозг есть сам человек. Каков мозг, таков и его обладатель. Можно заменить сердце, почки, легкие, руки, ноги… Даже полностью обновленный человек останется прежней личностью, но стоит ему заменить мозг — перед нами другой человек. Тело целиком становится принадлежностью того, чей мозг помещен в нем. И с этой минуты, как автомобиль новому шоферу, оно подчиняется пересаженному мозгу. Несомненно, тело превращается в того, другого человека, чей мозг водворен в его черепную коробку.

— Согласен с вами. Полностью согласен. Ваши суждения дельны и логичны, но чем провинился тот молодой человек, в здоровое тело которого собираются пересадить мой, допустим, по-молодому мыслящий, но утомленный преклонными летами, напряженным трудом мозг. Может быть, этот молодой человек — завтрашний художник или музыкант? Или, скажем, представитель технической сферы. Возможно, будущий ученый. Для успеха научной карьеры необходимы годы, годы, полные напряженного труда, но и счастья. Почему мы лишаем его радости творческого процесса? Да и вообще, с точки зрения морали, разве справедливо пересаживать молодому человеку с современными взглядами и вкусами, с любовью и привязанностями мозг старика, правда, известного ученого, академика, но, увы, отставшего от современности, старомодного и достаточно консервативного по меркам сегодняшнего дня?

— Батоно Давид! — заговорил врач с такой улыбкой, будто заранее предвкушал торжество своих неотразимых доводов. — У меня, естественно, нет ни малейшего желания выглядеть в ваших глазах суетливым и недалеким человеком. Уж не думаете ли вы, что идея пересадки мозга осенила меня, когда вы оказались в моем исследовательском институте? Находись передо мной не вы, а сами, надеюсь, вы не обидитесь, бессмертные Ньютон и Эйнштейн, я бы не отважился на подобный шаг, не будь у меня за плечами трех десятилетий, безраздельно отданных решению этой проблемы.