— А неофициальных? — тут же спросила содомская начальница. — Чисто секретных, таких, о которых бы Флорес и не узнал?

Бенито покосился на её сосок:

— Боюсь, к тайным визитом такого рода я не готов. И уж точно не в Свободном Содоме. Вы ведь, госпожа, мастерица провокаций, можно сказать, художница. И с моей стороны было бы глупо вас недооценить.

— Ой, вы мне льстите, — постаралась она покраснеть.

И довольно долго разговор топтался на этом уровне — то ли пустых комплиментов, то ли пустых пикировок. После чего Мэри Бастинда по-видимому, насытилась трёпом и неожиданно прямо, без переходов, подошла к основным вопросам, ради которых и просила Бенито зайти.

— Вы посетили наших гостей-музыкантов, — сказала она.

— Да, — подтвердил он. — Кстати, благодарю вас. Группа была в тупике, что благотворно сказалось на моём с нею разговоре. В общем, теперь они мои люди. Все. Я прошу иметь это в виду.

— Что, вся группа? — Мэри Бастинда округлила глаза. — В полном составе? Да зачем вам она?

— Так получилось, — Бенито развёл руками. — Мне и было-то довольно троих человек, если начистоту. Но наш разговор уж так повернулся, что все запросились ко мне под защиту…

— Под защиту? — на глаза грудастой начальницы набежали притворные слёзы. — Да разве ж я их прессовала? Я наоборот…

— Да, конечно, — согласился Родригес, — действовали вы тонко, без грубости. Соблазняли издалека… Сам не знаю, как они дошли до той бездны отчаяния, в которой я их застал. Может, и не ваша вина. Переволновались, быть может, в результате переезда из Бабилона. Он был похож на бегство, вы знаете?.. Ну а у вас в Содоме их тревога усугубилась. Без особых новых причин, да, так бывает…

Что оставалось Мэри Бастинде? Только молчать, да поддакивать, в недоумении теребя сосок. Ведь Родригес её оправдывал, а не обвинял: с чем тут не согласиться, против чего возражать?

— Да, по правде-то говоря, наша вина, бабилонская, — продолжал Бенито под согласное бурчание собеседницы, — потому-то я и не смог отказать в их неожиданной просьбе… Мы виноваты, нам и защищать, ведь так? В общем, поскольку они под нашей защитой, не обижайте их, госпожа. Пусть поют на своих условиях, не на ваших. Или не поют, если вам их песни наскучили.

— Нет, почему же наскучили? — впервые за долгую речь Бенито госпожа нашлась, что бы такое возразить. — Очень душевно поют. Да, мы готовы их слушать и просто так, не принуждая к сексу. Наш Содом — свободный, и добровольность превыше всего, вы же знаете… Да, не без того, после музыки хочется порой продолжения, но я вас поняла: наслаждение не должно поломать ни одной из ниспосланных доброй судьбой сладкозвучных игрушек. Решено. Да-да, решено! Но… вы знаете, Беньямин, воздержаться порой так трудно. Что за цену вы сможете мне предложить за смирение аппетита? Что за настоящую цену?

Добрый знак: если Мэри Бастинда начала торговаться, значит, хода назад не будет. Значит, вопрос решён. Группа «Оу Дивиляй» не потеряет невинность, даже в том случае, если сама передумает. Но, конечно, содомской начальнице нужно что-то взамен. Очень нужно и исключительно ценное, а шансы невелики.

— Я не слишком богат и не слишком хорош в постели, — молвил Бенито, — но могу понимать людей, убедительно говорить, и вдобавок умею искать. Полагаю, и вы, госпожа, в курсе сферы моих умений.

4

— Да, — вздохнула Мэри Бастинда Сью и едва уловимым движением спрятала внутрь балахона оба нахальных соска (больше не пригодятся?). — И я, кстати, не думаю, что вы мне сейчас назвали полный перечень ваших способностей, но готова пойти навстречу, да, и найти что-то важное для себя даже в той узкой сфере, которую очертили. — Беньямин поклонился в знак благодарности за проявленную ею добрую волю. — Дайте-ка соберусь с мыслями… «Понять человека»… Знаете, кто мне приходит на ум? Не угадаете. Ваш земляк Рамирес. Вот кого из мужчин, встреченных здесь, на Эр-Мангали, я никак не сумела понять, так это только его… Не возьмётесь мне разъяснить?

— Всё, что в моих силах…

— О, я думаю, это в ваших. Вы ведь люди одной культуры. Из империи этой, как её…

— Сант-Амазон Эскабар.

— Вот-вот! И, насколько я поняла, этот ваш Рамирес — далеко не монах… Потаскун ещё тот, говоря языком более вольным! И конечно же, я замечала, как часто Рамирес ко мне очевидно неравнодушен… Если сказать прямей, то пылает самой животной похотью, и вздымает отросток настолько мощно и крепко, что, казалось бы, разве можно чего-то ещё желать? И казалось бы, только шаг остаётся до пылкой любви — я сама так сильно текла, заводилась, что считала немыслимым и нелепым ждать чего-то ещё… И при том — ни разу! Понимаете, Бенито, ни разу! Ни жестокого пряного секса, ни безвкусного перепихона наскоро — ничего!.. Вы такое способны понять, Бенито? Если да, вы и впрямь глубоки в расшифровке людей…

— К сожалению, не настолько, — честно признал Родригес. — Я не думаю, что понимать человека в любви вам и правда сложно. Даже если и так, то экспертом я быть не могу. Здесь вы с ходу дадите мне сто очков вперёд и ещё посмеётесь вволю. Как это «над чем»? Над убожеством эротического опыта.

Мэри Бастинда звонко расхохоталась, приходя в более благодушное расположение духа. Хоть немножечко отыграла, да. Но и Бенито не в проигрыше. Дал ей себя почувствовать игроком, а не жертвой его риторики.

5

Да, Родригес вовремя определил главное. Он, конечно, мог бы порассказать занимательные подробности несостоявшегося романа начальницы с охранником Нового Бабилона, но зачем? Для собеседницы из его «понимания» много толку не выгорит. А признать её сильные стороны — в том ни ему убытка, ни ей преимущества, но есть толика благородства, возвышающего обоих. А к тому же не вынужденное благородство временами банально окупается. Пусть на уровне искренности принятия твоих условий.

— Ах, Бенито! — кокетливо простонала собеседница в ответ на его отказ разъяснить основные смыслы размолвки с Рамиресом. — Вы скрываете от меня свои истинные мысли ради призрачной мужской солидарности. Вы готовы прослыть недалёким человеком, лишь бы скрыть слишком ясное понимание образа мыслей своего земляка и дружка. Это, может быть, честно по отношению к Рамиресу, но в отношеньи меня не безупречно.

— Что ж, увы… — Беньямин ей скорчил виноватую гримаску. — Но, надеюсь, смогу быть полезен чем-то другим.

— Да, конечно, совсем другим, — согласилась Мэри Бастинда. И внезапно созналась. — О моих отношениях с Рамиресом — то проверка была. Вы её с честью выдержали. А Рамирес, представьте, нет. — И сквозь невесомую ткань светской улыбки властно прорвался утробный смешок с аграрной планеты, где красавица родилась. Отчего её так пробило? Может, искренней похвалы своим ментальным способностям ей уже давно слышать не приходилось?

Впрочем, речь теперь снова пойдёт о способностях самого Родригеса и той новой цели, какую измыслит Мэри Бастинда.

— «Убедительно говорить»… — произнесла она. — Да, умение славное. Но полезно оно бывает лишь тому, кто и говорит. Брать его взаймы — тухлый номер! Я, быть может, болтаю не всегда так складно, как мне хотелось бы, но зато… — Из кокетливой прорези «костюма монашки» вновь показался сосок и тут же опять спрятался. — Зато имею иные способы убеждения. Значит, нет, нет и нет — не беру такого товара!.. Остаётся последнее. Вы сказали: «Умею искать»! Здесь, мне кажется, попадание в масть. Мне бы очень, очень не помешало тоже уметь искать, но, наверное, в этом деле против вас я — слабая женщина. Коли что потеряю — да даже в своём гардеробе — ни за что потом не найду. А найду лишь тогда, когда даже здесь, на Эр-Мангали, эта тряпка выйдет из моды.

— Так и то не беда, — тонко возразил Бенито, — ведь и моду на Эр-Мангали устанавливаете вы сами. Кроме вас попросту некому.

— Я сама, это правда, — подтвердила начальница. — Но не могу же я потакать глупым капризам, пусть даже собственным, и надевать на себя такое, в чём я смешна. Если бы вещи не выходили из моды, я ходила бы в чём-то одном, и настолько бы примелькалась даже своим поклонникам, что сколько ни вынимай груди через прореху, даже внимания не обратят!