Эх, развернуться бы и уйти, но тоже не выход. Всё-таки на кону судьбы сотрудников: Кая, который для всех Майк, и водителя Олафа. Оба то ли вернулись из Нового Джерихона, то ли нет, но в любом случае пропали. Исчезали с изрядным треском, откуда понятно: транспортники предпочтут не искать, чтобы не найти угроз на свою голову. Родригес, в отличие от них, этаких неожиданностей не избегает. Он поищет, но важно сперва очертить ареал, где искать. Здесь, если втайне вернулись; там, если всё-таки нет.

Только выяснилось, что Кай и Олаф исчезли всерьёз, Бенито почувствовал: от него ожидается следующий ход. Ход несвободный, вынужденный, но сделать его придётся, если не хочешь наверняка потерять людей. Ведь они могут, очень даже могут за что-нибудь быть втихаря арестованы. Ты уедешь на поиски, а их…

Потому-то начало поисков и должно быть положено визитом к бабилонскому начальству. Появишься у Флореса, выразишь беспокойство — и людей на всякий случай не тронут. Правда, будут иметь в виду, что тебе не всё равно. Значит, возник новый путь, через который можно влиять на тебя и твою службу.

Уязвимость? Да, несомненная. Но только прикидываться безразличным к судьбе Кая с Олафом уже не получится. Если их взяли, то не специально ради того, чтобы позлить Родригеса. За их собственные дела, за провинности. А провинились не только перед Рабеном, но и перед самим Флоресом. Эх, да тут и Рабена было достаточно, чтобы много им не прожить. О чём ребятишки думали? По-видимому, о музыке. Да уж, о музыке, так сказать…

Переходя кружным, но зато скрытым от лишних глаз путём в то дворцовое крыло, где обустроился Рабен, Бенито заново прокрутил в уме всё, что слышал и думал на эту тему.

Наутро после отъезда в Новый Джерихон Олафа и Кая хитрец Сантьяго, плутовато прищурившись, так произрёк:

— Наши люди среди транспортников многих напрягли.

— То есть?

— Прослушали больше мелодий, чем следовало. Задержали свой выезд. Самовольно поменяли маршрут. Жить им от этого стало куда веселей, но заканчиваются эти песни, как правило, плачевно.

И Сантьяго умолк, ушёл в медитацию. Такой человек, слишком свободный внутренне. Не Родригесу начинать его строить.

— Хм, чего-то не понял, — Ортега тоже был при том разговоре. — Ага, вот чего. Растолкуй мне, будь добр, о каких мелодиях идёт речь?

Нет, Сантьяго молчал и даже не слышал. То есть, вопрос ни о чём. Основное место работы у Ортеги — подручным у копов. Вот и перенял у них навыки жёстко-прямолинейной мысли, в сетке которой музыка и музыкант — никогда не одно и то же. Но зато Родригес понял Сантьяго легко и сразу. «Музыка» связана с фольк-группой «Оу Дивиляй». Другой музыки и на планете-то нет.

Новые вести из фешенебельной части посёлка подтвердили правоту догадки Сантьяго. Группа музыкантов пропала из поля зрения Флореса, причём подозрительно синхронно с водителем и ксеноисториком. И добро бы тихо пропала, так она по себе наделала шороху. Подралась с телохранителями Рабена, что само по себе опрометчиво. Сверх того свистнула со стены в его кабинете коллекционный боевой молот. Да и у Флореса отняла что-то настолько ценное, что тщеславному правителю Нового Бабилона только и осталось молча дуться на весь мир. Скорее всего, выкрала то самое, что рудные бароны Эр-Мангали привычно именуют не иначе, как «законной добычей». Женщину. Среди музыкантов одна была. По её-то поводу и случилась драка.

Флорес и Рабен в ярости? Наверняка. А уж в какое бешенство оба придут, когда фольк-группа заявит о себе где-нибудь в недоступном отсюда месте, Родригесу живо подсказывала недурно развитая фантазия.

А что заявит, сомнений нет. Музыканты народ заметный. И в жёстком мирке Эр-Мангали засветиться им придётся даже затем, чтобы заработать на еду и кров. А там уже дело техники установить, кто их туда довёз из Нового Бабилона. Эх, да кто бы ни довёз, подумают только на Брандта или на Олафа. Всегда же, когда думают на Олафа, тень подозрения падает и на самого Родригеса. Кстати, напрасно: Олаф не всегда его спрашивает. Большей частью творимое им — простые водительские плутни.

Отсюда вопрос: не потому ли тебя отказался принять Флорес, что заранее считает причастным к неприятному для себя делу?

4

Ещё поворот, ещё — и нос безошибочно уловил доносящиеся спереди съедобные запахи. Рагу из саблезубой ксенокрольчатины на базе мексиканской овощной космосмеси. Любимое флоресово блюдо.

Родригесу нечасто случалось заблудиться в знакомом здании, пусть даже в намеренно усложнённом переплетении потайных переходов — нет, не с его талантом ориентироваться в пространстве. Чаще бывало, ноги сами подсказывали ему лучший выход, чем был заготовлен в уме. Поэтому когда вместо покоев Рабена Бенито вырулил к большой дворцовой кухне, то лишь похвалил себя за блестящее интуитивное решение.

Кухня Флореса — это преимущественно толстяк Финьес; ибо кого бы ещё, как не старого знакомца по крейсеру «Антарес», подозрительный правитель Нового Бабилона пригласил бы к себе в повара?

А уж Финьес на Эр-Мангали раскрылся как эталон болтуна, большой любитель интриг и сплетен, который всегда в курсе свежих новостей. Надо полагать, и Флорес его слушает. Вот как следует с поваром потолковать — тут глядишь, и визит к мрачному типу Рабену отпадёт за ненадобностью. Если выяснится, что Олаф и Кай и в самом деле в Бабилон не возвращались, тем лучше. А если вернулись, то и тогда: через кого, как не через повара доведёшь до Флореса своё особое мнение?

Бенито шагнул на пышущую жаром кухню из неприметной двери в уголке. Тучный Финьес как раз колдовал у печей в противоположной оконечности продолговатого кухонного помещения. Так у посетителя оказалось в запасе несколько мгновений. Достаточно, чтобы осмотреться, принюхаться и расположиться к этому кулинарному мирку, где на плите стояло пять здоровенных кастрюль, в трёх из которых закипали абсолютно разные первые блюда. Да, искренне расположиться ко всей дорогущей горе съестного, производимой тут, а ни в коем случае не испугаться и не вознегодовать. Не поддаться естественным реакциям, типичным для рядового жителя Эр-Мангали, питающегося, в основном, от тошнотворных щедрот шкафов Оломэ.

— Будь здоров, Финьес! — воскликнул Бенито тотчас, как смог полюбить первые блюда во всём их расточительном многообразии, а вместе с ними и рагу, которое прежде и дальше других рассылало призывные запахи, и рис с овощами на сковороде, и чан с компотом из лесных ягод, скромно остывавший в сторонке. — Клянусь моей лётной специальностью, этой стряпнёй можно накормить целую планету!

— О! Коммодор Родригес! — просиял повар.

Между прочим, применил ироническое обращение, некогда выдуманное Флоресом. Ишь, «коммодор»… В этом слове уважение к способностям Бенито неуловимо мешаются с указанием на неумолимость судьбы. Кому никогда уже не стать коммодором, так это Родригесу. Пусть даже и достало бы трудолюбия и таланта, но его крейсер уже улетел.

— Я и не заметил, как ты вошёл, — обращаясь к посетителю, Финьес ухитрялся не отвлекаться от груды нарезанных овощей, которые прижаривал в широченной сковороде. — Ты прав, дорогой друг, заказов у меня выше крыши, всякому любезно получить обед из дворца Флореса. Потому мои блюда теперь поступают не только всем, кто живёт во дворце, но и абсолютно всей Башне Учёных, а кроме того в одно из поселковых кафе… Представляешь, они его так и назвали: «От Финьеса». Это же слава, чужак побери! Финьес на Эр-Мангали теперь не простой повар, а самый лучший!

Слава лучшего кулинара планеты, почти поголовно питающейся от ксенотехнологии «шкафов Оломэ»? Да это выглядит насмешкой почище «коммодора Родригеса». Но Бенито легко отставил неуместный сарказм и протянул с едва ли не искренней завистью:

— Вынужден признать, таки здорово быть настолько востребованным… — Финьес поклонился с шутовской церемонностью. — А всё отчего? Правильный выбор профессии. Повара всем нужны, да, Финьес? А пилоты, как оказалось, мало кому, — в последней фразе Бенито неожиданно для себя выразил куда более глубокую печаль, чем собирался показать Финьесу. Казалось бы, уж давно пора похоронить навеки того наивного пилота в себе, но нет: просыпается, злится, грустит, канючит…