— Это одно из них.

Его грудь вздымается от тяжелого дыхания, но он по-прежнему не прикасается ко мне. Меня он тоже не останавливает. Мои соски твердеют под зеленым кружевом, но я отбрасываю это как естественную реакцию, далекую, далекую, далекую от удовольствия. Даже если моя отсоединенная совесть проявится, когда я провожу большим пальцем по полным губам мистера Самого-Завидного-Холостяка.

— Твои губы определенно требование, — играю я. Пощипывая и вытягивая его нижнюю губу, пока она не высвободится, я продолжаю, — Но в моем списке есть еще кое-что.

Щеки Таланта вспыхивают мягким румянцем, а его прикрытые глаза останавливают мои.

На долю секунды мое сердце колотится в груди так сильно, что я действительно чувствую это — всего один раз, достаточно, чтобы горячая кровь потекла по венам. Этого достаточно, чтобы поджечь мою кожу. Достаточно, чтобы заставить меня резко вдохнуть, когда я скольжу на колени Таланта и чувствую, как сильно он прижимается к моему телу.

Одного удара сердца достаточно, чтобы ощутить тепло его обнаженной груди на моей, когда древесный аромат его кожи проникает в меня.

Я отталкиваю его, запихивая ощущения и эмоции обратно в темный угол своего разума, где они должны быть заперты, когда я с клиентом. Я навязываю свои мысли дешевым пьяницам, бросающим скомканные долларовые купюры к ногам моей матери, и звуку, когда она бьет одного из них по лицу после того, как они прикоснулись к ней, когда она собирает свой заработок со сцены.

Но когда я опускаю губы прямо над ухом Таланта, во мне бродит намек на жар, который он излучает.

Щелкая кончиком языка по его мочке, я шепчу.

— Твой член.

— Блять, — грубо отвечает он. Талант опускает свое лицо в изгиб между моим плечом и шеей, прикусывая нежную кожу зубами.

Двигая бедрами, я закрываю глаза и сглатываю, несмотря на бушующую внутри меня битву разума и тела. Несколько клиентов заставляли меня кончать, и это всегда было только биологически. В моменты, когда мое осознание было так далеко, я теряла связь и покидала свое тело, чтобы делать то, что тело делает во время секса. Это никогда не доставляло мне удовольствия, и после этого я несколько дней болела.

Это не то, что угрожает случиться здесь.

Дикое желание берет верх над моей основной тактикой выживания, и я ловлю себя на том, что спрашиваю.

— Почему ты еще не прикоснулся ко мне?

— Могу ли я? — спрашивает Талант.

Я откидываю голову назад и стону от ощущения его длины между моими ногами.

— Пожалуйста.

Руки Таланта властны, он сжимает мои бедра и притягивает меня выше к себе на колени. Стул, на котором мы сидим, откатывается назад, останавливаясь только тогда, когда ударяется о стеклянную стену позади нас. Если весь мир просто поднимет глаза, они увидят, как закатываются мои, когда его руки скользят по моей спине. Они увидят, как я закусываю нижнюю губу, когда Талант опускает бретельку моего платья и пробует кожу на моем плече. Но они не услышат меня, когда я скажу.

— Еще.

Он стягивает лямки с моих рук, разворачивая меня, как подарок, пока мое платье не собирается вокруг талии. Зеленое кружево выглядит лучше в лучах заходящего солнца, чем в моей темной квартире. Мои груди полные и круглые, выпячиваются из лифчика. Талант обхватывает их своими большими ладонями, проводя большими пальцами по моим соскам, прежде чем дотянуться до меня и расстегнуть крючок.

Кружево еще не коснулось пола, прежде чем он всасывает мой сосок в рот, сжимая другой в своей теплой руке. Я обвожу руками его шею, прижимая его к себе, когда полное блаженство пронзает мое тело. Я кричу, когда его язык касается чувствительного бутона, и я не узнаю, кем стала.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? — спрашивает он, целуя меня от груди до шеи.

Я качаю головой.

— Я еще не решила, имеешь ли ты право мечтать обо мне.

От его ответного смешка у меня между ног вспыхивает жар. Это восхитительное наслаждение, которого я никогда раньше не чувствовала, и я растворяюсь.

Талант скользит руками под мой зад и встает на ноги. Я обхватываю его ногами и стягиваю рубашку с его рук, обнажая его эффектную грудь. Его руки мускулистые, но не неприятные, а грудь стройная и подтянутая. Он кладет меня на свой стол, стуча ручками, скрепками или чем-то еще. Бумага каскадом падает на пол, покачиваясь взад-вперед, как на медленных качелях, прежде чем приземлиться рядом с моим лифчиком и его рубашкой.

Я провожу пальцами по его спине, вжимая кончики пальцев в твердые мышцы, когда они движутся под его горячей кожей. Он приподнимается только для того, чтобы посмотреть мне в глаза, залезая мне под платье. Запустив руки в волосы, я выгибаю спину, поскольку настоящая похоть оставляет меня беззащитной и нуждающейся.

— Давай, — шепчу я, затаив дыхание, обхватывая ступнями его бедра сзади, — Ну же. Ну же. Ну же.

Прохладный воздух касается моего горячего центра, вызывая мурашки по позвоночнику. Я едва слышу звук открывающегося и закрывающегося ящика из-за звона Таланта, расстегивающего ремень. Протягивая руку между нами, я расстегиваю его молнию, а он разрывает обертку презерватива зубами.

— У нас нет всей ночи, — дразняще говорю я, ложась на стол. Я шире раздвигаю перед ним колени, вытягиваю руки над головой, чтобы в предвкушении ухватиться за край стола.

Темные волосы Таланта падают ему на лоб, когда он прижимается ко мне. Он опускает голову ниже, ниже и ниже, пока его рот не зависает прямо над моим. Запах мяты в его дыхании достаточно близок, чтобы чувствовать его на моих губах.

— Обычно я не…

Подняв бедра со стола, я прерываю его на полуслове и говорю.

— Просто трахни меня.

Я не хочу слышать о том, что он обычно этим не занимается, особенно когда у него в ящике офиса есть презервативы. Вызов киски никогда не является чем-то, что они обычно делают. Их слабое понимание невинности ничего мне не сделает. Мне от этого не становится лучше или хуже, потому что обычно я ничего не чувствую.

Решительность ослабляет напряжение, когда он хмурит брови, заканчивая любые сомнения, которые возникают у него по поводу того, чтобы трахнуть эскортницу. Общество не понимает, почему люди вроде Таланта платят за секс. Общество не понимает, что сложность и статус идут рука об руку, и через некоторое время ставить под сомнение подлинность и мотивы каждого в его жизни становится обузой.

Плата за мою компанию отбрасывает драму и переходит прямо к хорошим частям без каких-либо условий.

Проституция — старейшее занятие в мире не просто так.

Я растянулась для этого человека — в его власти. Я крепче сжимаю и скрещиваю лодыжки вокруг его ног, притягивая его ближе, открывая себя шире. Его член касается внутренней стороны моего бедра, и я вскрикиваю, зажигая безумие в Таланте. Он не удосуживается развязать мои трусики. Ни у кого из нас не хватит терпения на те считанные секунды, которые потребуются для этого.

Он тянет их в сторону и толкается в меня одним длинным, сильным толчком.

Воздуха нет.

Моя голова откидывается назад. Моя спина выгибается над столом. Я разжимаю губы, чтобы вдохнуть, но из комнаты высосали кислород.

По моему телу пробегают мурашки, ощущение такое необыкновенное, я невесомая.

Ничего из этого не практикуется, рутина… часть работы. На моем языке нет сценария. Мое тело ничего не делает в надежде заставить его кончить быстрее, покончить с этим. Мурашки по коже настоящие. Стон, который, наконец, касается моих губ, непроизволен, и единственное что я могу сделать, это не взорваться.

Талант хватается за стол над моей головой, рядом с моими руками, и использует его в качестве рычага, когда вытаскивает и загоняет член обратно внутрь меня. Я отпускаю край стола, обвиваю руками его шею и держусь. Твердая древесина содрогается под нами, еще больше бумаги падает на пол, и телефон вместе с ней.

Я прижимаюсь губами к его шее, где пульсирует его пульс, размазывая помаду по его коже. Мои соски касаются его груди, добавляя массу ощущений, которые я не могу обработать. Это уже слишком. Это больше, чем я когда-либо имела. Больше, чем я когда-либо позволяла.