Я отрываю пальцы Наоми от своей руки и отгибаю их назад, сгибая сильнее, как только она вскрикивает от боли. Ее крики протеста не мешают мне высказать свою точку зрения, и я толкаю ее к зданию, чтобы ей некуда было бежать. Я указываю свободным пальцем ей в лицо, но в конце концов хватаю ее за подбородок, чтобы убедиться, что она не пропустит ни слова, которое я должна сказать.

— Я скажу это только один раз, — она пытается высвободить свое лицо из моей ловушки, но мой гнев течет свободно, и меня не победить, — С кем ты работаешь, с кем спишь или кем манипулируешь, меня не касается. Но в следующий раз, когда ты подумаешь втянуть меня в свою чушь, подумай дважды. Не шути со мной, Наоми. Ты не победишь.

Сжимая ее до слез в глазах, я отпускаю ее и стою уверенно, давая ей возможность сопротивляться. Наоми, возможно, не очень быстро учится, но она наконец сообразила и держит рот на замке. Она массирует подбородок, отводя взгляд от меня.

— Я не хочу тебя больше видеть, а если увижу, запомни этот момент. Я тебе не ровня и не друг. В следующий раз я сломаю тебе пальцы.

Зрители, собравшиеся посмотреть на ссору, расступаются, а я прохожу мимо них, не обращая внимания на их шокированные и недоверчивые взгляды. Мамы закрывают глаза своим детям, как будто эти маленькие сорванцы не видят ничего хуже, глядя в свои телефоны весь день. А папы засовывают руки в карманы, поправляя свои члены, потому что это самое волнительное зрелище, которое они когда-либо видели.

— Эта сучка спала с моим мужем, — говорю я, солгав, чтобы отвлечь внимание от себя.

Адреналин бежит по моим венам, усиливая зрение и звук, и мое сердцебиение успокаивается только тогда, когда я достигаю своего дома. Свежий воздух уменьшает головную боль, но в голове крутятся воспоминания, которые я хотела бы оставить в прошлом.

Мне было двенадцать или тринадцать лет, я сидела в раздевалке и делала уроки, пока моя мама исполняла свой танец. Были и другие женщины, которые одевались и раздевались, но держались на расстоянии от меня, одинокой девушки в углу. Это перестало быть милым, когда моя мама привела меня с собой в клуб, когда мне исполнилось десять лет. В этот момент нас осудили даже другие стриптизерши. Что за человек воспитывает свою дочь в таком месте?

Когда ведущий объявил следующего танцора, завершающего мамин танец, я закрыла учебники и собрала вещи. Я не ходила в школу каждый день, как другие ученики, но мой учитель взял за правило сразу давать мне задания на неделю вперед. А когда я училась в школе, она брала несколько украденных минут на частные уроки. Я отставала, от этого никуда не деться, но могло быть и хуже. Я сделала все возможное.

— Где она? — Крикет ворвалась в раздевалку с дикими глазами и безумием. — Где, черт возьми, Николь?

Мама была топлесс, в красных стрингах с подходящим чокером. Даже в этот момент она не была богиней, которой я восхищалась. Я бы никогда не стала отличницей в классе, но я была уличным умником и знала, что наркотики и алкоголь крадут ее красоту и молодость. Через три года они лишат ее жизни.

— Что ты хочешь на этот раз, Крикет? — спросила Николь скучающим тоном. Она сидела перед зеркалом, нанося еще один слой помады.

— Ты украла мое время. Сегодня я должна была идти первой.

Николь повернулась на стуле и рассмеялась, игнорируя мамино возмущение.

— Ты опоздала.

— Я не заработала ни доллара после того, как заплатила за дом. Как мы будем есть сегодня вечером? — мама натянула на себя рваную рубашку.

Бросив на меня быстрый взгляд, Николь пожала плечами и сказала.

— Ты должна держать иглу подальше от руки, Крикет.

Одним быстрым движением мама схватила Николь за волосы и подняла со стула. Она ударила ее об стену, а я взяла свой рюкзак и направилась к машине. Когда мама сказала, что ничего не приготовила той ночью, я поняла, что это означало, что мы будем спать в машине, а я не пойду завтра в школу. Я была почти слишком высокой, чтобы вытянуться на заднем сиденье, но я никак не могла сидеть впереди с Крикет и слушать ее обещания, что это будет последний раз, когда это происходит.

— Это только на одну ночь, детка. Ты увидишь. Завтра для нас все изменится.

И у меня в багажнике был пакетик чипсов, о котором она не знала. Я не хотела делиться.

Когда мамы не стало, я спала в гораздо худших местах, чем в задней части автомобиля. Теперь мне никогда не придется задумываться, хватит ли мне места, чтобы размять ноги во сне. Хотя каждое утро я просыпаюсь свернувшись калачиком, как будто я все еще на заднем сиденье Buick.

Готовая оставить эту драму позади, я раздеваюсь, принимаю безрецептурное снотворное и заползаю в постель, полная решимости забыть обо всем, что произошло. Талант Ридж не существует. Я никогда не слышала о нем. Никогда не нюхала, не пробовала и не прикасалась к нему. Я выбираю воспоминания о том, как прошлой ночью растянулась на его столе, и нажимаю «удалить».

Кристиан Дрис — всемирно известный архитектор, проектирующий великолепные концертные залы и музеи по всему миру. Будучи маэстро своего дела, он прославился в невероятно молодом возрасте. В результате ему трудно расставить приоритеты. Человек весь в работе и почти не играет. Вот где я появляюсь.

Небольшая игра.

— Мне нужно научиться, когда говорить «нет», — сказал он мне ранее, — Я всего лишь один человек. Один ум. В сутках не хватает времени, чтобы спроектировать все, что требует от меня эта вселенная.

Кристиан любит трахаться там, где его дизайнерские модели находятся в поле зрения.

Мне тоже это нравится. Не потому что пол совсем не типичен, но его дизайн действительно замечателен. Это дает мне повод для восхищения, пока он использует мое тело для своего удовольствия.

— Что мне сделать, чтобы ты приходила ко мне чаще, чем раз в месяц? Назови цену, — спрашивает он, проводя тыльной стороной пальца по моей голой руке.

Он красноречив, резок и немного самоуверен. Кристиан обижается на мой плотный график каждый раз, когда мы вместе, как будто я должна отказаться от своих клиентов, чтобы обслуживать его и только его.

— Когда у тебя будет время на все это? — спрашиваю я, указывая на большую таблицу масштабных моделей на каждой стадии разработки. Они точно передают, как свет будет освещать пространство, усиливать текстуры и цвета, а также выражать гордость за дизайн, прежде чем они будут построены в более крупном масштабе.

Кристиан прижимается губами к моему плечу.

— Моя команда хочет создавать модели на компьютере, но мне нравится создавать их руками. Это более полезно, чем смотреть, как мой дизайн напечатан на 3D-принтере из пластика. Компьютерное программное обеспечение делает его обезличенным.

— Если бы ты это сделал, у тебя было бы больше времени для создания других вещей, например отношений, — говорю я с легкой улыбкой на губах, — Ты мог бы иметь женщину в своей постели каждую ночь.

Мне нравится идея, что Кристиан в своем кабинете в любое время суток строит крошечные музеи из глины, проволоки и дерева под ярким настольным светом. Он маниакальный тип художника. Не светский лев.

— Я хочу, чтобы ты была только в моей постели, Кара, — говорит он.

Поворачиваясь в его объятиях, я расстегиваю его рубашку и говорю.

— Ты никогда не имел меня в своей постели. Ты держал меня у стены, на полу и над твоим модельным столом, но никогда в постели.

— Ты все, что я хочу.

Я стягиваю рубашку с его плеч, обнажая голую грудь.

— Конечно, это не может быть правдой. Ты путешествуешь по миру. Я не могу быть единственной женщиной, с которой ты спишь.

Прохладный воздух дует из вентиляционных отверстий над нами, помогая мне и напрягая мои соски. Кристиан думает, что это из-за него, и его глаза темнеют от желания. На него легко смотреть, и я не испытываю отвращения, когда он прикасается ко мне. Наши разговоры никогда не отклоняются от текущей темы, и я знаю, что это погоня, которую он желает больше всего. Если однажды я пообещаю ему все бросить, то вскоре ему надоест иметь только меня. Часа каждые четыре недели как раз достаточно, чтобы поддерживать его интерес — и чтобы мне платили.