Сей день усыпали цветами

Младые девы ложе мне

И тихих песен голосами

Восхитили мой дух во сне.

Казалося, за ними следом

Я по лугам, лесам ходил

И, с лип златым питаясь медом,

Благоуханный воздух пил;

Близ вод жил в поле Елисейском,

Веселостей вкушая тьму;

Но, встав, увидел: в милом, сельском

Твоем, Жуковской, я дому.

Вечор мне красные девицы

Мешок пшеницы принесли:

«Вить расклюют же даром птицы,

Возьми, старинушка, смели».

Бела пшеница и румяна,

И так была полна зерном,

Что вмиг пришла охота рьяна:

Я ну молоть всем животом.

Молол я пристально, трудился,

Ночь целую провел без сна.

Но что ж? Как ни потел, ни бился,

Не расколол я ни зерна.

Смеясь мне девушки в назолу,

Пеняли: что ж не мелешь, дед?

«А вы, — сказал я, — для помолу

Пришли, как жернов не берет».

Что ты заводишь песню военну

Флейте подобно, милый снигирь?

С кем мы пойдем войной на Гиену?

Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?

Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?

Северны громы в гробе лежат.

Кто перед ратью будет, пылая,

Ездить на кляче, есть сухари;

В стуже и в зное меч закаляя,

Спать на соломе, бдеть до зари;

Тысячи воинств, стен и затворов;

С горстью россиян всё побеждать?

Быть везде первым в мужестве строгом,

Шутками зависть, злобу штыком,

Рок низлагать молитвой и богом,

Скиптры давая, зваться рабом,

Доблестей быв страдалец единых,

Жить для царей, себя изнурять?

Нет теперь мужа в свете столь славна:

Полно петь песню военну, снигирь!

Бранна музыка днесь не забавна,

Слышен отвсюду томный вой лир;

Львиного сердца, крыльев орлиных

Нет уже с нами! — что воевать?

О вечность! прекрати твоих шум вечных споров

Кто превосходней всех героев в свете был.

В святилище твое от нас в сей день вступил

Суворов.

Шестиструнная гитара

У красавицы в руках,

Громы звучного Пиндара

Заглушая на устах,

Мне за гласом звонким, нежным

Петь велит любовь.

Я пою под миртой мирной,

На красы ее смотря,

Не завидуя обширной

Власти самого царя;

Взгляд один ее мне нежный

Всех милей чинов.

Пусть вожди в боях дерутся,

В думах баре брань ведут;

Алых уст ее коснуться —

Вся моя победа тут.

Поцелуй ее мие нежный

Выше всех даров.

Пусть герой свой блеск сугубит,

Ждет бессмертия отлик;

Милая меня коль любит,

Мне блаженней века миг;

И ее объятьи нежны

Всех светлей венцов.

Не колыхнет Волхов темный,

Не шелохнет лес и холм,

Мещет на поля чуть бледный

Свет луна, и спит мой дом.

Как, я мнил в уединеньи,

В хижине быть славну мне?

Не живем, живя в забвеньи;

Что в могиле, то во сне.

Нет! талант не увядает

Вечного забвенья в тьме;

Из-под спуда он сияет:

Я блесну на вышине.

Так! пойду хотя в забаву

За певцом Тииским вслед;

И, снискать его чтоб славу,

Стану забавлять я свет.

Стану шуткою влюбляться,

На бумаге пить и есть,

К милым девушкам ласкаться

И в сединах будто цвесть.

Я пою, — Пинд стала Званка,

Совосплещут музы мне;

Возгремела балалайка,

И я славен в тишине.

Бессмертный Тончи! ты мое

Лице в том, слышу, пишешь виде,

В каком бы мастерство твое

В Омире древнем, Аристиде,

Сократе и Катоне ввек

Потомков поздных удивляло;

В сединах лысиной сияло,

И в нем бы зрелся человек,

Но лысина или парик,

Но тога иль мундир кургузый

Соделали, что ты велик?

Нет! философия и музы, —

Они нас славными творят.

О! если б осенял дух правый

И освещал меня луч славы,

Пристал бы всякий мне наряд.

Так, живописец-философ!

Пиши меня в уборах чудных,

Как знаешь ты; но лишь любовь

Увековечь ко мне премудрых.

А если слабости самим

И величайшим людям сродны,

Не позабудь во мне подобны,

Чтоб зависть улыбалась им.

Иль нет, ты лучше напиши

Меня в натуре самой грубой:

В жестокий мраз с огнем души,

В косматой шапке, скутав шубой;

Чтоб шел, природой лишь водим,

Против погод, волн, гор кремнистых,

В знак, что рожден в странах я льдистых,

Что был прапращур мой Багрим.

Не испугай жены, друзей,

Придай мне нежности немного:

Чтоб был я ласков для детей,

Лишь в должности б судил всех строго;

Чтоб жар кипел в моей крови,

А очи мягкостью блистали;

Красотки бы по мне вздыхали,

Хоть в платонической любви.