«Молчание — золото», — думала Эйра. И не зря. Вмешательство Лионая выручило её:

— Так она что, схаалитка? — догадался рыцарь. — А тогда, в первый раз?

— Всегда была, — отвечал Морай, продолжая касаться губами её тёмной кожи то в основании челюсти, то на шее. — У нашей подруги особый дар, и к мертвецам её тянет, как настоящего падальщика.

— Жреческая клятва вынуждает тебя? — с сочувствием спросил Лионай.

Эйра уставилась на свои колени, что казались иссиня-чёрными в вечернем полумраке. И ответила, не глядя ни на кого из них:

— Нет, не вынуждает. Это моё призвание, и я люблю это дело.

«Я отдана Схаалу вся с самого детства. И все дети, что родились от моей крови, принадлежат ему. Это брак не меньшей силы, чем лётный».

Лионай изумлённо вскинул брови, а Морай рассмеялся, щекоча дыханием следы поцелуев у неё под ухом.

— Дорогуша мечтает спать в гробу, а не на перине. И получать ласки от покрытых козлиной шерстью рук Схаала, а не от наших.

— Но это же не может быть правдой, — не выдержал Лионай. — Хвать ржать, Морай. Эйра, у тебя есть кто-то? Пытаешься уйти из Брезы? Я тебя с собой заберу, только скажи честно, куда тебе нужно и к кому.

Смех Морая стал громче. Маргот прижался боком к Эйре, пальцем водя вдоль её ключицы. Ласка сглаживала насмешку, но Эйре всё равно было невесело.

— Нет, господа, — отвечала она откровенно, но тихо. — Никого у меня нет и никуда мне не надо. Всё, чего я хочу, — это быть свободной, идти путём служения и нести с собой свою лопату. Здесь же, как вы знаете, одинокой жрице выжить очень сложно. Я могла бы запятнать репутацию заведения Почтенной, если бы все стали знать меня, как хранителя кладбища. Поэтому я и хотела уйти.

Лионай хлопал глазами, недоумевая, а Морай продолжал гладить её, благодушно улыбаясь.

— Если б я не знал Морая, — наконец сказал Лионай, — что помешан на Скаре, я бы подумал, что это глупая ложь. Но…

— Это не ложь, — сказал Морай. — Я ручаюсь за её слова.

«Одержимый одержимого видит издалека».

— Так в чём проблема не расстраивать её? — вдруг спросил Лионай и оперся локтями о свои колени, чтобы посмотреть на Морая не через формы чёрной Эйры, а сбоку. — Дай ей лопату. И пусть занимается своими делами в Брезе. Обеспечь ей протекцию и сделаешь одну козлопоклонницу счастливее хотя бы на то время, что она не у тебя в постели.

Эйра украдкой посмотрела на Морая и увидела в его глазах искреннее удивление.

Если б Лионай ему этого не сказал, маргот вообще никогда в жизни не задумался бы над тем, чтобы кого-то сделать счастливее.

— Болван, — неожиданно фыркнул Лионай и кинул в Морая подушку. Тот тут же выпрямился и технично швырнул её обратно. Тогда белокурый рыцарь перелез через Эйру и накинулся на маргота, прижал его к дивану. — У тебя нет души!

— А у тебя нет разума!

Морай забарахтался и скинул Лионая на пол. А затем сам спрыгнул на него сверху и утянул за собой ещё пару подушек. Они принялись мутузиться, как щенки гьеналов.

— У тебя тут даже напольных подушек нет! Воистину, правду глаголит гиррит; Бреза — «пустое место»!

— Сказал дуролом с фамилией «Шабака»!

Наблюдая за их дракой, Эйра усмехнулась и налила себе вина.

«В тот раз было так же; правда, по юности маргот и его оруженосец явно позволяли себе большее. Переросли, образумились? Главное, чтобы не набили друг другу морды…»

Чтобы этого не произошло, следовало оставить им как можно меньше вина — а это она могла взять на себя.

При всём всплеске сомнений, что испытывала Эйра из-за случившегося минувшим днём, итоги ей понравились. Морай не стал давать ей никакого формального разрешения на жреческое ремесло; но и не запретил ей делать то, что она станет делать, когда вручил ей подарок.

Подарком была обычная новая лопата. Но ей такой страсть как не хватало. Росистым утром она шагала по Лордским Склепам и несла при себе целый мешок останков.

Этого добра она насобирала в Покое всего за день. Кости валялись под ящиками, в собачьих мисках, в клумбах и почему-то под лестницей. Не все они были неупокоенными; но многие. Они выли и причитали на каждом шагу.

«Не хочу в общую могилу!»

«Закопай отдельно, прошу!»

«А мне нравится в Лордских Склепах, буду лежать как дворянин».

Эйра сопела, таща мешок по мокрой траве, и хмурилась. И бурчала себе под нос:

— Маргот сведёт меня с ума. Я не собираюсь поддаваться на эти милости и нежности доброго господина, как влюблённая шлюха…

«Ты и есть шлюха!»

— Кто это сказал? — гаркнула она и остановилась, тряханув мешок.

«Это не мы! Это не мы!»

«Это со Склепов кто-то каркнул».

— Смотрите у меня. Выкину на полдороге, и пусть об вас псы спотыкаются, — пригрозила Эйра и подошла ближе к розовым кустам. Затем откинула мешок, не слушая бурчания мертвецов над ухом, и продолжила шипеть себе под нос:

— По крайней мере он косвенно позволил мне заниматься тем, что я хочу, хотя я в такой ситуации выгляжу, как дура…

«Точно, дура!»

Она поставила мысок на лопату и грозно осмотрелась меж каменных надгробий.

— Кто бы ты ни был, я тебя найду, раскопаю и добавлю мечам Мора в суп, — заявила она.

Тогда стало тихо. На несколько мгновений. Она вонзила лопату в землю — и вдруг её хлестнуло по лицу веткой тиса. Наотмашь, будто банным веником. В полнейшем утреннем штиле.

Эйра взвилась и крикнула:

— Да кто ты такой?!

Жаворонки примолкли от её вопля. Над могилами залегла осторожная туманная тишина.

Эйра фыркнула и стала копать. Успокаивающий лязг стали о землю выравнивал чувства.

В Покое обитал один или несколько призраков, что имели довольно большую власть над местом. Такое бывало с владельцами старинных домов. Такие призраки ничего не говорили, но швырялись и подставляли незримые подножки. Странные звуки в подвале, испуганный скулёж сторожевых псов и неожиданные пробуждения посреди ночи были делом их рук.

Призраки — а не неупокоенные — были для Эйры отдельной категорией «оставшихся», которую она выделила сама. Неупокоенные искали способ упокоиться, но им не позволяло нечто крайне важное — их посмертное желание, невыполненная просьба или несвершённая клятва. Некоторые желания были, как известно, омерзительно мелочны. Но, если человеку какой-нибудь каприз был до невероятного важен, с этим было ничего не поделать — душа оставалась так же, как и у тех, у кого был на то весомый повод.

Призраки же задерживались, не ища покоя. Они нарочно цеплялись за мирское — и каждый по своей причине. Некоторые служили хранителями старинных мест — такие бывали в фамильных замках или триконхах. Другие следовали за своими живыми потомками и берегли род. А третьи ненавидели мир, отвергали богов и всё на свете и просто желали вредить, пугать и реять вблизи того места, где умерли — или где жили.

Эйра до конца не знала, где проходит тонкая грань меж теми и другими. Но ей это было и неважно. Она не интересовалась судьбами злокозненных призраков — ей и без того хватало тех, кому её помощь была важна и нужна.

Однако иногда эти призраки мешались. Раз ей случалось изгонять такого из борделя в Лонсе, тайком от маман. Та потом ругалась, почему соль рассыпана по полу. Зато с проституток перестали неожиданно сдёргиваться полупрозрачные ткани, а «прогонка» в стакане больше не превращалась в кусок сушёной грязи.

Сопя, Эйра налегала на лопату. Физическая нагрузка помогала отогнать смурные мысли. Она выкопала весьма глубокую яму, чтобы впоследствии кости не выступили на поверхность; и уложила их там вместе с мешком.

— После многих дней забвения лишь ты, Владыка Горя, Покровитель Нищих, Ведающий Забытых, помнишь имя всех этих людей, — заговорила она, опершись о черенок. — Не явятся к тебе рода их, пока не обретут покой их останки. Прими их в объятия сырой земли и распахни пред ними врата царства своего, куда приемлешь ты и богатого и бедного одинаково. Презренный и калечный тобою поставлены в один ряд со знатными и славными, ибо не забываешь ты никого — так не забудь и этих людей, и впиши их имена в свои книги с тысячами страниц чернилами вечными, как вековечное время.