После чего возвратился к Эйре. Он засучил рукава до локтей, покрытых ожогами и шрамами. И протянул:

— Ладно, нужно повязку. Потом, может быть, холод. Или нет…

— Может спросить у придворного врача? — ехидно пробурчала Эйра.

— Может, — рассеянно отозвался маргот.

Шаркая хромой ногой, он вновь прошёл до плошки с розовой водой и сполоснул в ней испачканные в саже кисти. Эйра дышала едва ощутимо, чтобы не потревожить мышцы. И наблюдала за ним.

«Похоже, ему нравится делать что-то для меня. Он не может помочь дракону, но человек — другое дело. Ухаживая за мной, он выражает то, что хочет дать Скаре».

Морай вдруг поморщился и раздражённо спихнул плошку на пол. Та со звоном упала, и вода разлилась по ковру.

— Как мне осточертел, опротивел этот розовый запах борделя, — процедил маргот. — К кому из вас ни сунься, все одинаково воняете этими приторными розами.

Эйра подняла брови.

— Но ведь от женщины должно пахнуть цветами, разве не так говорят поэты?

— Не от всех одинаковыми. И вообще не розами, — сказал Морай и обернулся к ней. — Не двигайся, я буду бинтовать. Сейчас только…

И он прошёл к одному из своих шкафов. Приоткрыл дверь, чем-то щёлкнул внутри — и Эйра с изумлением увидела проблеск света.

«У него там фальшпанель! Выход на улицу. Должно быть, в один из тех уголков особняка, зажатый между башенками — там, где всё скрыто разросшимся плющом».

Свет исчез, как и сам маргот. И в спальню шмыгнул взволнованный паж. Он убрал намоченный ковёр и плошку, и Эйра сказала ему тихо:

— Принеси лимонной воды вместо розовой.

— Хорошо, госпожа, — едва слышно прошептал мальчишка в ответ и скрылся.

«Госпожа», — Эйра почувствовала отторжение и одновременно интригу в этом слове. — «Я никогда не мечтала властвовать над кем-то, но есть нечто приятное в столь почтительном обращении».

Паж вернулся с новой плошкой и бесшумно ретировался. Как и все слуги в Покое, он был невидим и неслышен. Яства будто бы возникали на трапезных столах сами собой; измаранное постельное бельё освежалось за день словно без постороннего участия; и с ночными горшками происходило такое же чудо. Госпожа Грация как-то упоминала, что такова выучка наилучших слуг. А за слуг в Покое отвечала Мальтара.

«Я слышала, маргот наказал её за что-то», — продолжала раздумывать Эйра. — «Не знаю, на что он способен с собственной сестрой, но мне сложно представить его жестоким к ней».

Тихий скрип потайной лестницы пробудил её от задумчивости. И она увидела Морая с пучком цветов в руках. Цветы были тонкие, бледные, с крошечными светло-сиреневыми цветочками о четырёх длинненьких лепестках. Словно колесо, если бы у колеса было две перекладины, и они были бы перекрещены под прямым углом.

Эйра подняла брови, недоумевая. Морай подошёл, серьёзный на вид, и присел на одно колено рядом с постелью. А букет положил девушке на грудь, на хлопковую рубашку.

Ноздрей её коснулся нежный, как шёлк, очень сладкий аромат. Он сразу напомнил ей о конфетах, которые им однажды принесла Грация — в пудре. Сахарный и одновременно очень свежий запах был изумительно чистым и ярким, и Эйра с изумлением поднесла цветы поближе к носу.

— Что это? — прошептала она. — Мне кажется, я видела их не раз возле кладбищ, но никогда не думала, что они так пахнут…

— Маттиола двурогая, — без намёка на улыбку произнёс Морай. Странная серьёзность была в его глазах. — Или левкой. Мелкие цветочки, которые легко придавить ногами. Но они не закрываются на ночь. И с наступлением темноты благоухают так, как ни одна роза; надо лишь склониться к ним, чтобы распробовать этот дух.

Она поймала его взгляд. Прочитала в нём то, о чём думала. И прошептала тихонько:

— Чудесные…

А затем слабой рукой вытащила один из букета и заправила марготу за ухо, в его светлые волосы с едва заметной рыжиной. Его взгляд не изменился. Он словно держал её взором, содержа в себе какую-то мысль.

И тогда она впервые заметила красноватый оттенок его радужек. Его глаза были не полностью серые — в них был рубиновый отблеск, заметный лишь вблизи, вокруг зрачка. И чем ближе он склонялся, тем лучше она это видела.

— Морай, — прошептала она, впервые обратившись к нему по имени. — У тебя же алые глаза… почти как у Скары.

Он моргнул и наконец улыбнулся, как всегда, криво — на левый бок. Ни он, ни она не обратили внимание на переход на «ты».

— Заметила? — спросил он. — Я тоже понял это не сразу. Однажды братья бросили меня у горного озера и ускакали. Меня не искали два дня, и я всё это время провёл у воды. Так долго смотрел сам в себя, что нашёл этот цвет в своих глазах. С тех пор он будто стал ещё ярче.

Эйра мягко положила руку ему на щёку. Он опустил веки и склонил голову к её ключице. Тогда она обняла его за шею, и он сжал её плечо в ответ.

Они молчали. Но это была певучая, сладостная тишина. Стрёкот кузнечиков и шелест штор украшали её пуще ангельского пения.

Когда Морай отстранился, на его лице было спокойствие и благодушие. Он поднялся на ноги вновь, прихватил бинты и возвратился к краю постели.

— Отложи цветы, руки прямо, — скомандовал он и стал говорить, будто сам с собой. — Сначала бинт, потом лёд… или там… разберутся. Силас будет тебе овсяный отвар делать для заживления… О лопате забудь.

Эйра распахнула глаза шире и прошептала:

— Н-но… тот же Силас сказал, что с силой моих мышц я вскоре встану на ноги…

— Вскоре — это несколько лунаров, не меньше, — Морай пальцами проскользнул по низу её живота, выискивая место для бинтования. — А до тех пор за тебя будут копать какие-нибудь дуболомы.

— Это какие дуболомы будут слушаться шлюху?

Маргот то ли нарочно, то ли нечаянно немного надавил под пупком, и Эйра закусила губу. А он поймал её взгляд и лукаво изрёк:

— Шлюху, которую я назначил своей придворной схаалиткой, будут слушаться все слуги Покоя.

Холодный ветер с гор, долетая в Арракис, ерошил охристые кроны лигнимов. Лигнимы были вечно рыжими деревьями. Они казались пожухлыми и в сезон дождей, и в нынешний четвёртый лунар лета. Но на солнце вспыхивали янтарём.

Лигнимы покачивались от горного ветра. Чёрные стволы и ветви тянулись к небу. Оранжевые листья сыпались на землю.

Этот лесной пейзаж напоминал леди Ланите цветущий красно-оранжевый мох. Она стояла на балконе белостенной Скабиозы — дворца Астралингов. Леди возвратилась из плена три недели тому назад. Но теперь каждый день подолгу смотрела из своих покоев на леса, горы и тёмные замки облаков.

Раньше это помогало ей прийти в себя. Но только не теперь. Нынче с рассвета картину испортили штандарты, что взмыли над центральными улицами города.

На штандартах красовался символ меча. Яркий контур на белом фоне. То было Воинство Веры Аана, прибывшее из столицы под началом воинственного Иерарха Сафара. Пехотинцы в белых накидках маршировали по площадям Арракиса, стяжая ликование горожан, и отправлялись за город. Там раскинулся их полевой лагерь — аккурат у Тисового Тракта.

Вскоре они двинутся в Брезу вместе с войсками марпринца.

Леди Ланита зажмурилась и провела ладонью по холодным мраморным перилам. Лёгкие серьги с золотыми цепочками пощекотали шею.

Сколько бы она ни воображала, её безымянного пальца на правой руке больше не было. Теперь она носила платья-котты с длинными кружевными рукавами — чтобы прятать изувеченную кисть.

«Я не буду горевать по отрубленному пальцу», — решительно подумала Ланита. — «На кону куда большее».

Звонкая музыкальная трель разлетелась над предгорьями. Леди открыла глаза. Улыбка расцвела на её лице, когда она увидела светло-зелёного Наали и багрового Рубрала. Два дракона вились под сводом облаков, переплетаясь, как пальцы влюблённых, и от их пения ликовала душа.

«Рубрал утешил ярость Наали. Тот перестал нападать на всех вокруг после случившегося с Каскаром. Поддержка члена стаи исцеляет его…»