Он приглашал её на себя. Как доа, как всадника, как супруга — которым она не была.

И всё равно она заслужила такую честь.

«Да славится Схаал», — подумала девушка и вздрогнула, когда её ладонь вновь ощутила прикосновение к чёрной чешуе. — «Он способен из мёртвых поднять живого, а из безродной шлюхи сделать драконью наездницу. Пусть суть иная, но ничто не будет прежним с этого момента; в драконе нет пламени, во всаднице нет кипящей крови доа. Наступила иная эпоха».

Она прикрыла глаза и воскресила в памяти то утро, когда Морай, подхватив её, обернул вокруг руки прядь драконьей гривы, подтянулся вверх и запрыгнул на гребень Скары. И, доверившись ему через веху минувших дней, повторила его движения. Шорох ботинок, шелест ткани, тяжесть сумки протянулись вдоль драконьего плеча — и она воссела на загривке Скары.

Кроны невысоких тисов сравнялись с ней. Небо стало ближе. Под ногами разлилось едва ощутимое тепло крылатого зверя. И дырявые крылья распахнулись над лесом.

Эйра спохватилась и крепко накрутила серебрящиеся мокрые пряди на руки. Равновесие потерялось, зверь покачнулся и зашевелился. Полуночный дождь затаил дыхание. Сердце замерло — и взлетело.

— Мор-рай! Опять Мор-рай замыслил что-то! Опять! МАМА!! — верещала несносная птица так, что сдавали нервы.

Криков в Покое и так было слишком много. Настолько, что впору было переименовать его в Скандал. Сперва Вранальг слушал, как отец орёт на мать за то, что та спросила, далеко ли был выслан сэр Миссар. Затем поджал губы при звуке громкой пощёчины — маргот Вранг был на них весьма щедр. А рука его — единственная — тяжела.

После кричала уже леди Ланита — на свою камеристку. Кружева на её платьях поникли и смялись в сырости дрянного долинного жилища, и это послужило поводом наказать прислугу. Хотя все понимали, что причина негодования Голубки из Арракиса совсем не в этом.

Сам же Вранальг, наследник рода Тарцевалей, сидел в комнате, которую ему отвели. И медленно водил точильным камнем по Нобиларду. Двуручный меч-монтанте был выше самого мальчика, да и в заточке не особо-то нуждался. Но Вранальгу хотелось обнимать его, как руку дяди Каскара — и делать хоть что-то.

Сэр Миссар уехал, марпринц Каскар умер, и Вранальг чувствовал себя одиноко. Как чувствует себя любой лордский сын, неожиданно оставшийся без няньки и понявший, как он далёк от родителей.

«Мама отмщена», — думал он и косился через мутное окно туда, где за пеленой дождя должно было быть кладбище. Капли грохотали по крыше; сырость заползала внутрь; начинало пахнуть плесенью и травами. Должно быть, раньше в этой комнате жил алхимик.

Или леди Мальтара, известная мастерица в делах ядов и травительных смесей. Вранальг сдвинул свои серебристо-голубые брови, вспоминая о том, что это она повинна в муках Вранга.

«Теперь отец терзается так, что ему еле помогает даже маковый сок. И его боль ещё долго будет выражаться в гневе».

На столе, где засохли пятна от едких жидкостей и травяных растворов, теперь лежали книги Вранальга. Хорошо, что мама разрешила привезти их; ведь здесь, в этом мрачном краю, ему не позволяли выходить даже с этажа — боялись покушений. Или чего-то ещё.

Словно Долина Смерти сама по себе была зверем, который мог проснуться ото сна в любой момент.

Вранальг только и мог, что читать. О богах и о Первозданной Тьме, из которой они вышли. О демонах, что остались роиться в тенях и проявляться в самом мрачном, что только есть в мире. О небесных защитниках, ангелах, которые являлись на помощь людям волей Аана. О городских и лесных легендах, о драконах и истории доратских мифов, о религиозных законах… и о светских тоже.

Долина Смерти серебрилась от влаги. Тёмная ночь подсвечивалась кронами тисов, и то и дело взгляд мальчика возвращался к окну.

Там. Под землёй. Этот человек умер — умер вместе со своим драконом.

— Ты был чудовищем, Безакколадный, — прошептали губы сами собой. — Но история запомнит тебя и твоего Скару. Вы были неразлучны, и своей страстью ты давал ему силу. Наверное, я любил бы своего дракона так же сильно, если бы хоть когда-нибудь мне довелось бы заключить лётный брак. Но разве сумел бы я так обойтись с собственными подданными, чтобы угодить ему? Разве позволил бы себе стать бы таким жестоким? Нет… Драконы не ценят людских законов, милосердия и порядка. Но мы всё-таки не драконы.

— Мор-р-рай! — вновь возопил кружащий над особняком ворон.

Камень неприятно чиркнул по клинку. Вранальг поспешно отвёл его в сторону, боясь попортить фамильный меч сгинувших Астралингов.

Но мысль, которая сбила его, всё равно прозвучала в голове.

«Однако ты им был».

Тут же в груди разлилась злость. Как можно! Он сделал такое с его матерью!

Впрочем, судя по её вчерашним крикам, недавно отец сделал с ней то же.

Вранальг вскочил и прошёлся туда-сюда по комнате. Звякнули пряжки сапог. Сложная мысль, не слишком доступная для его возраста, сделала все размышления вязкими.

Он никак не мог поймать её за хвост. Но было в ней что-то о том, что любое насилие плохо, женился ты на женщине или нет.

И что куда хуже казаться хорошим и быть плохим, чем просто быть плохим.

Но не мог же он сравнивать отца и Морая так, чтобы последний был в выгодном свете? Это же было противоестественно. Даже грешно, как сказал бы Иерарх Сафар. А богам виднее, что можно думать, а что нет.

Запутавшись, Вранальг резко сменил одно рассуждение на другое. В неясном порыве он кинулся к окну и выпалил сам себе:

— Нет, ну не верю я, что так это и закончилось! Разве есть на свете что-то, что может разлучить Мора и его дракона? Пусть даже смерть, всё равно не верю!

Он прижался носом к окну. От пылкого дыхания тут же запотело пятно на окне. Волнуясь, сам не зная о чём, Вранальг зажмурился…

…а когда открыл глаза, он увидел Скару, Смерть из Брезы, что на дырявых крыльях поднимался с кладбища.

Там, наверху, холод помножился на дождь. Схаалитка поднималась всё выше и выше в небо — невидимая на Скаре и неотделимая от него, будто необычный завиток чёрной гривы. Множество крыш под её взглядом делалось всё меньше. Словно камушки на речном берегу, блестящие от влаги.

В животе искрами вспыхивали восторги и страхи. Она держалась так крепко, как могла. Жёсткие пряди до красноты натянулись на пальцах. Без Морая, в одиночку, каждый взмах крыльями внушал страх.

Как высоко она была! Она, червь, роющий землю! Ей хотелось извиваться и сжиматься, стремясь вернуться назад, на взмокшую от ливня твердь.

Но снова и снова решимость Жницы наполняла её руки.

Она избранница добрейшего бога. Она — могильный ворон, парящий в небе. И крик её — крик дракона.

Ветер трепал волосы и смешивал их с гривой. Они со Скарой соединились в единую чёрную тень, блистающую в огнях города ослепительной чернотой. С утробным рёвом дракон пронёсся над Брезаром. Чёрным коршуном обвёл весь контур построек. Поведя крылом, скользнул ниже — и вынырнул вновь, размяв лапы прямо над магистратом.

В этом краю не осталось триконха, чтобы бить в колокол. Поэтому стали бить в вёдра. Вспыхивали новые и новые огни. Они стягивались воедино; и в единственном глазу зверя отражались созвездием ужаса.

Угольные крыла вновь и вновь выскальзывали из тучи и исчезали в них. Парящий владыка Долины Смерти лениво реял то над крышами, то в вышине. Дождь барабанил по его чешуе и соскальзывал с длинных пальцев. Но дракон торжественно улыбался длинной зубастой пастью. И сверху Эйре казалось, что улыбка косится налево.

Сильные руки помогали девушке держаться на спине Скары. И всё же это было очень непросто. Ботинки постоянно соскальзывали с намокших роговых отростков, мокрая грива лезла в глаза, и гудящий ветер поддавал то слева, то сбоку, а то и сверху, постоянно держа в напряжении.

Но она старалась. Меж ними не было бессловесного единения; однако была некая общая идея.