Далее Альфир приводил ещё несколько красноречивых примеров и ссылок на исследования, доказывающих, что на протяжении нескольких поколений более тёмная линия людей так или иначе покорит более светлую.

«Я изучил немало семей, где возникли известные и славные доа, и пришёл к дивному выводу», — продолжал Альфир. — «Моя матушка тому подтверждение. Она произошла из семьи, где смуглая линия её матери проявилась во всех потомках, кроме неё и её брата Тавроса. Из четырёх детей именно те, кто унаследовали бледность и рыжину вопреки доминантному признаку, стали доа — она и Таврос».

То не значило, по его мнению, что именно светлость внешности как-то связана с крепостью крови доа. Важно было другое.

«Когда отрицательная драконья кровь берёт верх, она словно выворачивает наизнанку правило происхождения. Причём это может быть заметно во всех признаках: строении, цвете глаз, кожи, волос; росте и конституции. Она словно достаёт из рода нечто в нём погасшее и подчёркивает это. Как если бы внутри человека многое нарочно сделалось наоборот — ибо он уже не совсем человек. Дети доа, что тоже становятся доа, склонны походить на родителя-доа или на ещё более давних родственников в роду, чьи черты были давно утрачены».

Морай на основании этого рассудил собственную семью. Отец, маргот Минорай, был его внешней копией. Волосы его были цвета лунного камня, а глаза он имел серые. Этим он настолько не походил на своих смуглых родичей, что первое время едва ли не был признан чужекровным.

Леди Вельвела была серо-седая с самой юности и глаза имела синие, в чём являлась отражением своей матери. Вранг был во всём ей подобен.

Так, Мальтара и Морай стали продолжением крови маргота Минорая, а Вранг и Вальсая — продолжением леди Вельвелы. Но ни Минорай, ни Вельвела не были доа. Минорай лишь растил Скару — и стал его жертвой. Хотя, если судить по исследованию Альфира, он имел все шансы стать его лётным супругом.

Так что же не дало ему? У Морая и на этот счёт со временем нашёлся ответ. Скара просто был не его темперамента. Кровожадный и агрессивный, чёрный дракон не подходил увлечённому, добродушному Минораю. То есть, отцу следовало искать другого.

Но поперёк судьбы вставала политика. Ни один драконий лорд не поделился бы с ним крылатым хищником. Что бы ни завещала Моргемона о величии и великолепии драконов, те в первую очередь оставались страшнейшим оружием своих хозяев.

Так что Морай был обречён погибнуть, не узнав лётного брака, хотя, вроде бы, был урождён для этого.

«Что же Вранг?» — думал Минорай. — «Он в мать, а мать — в свою мать, леди Вальгару Хаур. Хауры были доа давным-давно, ещё до королевы Лорны. При Рыжей Моргемоне, когда многим удалось приданым или младшими ветками получить диатрийских драконов, они всё равно так и не решились оседлать их. Это слабый род. Похоже, и Вальсая, и Вранг унаследовали никчёмную человеческую кровь; но всё же Вранг мой единокровный брат, и не мастью единой наследуется дух доа. Он может попытаться».

Пламя потрескивало в камине опочивальни леди Мальтары. Она велела слугам постоянно поддерживать огонь, но всё равно не могла согреться.

Это был второй день пребывания Вранга в Покое. Морай ничего не сказал о своих планах на него. «Подождём ещё дней десять», — обмолвился он со своим близким кругом. — «Пускай Ланита насядет на Каскара, описывая ему ужасы, которые здесь переживает её супруг. Может, Каскар родит какую-нибудь мысль о том, что пора осадить лошадей и закончить этот фарс».

Мальтара сжала свои плечи и угрюмо посмотрела на танцующий за решёткой огонь.

«Каскар скорее умрёт, чем пойдёт на попятную; он принципиален и горд, как настоящий диатр», — подумала она. — «Морай вряд ли всерьёз ожидает этого. Эту войну начал отец марпринца, и она подобна затянувшейся лихорадке, которая может кончиться либо выздоровлением, либо смертью. Для Каскара это дело чести».

Интуиция подсказывала ей, что развязка близка. Но это не радовало молодую леди. Она сжимала в руке письмо и чувствовала тяжесть, что давит изнутри.

Послание гласило:

«Дорогая Мальтара,

Помяни моё слово, с братом он ничего не сделает. Пройдёт несколько дней, и он приголубит его, полагая его за своё дитя, которого у него никогда не будет. Женщине нипочём не занять с ним подобное место. Неспроста он поручил тебе отыскать незаконорождённых родичей, коли таковые есть; увидишь, он попытается наладить контакт даже с ублюдками от вашего папеньки.

Дети многое берут из ранних лет. Он издавна ненавидел свою мать за то, что она не вмешивалась в жестокость, что творилась между детьми. Но когда леди Вельвела отдала приказ убить Скару — отнять у него его мечту — эта ненависть захлестнула его. Она иррациональна и вечна. Он всегда будет холоден и жесток с женщинами, они для него — угроза для Скары, которого он любит превыше всего. Отсюда у него были близкие отношения и с Исмиротом, и с оруженосцем, хотя, очевидно, они были от противного, а не потому, что он в самом деле имеет больной интерес к мужчинам.

Ты говоришь, ни одна шлюха не уходит от него с побоями и слезами на глазах. Здесь я тоже дам тебе ответ. Он полагает их, женщин со дна общества, такими же, как он сам когда-то. Смейся или оскорбляйся, я вижу его солидарность с самыми униженными и самыми позорными слоями общества — и его жестокость к тем, кто был урождён в любви и достатке. Это закоренелая зависть; и хорошо, что она не доходит до сексуальных девиаций в сторону садизма и членовредительства, иначе мне страшно даже думать, что он делал бы с тобой с самого детства.

Ты сама всё это знаешь. Ты думаешь, что, унизившись окончательно, ты сравняешься со шлюхой в его глазах, и он к тебе тоже будет добр. Может, он и пожалеет тебя. Но лишь на смертном одре. Ты для него — Вельвела, что скрывается до поры до времени. Он не знает тебя и не хочет знать. Лишь как диатрис Вальсая, что отправляет ему письма, ты бы устроила его — далекая, позабывшая его лицо, но неизменно вежливая, создающая иллюзию семейственности.

Ты разумна и сильна, дорогая Мальтара. Ты не любишь его. Это такая же рана, нанесённая тебе детством, как у него. Ты хотела его защиты и покровительства — и ты получала их, если была подле него в нужный момент. Ты привыкла, что так и должно быть. Но ты не приученная шавка, ты человек. Ты отдаёшь себе отчёт.

Пойми это до того, как ты увидишь их сближение с Врангом. И до того, как это ранит тебя в самое сердце. Найди в себе силы сорвать эту петлю со своей шеи и приезжай ко мне.

Моя любовь исцелит тебя.

Твой К.»

Мальтара вздохнула и прислонилась к обитой бархатом стене.

Ей всё равно было холодно. В собственной опочивальне, среди красивой трофейной мебели, что сюда натаскал Исмирот. Среди мужских туник и курток, которые она носила вместо платьев.

А ведь она любила платья. Просто Морай не любил.

Эта переписка длилась годами. И Мальтара знала, что выведенные на бумаге слова — чистая правда.

Только вот она не была готова оставить это так легко.

«Я не хочу бежать с поля боя. Я хочу отметиться на нём — не победителем, так тем, кто нанёс наибольшие потери».

Она посмотрела в окно. Бледный день сменялся бархатной, чарующей ночью. Вечер разливался душистыми тисами. Притихли злые холодные ветра.

И всё равно мурашки бегали по запястьям.

На столе лежали ингредиенты для ядов и лекарств. Алхимик Силас, которого Морай купил, как раба, не внушал ей доверия. Она перепроверяла всё, из чего он готовил, и всегда отслеживала состав его отваров и зелий со своим справочником.

Нынче у неё было лирическое настроение. Книга была открыта на легендах алхимии. Философском камне и целительной силе слюны у некоторых драконов.

Но даже занимательное чтиво не могло отвлечь её от мыслей.

«Когда ты отдал меня Исмироту, я смирилась с этим», — думала она. — «Я верила: ты станешь взрослее и поймёшь, какую жертву я принесла тебе. Когда ты отдал на растерзание Халису, мою единственную подругу, я стерпела и это. И со всем усердием демонстрировала верность твоим приказам. Но правда в том, что я делаю это всю жизнь. А подачки из твоих рук мне уже много лет как не нужны».