На горизонте виднелись шатры с голубыми стягами Астралингов и алыми — Хауров. В подзорную трубу Морай и его командиры, включая упомянутого сэра Лионая, изучали содержимое войск. Астралинги славились своими рыцарями; как младший род от самой Моргемоны, они поддерживали чисто королевский подход к военному искусству. Каждый латник являлся с помпой, дорого одетый и закованный в полированную пластинчатую броню.

Разумеется, это не исключало вовлечение ополчения, которое, напротив, было босо, слабо вооружено и совершенно заброшено своими блистательными хозяевами. Скара даже не жёг их с неба, часто принимая их за грязь.

Хауры были более практичны. Они снаряжали меньше рыцарей, но их рядовые солдаты были более организованы. Также Морай разглядел знамя с голубой змеёй на белом фоне.

«Наёмники Конзаны», — подумал он. — «Ныне часть семейства Гиадрингов, они сражаются и в Рэйке за звонкую монету. Деньги не пахнут».

Наёмники были вооружены гибридно, среди них имелись отряды и ближнего, и дальнего боя, и они с лёгкостью менялись между собой, ибо каждый имел при себе и меч, и арбалет.

«Арбалеты опаснее, чем луки. Арбалет вблизи может пробить чешую Скары».

— Их осадные орудия подходят, — заметил сэр Лионай и помог Мораю отыскать подразделение с требушетами.

«Они не торопятся, будто думают, что я так и буду смотреть и передвигать фигуры по доске в ожидании».

— Прекрасно, — сказал Морай и развернулся, собираясь покинуть верх башни. — Я не кавалер, чтоб давать им, как даме, навести марафет. Пускай встречают меня, как есть.

Он задержался глазами на Лионае и махнул ему рукой, подзывая его за собой.

— Но у них множество новых баллист, маргот! — прозвучал им вслед возглас одного из командиров.

Однако Морай и Лионай уже увлеклись разговором, позабыв на пару минут о надвигающейся грозе сражения.

Лионай одевался как рыцарь и именовался сэром, хотя его посвятили при весьма сомнительных обстоятельствах — и всё же более правомерно, чем Морая. Лионай разжился бронёй с позолоченной гравировкой и даже отпустил волосы до плеч — пшеничные, львино-русые, они украшали его довольное лицо. Морай всё никак не мог свыкнуться с тем, что Лионай сравнялся с ним ростом; он даже стал помясистее, не столь поджарый, сколь сам маргот, но зато лоснящийся, как турнирный конь.

— Ещё раз здравствуй, разбойник, — усмехнулся Морай и хлопнул его по плечу. — Отрастил себе патлы, в длинноволосые диатры метишь?

— Маргот, — поклонился Лионай коротко и перехватил его руку. — Вообще-то маменька моего папеньки была из Маанаров, из рода самого ди Леммарта, так что я не так далёк от королевских кровей, как ты думаешь.

Морай хмыкнул, изучая новые шрамы у него на лице. Лионай, по сути, руководил наёмными мечами — подразделениями отца, которые тот выделил ему под управление. Но основной его целью была не звонкая монета, а репутация.

И не всегда она давалась ему легко. О том можно было судить по его сломанному уху.

— Я надеялся, ты будешь здесь, — словно подумав о том же, произнёс Лионай. — Я насилу вернулся из джунглей на берегу Тиванды — нас нанимали Мадреяры, чтобы мы разобрались с людьми Тайпана. Да только не предупредили нас, что там не логово, а целый скрытый в пойме город. Была такая резня, и я уж думал, больше нам не повидаться.

— Какая драма, — усмехнулся Морай. — Я тебя учил. Ты не можешь умереть в бою.

— Ты не поверишь; только этой мыслью я и выжил, — наконец улыбнулся Лионай в ответ и достал из-за пазухи интересную брошь.

Это был янтарь, в котором застыла золотая бабочка-комета: редкая бабочка из мангровых лесов к югу отсюда, у которой крылья внизу заканчивались двумя длинными хвостами.

— Повторял себе то, что ты говорил мне, — пояснил Лионай. — «Если ты учился у меня, в бою ты не сдохнешь». И не сдох, чёрт возьми, даже когда меня взяли в кольцо два десятка головорезов проклятого Пустынного Змея. Я в первый раз взглянул в глаза Схаалу — меня истыкали, как мишень на стрельбище, и до сих пор не знаю, как выкарабкался. Потом понял, что обязан тебе всем за эту фразу. Поэтому вот — трофей.

И он вручил ему брошь.

Морай подкинул её на руке — она была тяжёлая. Кусок янтаря занимал по меньшей мере половину ладони.

— Какова прелесть, — сказал он и вскинул голову, глядя в тёмные глаза Лионая с усмешкой. — Ты знаешь, что трофей — это мечи и щиты, знамёна и артефакты поверженных врагов? Какую наложницу ты убил ради этого «трофея»?

Лионай не обиделся и парировал:

— Я подношу те подарки, что отвечают моему чувству прекрасного, а мечи и щиты у тебя и так есть.

— Ладно, — Морай положил брошь в карман и улыбнулся. — Спасибо.

Неподалёку громыхнула баллиста, которая сошла с опоры, и оба обернулись, чтобы посмотреть, как солдаты с криками заталкивают её на место.

— Битва — наша мать родна, — протянул Лионай задумчиво. — Этот звенящий воздух перед боем — то, для чего мы родились. И всё же такие сражения — то, что вызывает во мне недоумение.

— Из-за чего?

— Из-за драконов, Морай. Огромные звери, короли воздуха, полные противоречий, удивительные существа, что по какой-то причине иногда решают связать свою судьбу с людьми, — он всмотрелся в затянутый облаками горизонт, словно ожидая увидеть там юркого зелёного Наали. — Они имеют вид хладнокровных — чешуйчатые, как ящеры — но их кровь горячее, чем лава в жерле вулкана. У них шесть конечностей с учётом крыльев, а не четыре, как у всех. Они покрыты перепонками — и одновременно гривами, роскошными, как у редких жеребцов. Они с лёгкостью уничтожают города и армии, не ставя людей ни в грош; но с некоторыми заключают союзы, которые превыше всего на свете. И когда они дерутся меж собой ради интересов двух мелких лордов — это то же самое, как когда кто-то подтирается поэмами века Гагнаров.

— «Мелких лордов», — возмутился Морай и уставился на него с вызовом. — Оборзел ты, дорогой мой.

Но Лионай имел до странного лиричное настроение и даже не попытался изобразить извинения. Он продолжал смотреть на Морая глазами ученика, что понял, как владеть мечом, но ещё не понял, для чего проливать им кровь.

Морай положил руку ему на плечо и сказал:

— Драконам безразличны цели войны, — пояснил он. — Они сцепляются ради большего. Каждый — для чего-то своего. Скара обожает добрую драку, подобно Мордепалу; и с куда большим удовольствием пирует телами солдат, а не связанных рабов. Наали — благородная натура, и по своей драконьей морали он желает мстить тем, кто причинил вред его стае, как я. У каждого из драконов есть что-то, что заставляет их гореть внутри — то, зачем они поднимаются в небо. Какие-то из этих целей отзываются нам, людям, и тогда есть шанс на лётный брак. А какие-то — нет, и такие драконы остаются нам непонятны. Но они прекрасно живут и без нас. Это мы, Лионай, меряем свои победы числом поверженных врагов. А они пылают, как огонь, что разгорается ярче, когда его тронет благоприятный ветер. И всё.

Лионай посмотрел на него с недоверием. Но Морай никогда по второму разу не объяснял.

— Я понимаю… — произнёс златокудрый рыцарь и положил ладонь поверх его руки. — …но всё равно я ожидаю массу противоречивых чувств, когда увижу вашу дуэль в небе.

— Любуйся ею, — ответил Морай. — Битва — мать родна не только для нас, но и для Скары. Ты увидишь его в расцвете сил — счастливым; чего ещё хотеть?

Маргот отстранился, раскочегарив себя собственными речами. Он хотел в бой. Лионай воскликнул ему напоследок:

— Командиры правы, берегись их баллист! Мы насчитали сорок болтомётов разных модификаций!

«Знаю», — подумал Морай и присвистнул. Скара, что ожидал его прямо под стеной, отвлёкся от пожирания заплутавшего адъютанта и поднял голову. — «Но мы не загнанная в овраг кабарга, чтобы нас можно было так просто подстрелить».

Ещё на полпути по лестнице Морай ощутил передавшееся ему жгучее нетерпение Скары, зудящее в пальцах. Он заулыбался и взбежал вверх по подставленной лапе дракона. Уселся в основании его гривы — и вновь почувствовал себя живым.