Но Эйра привыкла к её возражениям.

— А если часа в два ночи? Ну когда совсем последний подпитый толстосум завалится внутрь, и Чаркат его пропустит лишь потому, что никто не пришёл больше?

— Ночью, бывает, к нам приходят самые многочисленные и щедрые гости.

— Редко, Почтенная. Уж точно никто из них не придёт, скажем, часа в четыре утра, когда уже занимается заря.

— Нет, Жница, хватит! Сегодня ты работаешь, и, более того, если я ещё раз увижу, что кто-то от тебя уходит с озадаченным лицом, я твой четвертак снова себе оставлю. Держи себя в руках, поняла?

Эйра вздохнула и смирилась, что ничего с этим не поделать.

Она пыталась, как от неё требовалось, быть не молчаливой и задумчивой, а загадочной и соблазнительной. Увлекала мужчину в полумрак своей спальни, медленно раздевалась, гибким ужом прижималась к его телу…

Но потом, подняв глаза, всё равно видела в лице гостя настороженность, а не вожделение.

«Почтенная права, мне сложновато работать, когда я думаю о мертвецах. Гости это будто чувствуют, или выражение у меня делается слишком уж отсутствующее».

К счастью, за десять лет своего ремесла она научилась исправлять подобные оплошности. Её поцелуи были мягкими, но очень чувственными; а руки с длинными чёрными пальцами творили чудеса ещё до того, как она приступала к делу.

Но ночь сменялась днём, томные вздохи — шумом улицы, нежные касания — шарканьем ботинок. Уже к следующему вечеру Эйра вновь добилась возможности уйти. Всё благодаря тому, что на её долю выпало неожиданно много желающих, и она и устала, и славно потрудилась. Госпожа Грация отпустила её охотнее обычного.

Теперь путь Эйры лежал не на городское кладбище, а к так называемым Лордским Склепам. Это тоже был погост, но для бывшей знати. Он располагался ближе к Покою, особняку маргота, и давно зарос тисами. Пройдя Лордские Склепы насквозь, можно было выйти на тропу, по которой маргот ездил в пещеру к Скаре. Но Эйра, естественно, не собиралась умирать раньше времени и потому пришла к тисовой роще со стороны города.

Ночь укутывала покосившиеся статуи и склеп с проваленной крышей. Могил было совсем немного: здесь перестали хоронить с тех пор, как Морай принял правление. Зато и попасть сюда было легко. Иные лорды ограждали своё кладбище от черни не менее тщательно, чем своё жилище; но маргот, напротив, установил стену Покоя так, чтобы отделить себя от погоста. Словно провёл ту самую черту, что проводила и сама Эйра, когда покидала кладбище.

Однако здесь было совсем не так пусто. Меж деревьев сновали пёстрые псы и полосатые гьеналы. Похожие друг на друга, одни более горбатые, другие менее, они были чем-то средним меж шакалами и гиенами. Они скалились на девушку из-за оградок; брели следом, морща носы и показывая клыки; и постоянно пробегали перед ней, взъерошив короткую шерсть на загривках. Их пестрота хорошо маскировала их среди тисовых иголок.

— Именем Бога Горя, исчезните, — цыкнула на них Эйра. Она изредка бывала в Лордских Склепах и раньше тоже обращала внимание, что здесь можно встретить чуть ли не всю свору маргота. — Кыш отсюда!

Псы хрюкали, утробно рычали и продолжали сжимать вокруг неё кольцо. Но не решались нападать. У них не было должного вожака; хотя огромные следы, не меньше человеческой стопы, виднелись и тут.

«Главное — не показывать страха», — напоминала себе Жница. — «Схаал не позволит им».

Она поставила свою сумку на один из могильных камней. Разожгла свечку. И стала следить, как та ведёт огоньком вправо и вперёд.

— Сын тоскующей души, ответь мне, — произнесла Эйра и вновь растёрла под носом листья змееголовника. Прохладный сладковатый запах проник в нос. — Я пришла тебя искать.

Она скосила глаза на огонёк свечи. Тот подрагивал, указывая всё то же направление: вперёд и вправо.

И она пошла.

От света гьеналы разбежались дальше. Круг стал шире. Они мелькали в полумраке, будто стая хищных серебристых рыб. Эйра двигалась медленно, обходя ограды и кусты могильных роз, чтобы не ничего не пропустить. Она смотрела то на огонь, то себе под ноги, на росистую траву.

Тихие шепотки доносились до её разума. Не все здесь спали спокойно. Кто-то почивал, вероятно, не под украшенными гравировкой надгробиями, а под мшистыми буераками, выкинутый сюда из особняка.

«Сегодня я не буду вас слушать, у меня дело», — думала Эйра и делала шажок за шажком.

Пока не нашла обрывок хлопкового рукава на одной из оградок. За ней, чуть дальше, в траве лежала обглоданная псами кость. Те столпились, обнюхивая её, но Эйра топнула и разогнала их.

Пламя остановилось.

Кость была совсем маленькая, с половину руки Эйры. Было уже даже не понять, предплечье это или вообще нога.

Жница посмурнела. Но, надев перчатку, взяла кость в руку. Никто не обращался к ней, не плакал над ухом.

«Дети часто уходят быстрее родителей. Они спокойнее это воспринимают», — грустно подумала Эйра.

Тисы обступили её, она шла всё дальше и дальше. Даже гьеналы стали реже урчать за спиной. Они словно потеряли к ней интерес. Или, напротив, отвлеклись на что-то; в отдалении слышался громкий хруст ветвей, будто там ходил заплутавший як или что-то не менее огромное.

Эйра была сосредоточена на своём деле и не думала об этом.

Она нашла ещё одну длинную кость в корнях, сняла иссохшую кисть с одной из оград, вытащила череп из лужи и наконец отыскала раздробленные рёбра под розовым кустом. Они были не больше собачьих на вид. Но пламя свечи умерило свою пляску, и Эйра поняла, что на этом её поиски завершены.

«Бедняга», — подумала Эйра грустно. И злобно топнула на псов, что попытались приблизиться.

Хотя им тоже нечего было есть в проклятом Городе Душегубов, кроме друг друга и отбившихся от родителей детей, всё равно ей стало горько.

«Я похороню тебя, как нас учили».

Она выкопала довольно глубокую могилу рядом с этим розовым кустом. Сложила на носовом платке всё, что осталось, и уложила это на дно. А затем, скрестив пальцы на верхушке черенка, уткнулась в них лбом и зашептала:

— После многих дней забвения лишь ты, Владыка Горя, Покровитель Нищих, Ведающий Забытых, помнишь имя этого человека. Не явится к тебе род его, пока не обретут покой его останки. Прими его в объятия сырой земли и распахни пред ним врата царства своего, куда приемлешь ты и богатого и бедного одинаково…

Она дрогнула, перевела дух и вновь сосредоточилась на получившейся ямке:

— ……презренный и калечный тобою поставлены в один ряд со знатными и славными, ибо не забываешь ты никого — так не забудь и этого человека, и впиши его имя в свои книги с тысячами страниц чернилами вечными, как вековечное время.

Затем сделала жест дугой, завершая свою молитву, и с минуту постояла над кучкой земли. Знакомый ветерок взъерошил её тёмные пряди — то был вздох освобождения скорбевшей по ребёнку души.

Всё получилось. Эйра задула свечу.

И тогда, в темноте, она увидела у розовых кустов маргота Морая.

Эйра застыла, затаив дыхание. К счастью, он не заметил её. Одетый в домашнего вида расшитый сюртук и распашной плащ с прорезями для рук, он прошёлся вдоль высаженных у оградки цветов. Мыском сапога пнул какую-то кочку. Его светлые волосы в прохладном полумраке казались белыми.

Он сделал пару шагов вперёд, вернулся к кочке. Маргот явно что-то высматривал у себя под ногами.

Эйра опустила взгляд, чтобы не сверкать белками глаз, и аккуратно шагнула назад. Задержала дыхание. Бесшумно взяла лопату… но та предательски шаркнула лезвием о землю.

Морай тут же обернулся, будто горный ирбис на шорох. И поймал её взгляд.

Он застыл на мгновение — и Эйра знала, почему, ведь в темноте было не разглядеть ни её лица, ни рук, лишь глаза — но потом сощурился и приметил её.

«Бежать уже поздно», — поняла Эйра и напустила на себя спокойный вид.

— Эй, это же ты — Чёрная Эйра, — с натянутым удивлением произнёс маргот. Он покосился на кочку, глазами запоминая место, и приблизился к девушке. Посмотрел на её лопату и на холмик у неё под ногами. — Ты что забыла в лесу, так далеко от своего притона?