— Не говори так… я уже знаю, что у мамы не было выбора… она…
— Уже не важно. Встреча прошла плохо… Не буду дословно передавать наш разговор, просто скажу, что Эмилия говорила ужасные вещи обо мне, о моей семье и о фамилии, она словно знала, что именно ранит меня больнее. Мы страшно поругались… Естественно, после такого меня определили в кадетские казармы, тебя к Фармерам. Тот момент, который тебе снился, стал нашей последней встречей.
Нина чувствовала, как трудно было ему продолжать, и не перебивала.
— В тот день, — голос Чехова сорвался, и он с трудом взял себя в руки, чтобы говорить дальше, — я видел, как ты бежала ко мне, и, хотя Джон за час до этого уговаривал не ходить, предупреждал, что Эмилия в бешенстве, я не послушал… чувствовал, что и ты хочешь меня видеть. Ты бежала ко мне, даже после того, как тебя пытались остановить, и я больше не смог… я вышел навстречу, ты вырвалась в последний раз, пробежала несколько метров и, поскользнувшись, упала… с размаху головой на пол и потеряла сознание. Плохо помню, что последовало за этим, всё как в тумане… я нёс тебя на руках в больничное крыло, бежал за врачом, умолял оставить меня при тебе, а потом сидел в палате двое суток и держал твою руку, но вот ты очнулась, и сразу стало ясно, что всё изменилось…
— Я не помню этого, только знаю, что лежала в больнице, когда была маленькая, с сотрясением…
— Да… ты очнулась и не узнала меня. Сейчас я удивляюсь, почему Эмилия вообще сказала тебе, что ты приёмная, почему не солгала? В том, что случилось с тобой, обвинили меня… и, конечно, мне запретили приближаться и даже здороваться с тобой в учебное время, на общешкольных мероприятиях, да везде.
— Но ты не был виноват! Это несправедливо!
— Наверное… — Антон замолчал. Нина знала, что он справляется с эмоциями, исходящие ощущения от чипа давали ей полную картину его переживаний. Её сердце болело вместе с его сердцем, и его слёзы были её слезами, — я поступил, как мне велели, — продолжил он таким голосом, будто сиюминутно очень сильно простудился, — окунулся в учёбу, жил своей жизнью, нашёл «друга» и никогда больше не приближался к тебе… Вот почему я не хотел возвращаться, не хотел ворошить прошлое и желал, чтобы твоя жизнь сложилась спокойно, вдали от меня, но, как видишь, жизнь непредсказуема… Раньше я задавался вопросом, а надо ли тебе всё это? Мы не родственники по крови, мы не друзья и не любовники, и мне до сих пор не ясно, почему именно ты стала вторым пилотом «Пегаса». Какие цели преследовал Совет, вновь сводя нас вместе? К чему стремился?.. Но теперь мы там, где мы есть… прости…
Возникшая тишина оглушила, взорвалась космически-беззвучными искрами и осыпалась на пол, как остатки перегоревшей лампочки. Нина не отвечала, не дала даже намёка на то, что она услышала его и поняла. Молчание затянулось… Молчала даже система, которая, казалось, уже должна была бы объявить десятиминутную готовность, молчало всё.
— У твоих наручников двухфазовый кодовый замок, — внезапно снова заговорил Антон. Нине показалось, что это случилось спустя сотни, а то и тысячи световых лет. Он говорил серьёзно, приказным, не терпящим возражений, тоном, — Мари не может помочь мне, но зато может тебе. Она уже сняла защитный код, и тебе достаточно будет только сделать резкое движение руками, чтобы освободиться. — Антон повысил голос, когда решил, что Нина собирается возражать. — Послушай! Это важно. Когда через четверть часа настройка системы завершится и Ричард придёт сюда, я отвлеку его и охрану, а ты уходи.
Это был настолько возмутительный приказ, напрочь перечёркивающий всё, что он только что рассказал, что Нина воскликнула, забыв, что их могут услышать.
— Ты в своём уме? — она оглянулась и заговорила тише. — После того, что ты рассказал?
— Это приказ, — Антон откашлялся, — лейтенант!
— Мне плевать. Я тебя не оставлю! Мы уйдём вместе!
— Ты должна успеть на «Пегас», — невозмутимо продолжил он, — чтобы заблокировать мой чип до того, как его снимут. Блокировка капитанского чипа передаст красный сигнал кому нужно, и «Пегас» вернётся на нулевую базу. Сейчас Мари не может вызвать нулевую базу, но ты можешь…
— Красный сигнал? Нулевая база? — Нина ничего не понимала и из всего многообразия информации ухватилась за то, что сейчас было важнее всего. — А ты? А как же ты? Антон!
— За меня не беспокойся, просто сделай это. Пожалуйста.
* * *
Зал заседаний Межгалактической Конфедерации не был в числе стандартных мест встреч на планетах и планетоидах, местоположение базы Октавии Асмирату находилось в зоне строгой секретности. Значилось, что база постоянно перемещается, потому перед началом встречи на бортовой компьютер каждого приглашённого корабля приходили нужные координаты. Руководители союзов, главы народов и рас в слепую перемещались по заданному маршруту и оказывались у воздушной сферы «Илларион» прямо в открытом космосе. Внутри сферы круговая гравитация удерживала десятки платформ, на которых располагались жилые кварталы и центральный зал заседаний. Сфера была хорошо защищена оборонной системой дронов и частично живой армией, её коды оставались неприступны даже для самых отважных и заядлых хакеров. Сама Октавия Асмирату жила здесь со своей семьёй — оставшаяся часть утраченной расы Акустико — они оберегали свои ценности и своё наследие, как могли. Все знали это и уважали её решение отдалиться от мира, расформировать полный состав Совета Конфедерации и уединиться. Не многие понимали, какой силой она обладала, но каждый знал, что идти против неё — чистое самоубийство.
Гидеон Донован вошёл под своды стеклянного зала заседаний самым последним. На этот раз он был один, Октавия не любила принимать толпу, поэтому к ней являлись исключительно компетентные лица по тому или иному вопросу. Гидеона поприветствовали Лагости Аки, Леди Варана и Кро Исс. Барнибил Эс молча кивнул и отвернулся.
Основная часть зала заседаний представляла собой большой светлый зал с самым настоящим троном, парящим в воздухе на высоте в три человеческих роста. Собравшиеся встали полукругом на некотором отдалении от него и замерли в ожидании.
Глава Межгалактической Конфедерации приходила непредсказуемо и только по собственному желанию. Сначала у трона вспыхивал маленький искрящийся шарик, он, прытко разрезая пространство и время, создавал прямо в воздухе образ двери. Дверь открывалась, и из неё, вместе с потоком яркого солнечного света, окутанная сиянием и эфемерной серебристой пыльцой, появлялась она. Октавия Асмирату делала первый шаг, под её ногами воздух расплывался волнами и формировал прозрачную платформу, а следом и лестницу. Гуманоидное, непривычно худое для человеческого взгляда тело Октавии было спрятано под металлическими вставками, с переливающейся ярко-жёлтой энергией в соединениях и сгибах этих вставок. С первого взгляда можно было подумать, что она носит такой костюм, но на самом деле металл являлся частью строения её тела. Только юбка, почти не прикрывающая ничего впереди, но уходящая длинным шлейфом назад, оставалась единственной деталью гардероба. Светлые глаза, в глубине которых сиял маленький солнечный огонёк, оттеняли прямые металлические ресницы, отчего её взгляд оставлял впечатление тихой угрозы и безграничной справедливости. Кристально-белый ворох её волос венчала высокая железная корона.
— Си Де Ра. Сияния звёзд и вечного мира. — Октавия Асмирату склонила голову и устремила взор на гостей.
— Сияния звёзд и вечного мира, ваша светлость, — ответила Леди Варана. Она пришла сюда на правах главы самой мощной армии галактики, и потому первой взяла слово. — Мы прибыли по важному вопросу. Дело в атаке Юмаради на систему Исса и захват Кабадука. Мы считаем разумно сейчас привести флот Конфедерации в боевую готовность.
Октавия медленно моргнула и манерно сложила руки перед собой, так, словно держала длинную трость.
— Я принимаю это к сведению. Что думает представитель системы Исса?
Кро Исс откашлялся.
— Это была моя идея, — заметил он, — я полностью поддерживаю Леди Варану в этом вопросе.
