Как правило, индивидуалистические культуры в среднем более богаты и более производительны, чем коллективистские, хотя то, что с недавнего времени в роли ведущей промышленной державы выступает Япония, делает эту зависимость не такой убедительной, как раньше. [Маркус и Китаяма (Markus, Kitayama, 1991) утверждают, что мотивация достижения, лежащая в основе экономических успехов Японии, может быть связана не с индивидуалистическими ценностями, как на Западе, а с коллективистски-ми устоями, такими, как семья, честь и лояльность по отношению к коллективу.]

Другое дело, являются ли индивидуалистические общества более здоровыми или мудрыми (Bellah et а1., 1985)? Некоторые интересные данные об издержках индивидуализма недавно поступили из области психологии здоровья. В соответствии с материалами специально организованных опросов и текущей статистики убийств, самоубийств и смертности от заболеваний, связанных со стрессом, анонимность и одиночество, характерные для индивидуалистических обществ, вынуждают живущих в них людей платить за это очень высокую цену (Triandis et а1., 1988). В одной из двух особенно убедительных подборок статистических показателей речь идет об уровне инфарктов. Во-первых, уровень инфарктов среди белых американцев, проживающих в Соединенных Штатах Америки, почти в пять раз выше уровня аналогичного заболевания среди японцев, живущих в Японии. Во-вторых, живущие в Америке культурно адаптированные японцы (т.е. говорящие дома по-английски, относящиеся к своим детям скорее на американский, чем на японский манер) в большей степени подвержены сердечным приступам, которые случаются у них примерно в пять раз чаще, чем у их сохранивших культурную самобытность соотечественников, также проживающих в Америке — даже после исключения влияния переменных, связанных с образом жизни, — таких, как диета, курение и физические упражнения (Marmet & Syme, 1976). Все эти факты означают, что характерная для коллективистских обществ социальная поддержка выступает в роли буфера, смягчающего стресс.

Говоря в целом, коллективисты платят свою цену в виде экономических и социальных ограничений, пожиная взамен плоды в виде социальной поддержки. Индивидуалисты обладают большими правами в отношении своих визави и большим выбором в отношении того, с кем из них иметь дело, но в случае, если у членов индивидуалистической культуры возникают проблемы, то они не могут с легкостью обратиться за помощью к окружающим. Функции, выполняемые в коллективистских обществах родственниками, знакомыми и коллегами, в индивидуалистических обществах берут на себя психотерапевты. Юристы играют в индивидуалистических обществах роль посредников в конфликтах, которые обычно носят затяжной и открытый характер, а решение их затягивается. В коллективистских обществах те же функции осуществляются приватно более старшими по возрасту членами или семейными кланами, или начальниками на работе, зачастую более оперативно и менее болезненно.

Авторы этой книги, будучи безнадежно индивидуалистическими американцами, тем не менее получают удовольствие, обнаруживая глубокие различия в культурном багаже друг друга. Росс вырос в нерелигиозной еврейской рабочей семье, в то время как Нисбетт — в протестантской семье, принадлежавшей к среднему классу. Многие различия между евреями и неевреями в отношении роли и влияния семьи настолько общеизвестны благодаря современным телевизионным программам, литературе и комиксам, что давно сделались культурными клише. Однако они все еще способны нас удивлять.

Однажды Росс вскользь обратил внимание Нисбетта на то, что вырос в семье, где от него постоянно ожидали проявления озабоченности мнением о нем многочисленных двоюродных дедов, на каждого из которых семья могла в случае нужды рассчитывать и к каждому из которых он регулярно заходил в гости. Нисбетт покачал головой и поведал, что он вырос, так и не зная, кем были большинство из его двоюродных дедов, и ничего от них не ждал; им самим вряд ли захотелось бы знать о каких-либо его достижениях или неприятностях, даже если бы они и узнали вдруг о них, то не проявили бы никакого участия, и даже если бы они его и проявили, ему было бы наплевать.

Возможно, этот жизненный пример поможет объяснить, почему выдающийся психолог личности и клиницист Джордж Келли (George Kelly, 1955), подчеркивавший важность рассмотрения социальных феноменов с точки зрения самого индивида, указывал также и на необходимость учитывать этническую принадлежность клиента, определяя, является ли та или иная его реакция свидетельством патологии. Он заметил, например, что излишняя озабоченность клиентов-евреев семейными вопросами может быть ошибочно истолкована как патологическая личностная зависимость, если терапевт не будет знать о данном коллективистском аспекте жизни евреев.

Социальный контекст и процесс атрибуции на Востоке и Западе

На протяжении последних двух десятилетий североамериканские социальные психологи были активно заняты описанием стратегий и тенденциозностей, имеющих место в процессе формирования умозаключений о чертах личности и атрибуциях поведения.

Новейшие межкультурные исследования показывают, что в своих усилиях мы грешили некоторым этноцентризмом или по крайней мере неспособностью учитывать различия между культурами и субкультурами. Для начала очень поучительно было бы обратить внимание на контраст между испытуемыми, чье поведение отражает принадлежность к какой-либо из двух культур — к индивидуалистической или к коллективистской.

Собственная значимость по сравнению со значимостью других. Интересный пример, приведенный Китаямой и его коллегами (Kitayama et а1., 1989), говорит о том, что, имея дело с себе подобными, коллективисты-японцы в меньшей степени, чем индивидуалисты-американцы, склонны рассматривать себя в качестве центра всеобщего внимания. Основания для подобного заключения не совсем непосредственным, но при этом весьма изобретательным образом были выведены из классического факта, касающегося оценки сходства.

В 1977 г. Эймос Тверски сообщил о неожиданном открытии, состоявшем в том, что оценки сходства двух предметов суждения зачастую бывают асимметричны. То есть испытуемые склонны считать, что Мадрид больше похож на Нью-Йорк, чем Нью-Йорк — на Мадрид, либо что шакалы больше напоминают собак, чем собаки — шакалов. Причины подобной асимметрии кроются, очевидно, в склонности испытуемых рассматривать более видный, важный и богатый ассоциациями Предмет в качестве подразумеваемого эталона или стандарта для сравнения и заключать, что менее видный и менее значимый объект имеет с ним больше сходства, чем это было бы при обратном сравнении.

Холиоук и Гордон (Holyoak & Gordon, 1979) вполне в духе данного обобщения установили, что испытуемые-американцы склонны считать, что другие похожи на них гораздо больше, чем они — на других. Иными словами, сравнительно незначимый, не бросающийся в глаза, когнитивно бедный «он» рассматривался как довольно похожий на значимого, видного, когнитивно богатого «Я», но не наоборот. Китаяма и его коллеги продемонстрировали существование среди японцев прямо противоположного паттерна. Полученный ими результат означал, что японцы, имеющие по сравнению с индивидуалистичными и «эгоцентричными» американцами более коллективистскую ориентацию, рассматривают окружающих как объекты, более важные и очевидно более достойные внимания, чем они сами.

Обобщенные взгляды на свойства личности в сравнении с контекстно-зависимыми. В 1989 г. Казенс (Cousins, 1989) обнародовал результаты исследования, связанные с описанным выше феноменом. Он использовал тест «Кто я?» и продемонстрировал, что коллективисты-японцы в меньшей степени, чем американцы, склонны претендовать на обладание широкими, кросс-ситуативными личностными свойствами, проявляющимися в разных ситуациях. Так, отвечая в свободной форме на вопросы теста, в которых не было задано никакого конкретного контекста, японцы перечислили в четыре раза меньше абстрактных психологических свойств (например, «я — оптимист»), чем американцы, но в то же время в три раза больше социальных ролей и вариантов контекста (например, «я член драмкружка»). Когда же были заданы определенные контексты, именно японцы были более склонны прибегать к описанию самих себя с помощью личностных атрибутов (например, «дома я иногда ленив» или «в школе я трудолюбив»).