Однако для доказательства того, что люди могут противостоять и противостоят давлению в сторону конформности, нам вовсе не нужно апеллировать к открытиям, сделанным в лаборатории. Все мы можем привести примеры случаев, в которых мы сами или другие знакомые нам люди охотно высказывали свое несогласие. В действительности, такое могло происходить даже при обстоятельствах, когда (по крайней мере на первый взгляд) возможная цена за подобное несогласие казалась значительно более высокой, чем цена, ожидаемая потенциальными «отщепенцами» в ситуации, сконструированной Эшем.
Вопрос о том, когда и почему люди готовы действовать вразрез с общим мнением, был рассмотрен Россом, Бирбрауэром и Хоффманом (Ross, Bierbrauer & Hoffman, 1976), которые проанализировали созданную Эшем ситуацию с точки зрения причинных атрибуций, формировавшихся у ее участников. Росс и его соавторы утверждали, что в сущности люди, вынужденные выбирать между конформностью и несогласием, почти всегда в состоянии назвать причины отличия их взглядов. Они могут указать на различия в целях, побудительных мотивах, имеющейся информации или предварительных предположениях — различия, которые с точки зрения разумного человека могут служить причиной для выражения несогласия, равно как и оправдывать его.
В отличие от этого сконструированная Эшем ситуация была уникальна тем, что не оставляла потенциальным диссидентам никакой возможности для объяснения явно ошибочных, но единодушных суждений партнеров. Верное суждение представлялось испытуемым столь очевидным, что только дураки или сумасшедшие могли бы заблуждаться. Поэтому они имели все основания предполагать, что правильный ответ казался настолько же очевидным и остальным. В соответствии с этим, проявляя несогласие, они подвергались риску показаться некомпетентными или даже несколько невменяемыми. В лучшем случае их несогласие обещало быть настолько же непонятным для остальных, насколько суждения остальных представлялись непонятными для них самих. Несогласие потенциальных диссидентов представляло бы собой, по сути, вызов коллективной компетентности других участников, отважиться на который человеку особенно трудно, когда его собственная способность к осмыслению мира поставлена под сомнение.
В целях проверки данного атрибутивного анализа Росс и его коллеги воссоздали версию ситуации Эша, в которой испытуемые выносили простые суждения об относительной продолжительности двух звуковых сигналов. Они показали, что испытуемые проявляли гораздо большую готовность к несогласию в критических испытаниях (где они сталкивались с единодушно неверным мнением группы), если были предусмотрены различные варианты последствий ошибочного суждения. Испытуемые знали, что в ходе критических испытаний кажущиеся неверными суждения, если они будут правильными, принесут тому, кто их высказал, большую выгоду, в то время как выгода от очевидно верных суждений будет совсем незначительной. В этой ситуации наблюдалось существенное снижение уровня конформности. Росс и его коллеги утверждали, что это происходило потому, что введение в ходе критических испытаний асимметричной матрицы вознаграждения обеспечило явному несогласию приемлемое объяснение. Испытуемый мог рассудить, что «именно их, а не мое суждение подверглось искажению ввиду обещания высокого вознаграждения» либо даже «они, очевидно, решили, что стоит рискнуть, а я — нет». Иными словами, введение асимметричной матрицы устранило из ситуации Эша наиболее характерную и мощную по воздействию особенность — отсутствие у наивных испытуемых какого-либо приемлемого способа объяснить очевидное расхождение в данных чувственного восприятия.
Размышление над значением исследований Эша и выявление факторов, влияющих на конформность, остается по-прежнему актуальным и интересным занятием даже для тех психологов, которые уже давно знакомы с этой его работой. Но, независимо от интерпретаций его открытий, предпочитаемых разными психологами, все они сходятся в том, что исследование Эша представляет собой одну из наиболее изумительных демонстраций замечательной способности ситуаций извлекать на поверхность поведение, относительно которого большинство из нас уверены, что они никогда к нему не прибегнут, а именно: к публичному выражению согласия с чужими взглядами, которые резко расходятся с нашими собственными.
Беннингтонские исследования
Следующая классическая серия исследований социального влияния уводит нас за пределы лаборатории, прочь от нюансов экспериментальных парадигм к знакомой всем проблеме политических убеждений. Как известно, изменить чьи-либо политические взгляды чрезвычайно трудно. Конечно, пропагандистские кампании, предпринимаемые средствами массовой информации, иногда достигают успеха. Но этот успех чрезвычайно редко бывает достигнут либо вообще никогда не достигается за счет изменения фундаментальных политических взглядов избирателей. Подобные кампании могут успешно продемонстрировать личные достоинства кандидата, его способность к лидерству или сопереживанию людям либо (пользуясь менее благовидными средствами) поставить под сомнение репутацию оппонента.
Однако факт остается фактом: предвыборные кампании редко служат причиной реального перехода избирателей из одного политического лагеря в другой. Даже наиболее искусно составленные риторические обращения редко бывают в состоянии убедить консерваторов голосовать за кандидатов либералов, поддерживать инициативы, которые кажутся консерваторам либеральными, или наоборот. Еще менее они способны убедить избирателей изменить базовой идеологии, которую они исповедуют. На самом деле, в ходе наиболее успешных политических кампаний не предпринимается даже попытка повлиять на политические взгляды электората. Вместо этого ведется борьба за голоса так называемых колеблющихся, после чего усилия сосредоточиваются на выявлении единомышленников и на обеспечении их явки на избирательные участки для подачи голосов в день выборов.
Вопреки приведенным выше соображениям политической мудрости, подкрепленным результатами многих экспериментальных исследований стабильности избирательных привычек (например, Berelson, Lazarsfeld & MePhee, 1954; Hyman & Sheatsley, 1947), а также исследований более общего характера, посвященных неудавшимся кампаниям, направленным на изменение социальных и политических аттитюдов с помощью средств массовой информации (например, McGuire, 1986; Roberts & Maccoby, 1985), мы приглашаем читателей обратиться к результатам знаменитого Беннингтонского исследования, предпринятого Тео-дором Ньюкомбом в конце 30-х годов (Newcomb, 1943).
Основные открытия, сделанные в ходе данного исследования, могут быть обобщены довольно просто. В период с 1935 по 1939 г. в Беннингтонский колледж поступали молодые женщины, принадлежавшие преимущественно к семьям, относящимся к верхнему сегменту среднего класса. Все они разделяли в целом консервативные республиканские политические взгляды и избирательные предпочтения своих родителей. Через пару лет, после того как студентки попадали под влияние университетской среды Беннингтона, их взгляды и предпочтения смещались далеко влево по сравнению со взглядами, которых придерживались члены их семей и большинство других американцев, принадлежавших к одному с ними социальному слою.
Результаты выборочного опроса, проведенного в студенческом городке накануне президентских выборов 1936 г., особенно убедительно свидетельствовали о происшедших изменениях. В тот год кампания за переизбрание на второй срок президента-демократа Ф. Рузвельта натолкнулась на сопротивление со стороны как республиканцев, критиковавших его шаги в рамках либеральной политики «нового курса»{7}, так и кандидатов от социалистов и коммунистов, которые пользовались существенным успехом, убеждая измотанных великой депрессией американцев в необходимости еще более радикальных перемен. Среди студенток Беннингтона первого года обучения, прибывших в студенческий городок во время выборов, более 60% поддерживали республиканца Лэндона, в то время как правящего демократического президента Рузвельта поддерживали менее 30%. Менее 10% студенток поддерживали социалиста Томаса либо коммуниста Браудера. Данное процентное распределение избирательных предпочтений студенток (даже несмотря на неожиданную поддержку, оказанную частью из них двум радикальным кандидатам) отражало предпочтения их состоятельных родителей и других представителей социального слоя, к которому они принадлежали. Среди второкурсниц, находившихся к тому времени в Беннингтоне чуть более года, сдвиг влево был уже вполне очевиден. Лэндон и Рузвельт пользовались у них поддержкой в равной степени (по 43% каждый), а два радикальных кандидата делили между собой оставшиеся 14%. Среди студенток старших курсов сдвиг влево был еще более впечатляющим. Лишь 15% из них поддерживали Лэндона (правого кандидата, которому отдавали предпочтение несомненное большинство их родителей), около 54% поддерживали Рузвельта и более чем 30% студенток предпочитали одного из двух радикалов.
