Альберт магией (он предпочитал называть это именно так) занялся довольно поздно, как он сам говорил «в пору, когда юношеская глупость уже выветрилась, а старческая мудрость только на подходе». Таким образом, бесшабашность и готовность к переменам наложились на некоторое понимание человеческой психологии.

Альберт понял, что наибольшего впечатления от зрителей можно добиться, работая не с техникой, а с сознанием людей. Продвинутые технологии и совершенный инвентарь – это хорошо, но, таская с собой тонны ящиков и десятки ассистентов, невольно заставляешь публику насторожиться. Почти никто уже и не поверит, что перед ним выступает истинный волшебник, а не мошенник с дипломом инженера. Публика наслышана о потайных карманах, девушках-близняшках и о том, что из-за кулис номер иллюзиониста выглядит совсем не так, как из зрительного зала.

Для Константинова же было важно, чтобы зрители испытали от шоу такие же эмоции, как от просмотра захватывающего фильма. Он делился со зрителями сокровенной тайной, не используя видимый всем реквизит, выступал в зале, а не на сцене, иногда даже намерено одевался в простую футболку или вовсе безрукавку, щеголяя бицепсами и показывая, что прятать монетку в рукаве у него нет возможности.

Несмотря на внешнюю простоту фокусов, лишь слегка видоизмененных, выступления Ашора Визарда (такой он взял себе псевдоним) производили на публику неизгладимое впечатление. «Как он это делает?!» – этот сакраментальный вопрос бился в головах у всех, кто видел его изящные в исполнении номера. Поскольку выступал маг всегда в одиночестве, без помощников и подсказчиков, иногда и впрямь казалось, что он владеет секретом чтения мыслей или телепортацией. Даже его коллеги-фокусники признали его таланты, присудив гран-при международного фестиваля иллюзии и волшебства.

Когда Патрисия прислала ему приглашение поработать на свадьбе, Альберт-Ашор как раз находился на распутье. Он размышлял, стоит ли ему продолжить цирковую карьеру или пора заняться чем-то еще. У него была беспокойная натура бродяги, и он физически не переваривал работу, превратившуюся в рутину. Но приглашение Патрисии вдруг обернулось слепым случаем во всей своей красе – и кто такой Ашор, чтобы спорить с ним и с Высшим Судьей, контролирующим его поступки?

Ашор приехал на собеседование в головной московский офис компании «Долгов интерпрайзис», без труда получил добро и стал готовиться к поездке в Антарктиду.

В условия его контракта входило четыре выступления: два на корабле по дороге на Антарктический полуостров, одно в гостинице на новогоднем празднике и одно на обратном пути. Все номера должны были быть эксклюзивными и длиться не меньше часа.

Вчера была первая «проба пера». Ашор не напрягался, прощупывая публику, чтобы узнать ее слабые стороны. Он демонстрировал древние, как мир, трюки французского фокусника, попутно рассказывая его биографию, а сам подмечал реакцию каждого присутствующего. Сегодня пришел черед второго выступления – более сложного и отчасти более рискованного. В ожидании ужина и назначенного после него «магического сеанса» Ашор сидел в баре, попивая апельсиновый сок из высокого стакана и лениво перелистывая забытый кем-то охотничий журнал.

Экскурсанты, отправившиеся на остров Обмана, еще не вернулись, поэтому на верхней палубе было спокойно и немноголюдно.

Красавица актриса и консультант по науке тихо шептались за самым удобным столиком возле гигантского окна с видом на изломанные кальдеры. Ашору было несколько обидно, что самая симпатичная девушка на корабле так быстро и явно уплывала из его рук, но ничего не поделаешь. Бодаться из-за нее с гляциологом он не собирался – и без того забот хватало. К тому же влюбленная парочка смотрелась очень мило. Правда, они скоро ушли, лишив его приятного зрелища расцветающей на глазах Виктории. Актриса и раньше притягивала взоры, а теперь, в обществе нового поклонника, похорошела еще больше.

«Пускай их», – подумал Ашор, в глубине души принимая, что Громов в целом неплохой парень. Он даже улыбнулся своему великодушию.

Перелистнув журнал, Ашор окинул помещение преувеличенно скучающим взглядом.

Бармен, устав протирать стойку, подбивал клинья к молоденькой официантке, которая воспринимала флирт благосклонно, кокетничала и временами прыскала в кулачок, реагируя на шутки кавалера. Но это было совсем не интересно, потому что не таило ни искренности, ни далеко идущих перспектив. Поэтому Ашор переключился на последнюю парочку посетителей, секретничающих за угловым столиком в противоположном углу. По его прикидкам, им как раз пора было миновать предисловия и подобраться к самой сути.

В самом темном углу бара сидели французы: Жак Дюмон и его то ли секретарь, то ли компаньон по имени Ги. Пед ними стояли пивные кружки – практически полные – и лежали на тарелочке нарезки солёного сыра, копченостей и сушеной рыбы. Они вполголоса переговаривались на французском, и Ашор, вздохнув, напряг слух. И когда его ухо совершенно отчетливо уловило обрывок фразы, в запале произнесенной чуть громче остальных, он поздравил себя с тем, как вовремя ему пришла в голову идея посетить бар.

– … Это будет самым совершенным оружием! Его захотят иметь абсолютно все. Нам останется лишь выбирать, кто подороже заплатит.

Слова принадлежали Дюмону. Ашор скосил глаза в его сторону, примечая физиономию, светящуюся довольством. По-французски иллюзионист прекрасно разумел, как, впрочем, по-итальянски, по-английски, по-немецки, включая их средневековые варианты, и даже классическая латынь не являлась для него тайной – без этого умения трудно разбирать рукописные записки гениев прошлого, доверявших кое-какие секреты бумаге. Да и умение читать по губам тоже было не лишним при его образе жизни. Однако выпячивать свои знания Ашор не любил, справедливо считая, что куда ценнее умение слушать, чем говорить.

Выпив остатки сока, Ашор громко по-английски попросил бармена повторить заказ и перевернул страницу журнала. Сам же продолжал прислушиваться.

Жак Дюмон на секунду прервался, услышав просьбу Ашора – видимо вспомнил, что они тут с помощником не одни, но потом вернулся к прерванной теме. Он был почему-то уверен, что никто их не понимает, будто его родной язык являлся бог весть какой абракадаброй.

Второй француз, Ги Доберкур, тоже скользнул взглядом по Ашору. Но Визард прятаться не собирался. Наоборот, намеренно шумно подвинул стул, якобы мешавший ему привольно вытянуть ноги, и поблагодарил официантку, принесшую заказ, присовокупив изысканный комплимент. Доберкур отвернулся.

– Так вот, я уверен…

– Говорите тише, – попросил Ги своего собеседника.

– Если все пойдет, как задумано, – сказал Дюмон, наклоняясь к нему, – к концу следующего года лаборатория закончит с предварительными испытаниями и предъявит конечный продукт. Проблема в том, что до нашего появления у них уже был заключен контракт. Но есть лазейка: этот контракт заключался на конкретный двигатель, а у нас будет универсальная вещь. В том числе и с чисто военным потенциалом. Мы объявим новый конкурс. Если русские захотят участвовать со всеми наравне, то пожалуйста, пусть подают заявку. Но и цена, и условия будут совсем другими.

– А владелец лаборатории разделяет ваши взгляды?

– Это задача Патрисии, чтобы разделял. Но я не для того завел с тобой этот разговор, чтобы обсуждать Долгова.

– Зачем же тогда?

– Я знаю, кто ты.

Ги изобразил неподдельное удивление.

– Да-да, мой дорогой друг. И я прекрасно понимаю, что сейчас ты пытаешься вытянуть из меня как можно больше подробностей. Так вот, передай тем, кто тебя послал: я не жадный и согласен на обычный процент с продажи. Или солидный банковский счет, который бы мог обеспечить меня до конца жизни. Мне не требуются ни слава, ни положение, я не лезу в политику, потому что от природы очень скромный человек. Но я хочу жить и готов договариваться. Так и передай.

– Почему вы считаете, что кто-то меня послал? – уточнил Доберкур все с той же гримасой удивления на лице.