Литмир - Электронная Библиотека

Бой затихал, когда в небо взвились три ярко-зеленых огня. Приказ отходить. Отход прикрывают Ножин, Казаков, Самойлов. Стрельба редеет. И вдруг — мертвая тишина. Сквозь зыбкую мглу угадываются очертания своих траншей. Неожиданно Казаков и Самойлов почувствовали, что ранены. Снова залаяли немецкие пулеметы, будто спешили наверстать упущенное. Пронзительно визжали и, чавкая, рвались мины. Немцы открыли по отходящим разведчикам фланговый огонь.

Ничего странного или необычного в действиях Ножина, ничего, что давало бы ключ для дальнейших поисков. Оставалось опросить Казакова и Самойлова. Они были с Ножиным до последней минуты боя. Той же ночью их эвакуировали в один из армейских госпиталей.

Врач не сразу разрешил допрос: состояние раненых улучшалось медленно. Наконец согласие получено. Они лежат в разных палатах, и я допрашиваю их порознь, но показания их в главном, в том, над чем я так мучительно бьюсь, совпадают.

Это было недалеко от наших траншей. Шли последние минуты боя. Ножин, прикрывая отход, занимал наиболее рискованные позиции. Группа немцев преследовала разведчиков. Кирилл пошутил тогда: «Невежливо становиться к противнику кормой». Подпускали фашистов ближе и уничтожали их гранатами — диски автоматов были пустые. Видели, как Кирилл Ножин выдернул из гранаты предохранительное кольцо. Вдруг стало тихо. Было слышно, как ветер трепал полотна флажков, обозначавших «узкости» в минном поле. Нет, ни Самойлов, ни Казаков не видели, чтобы Кирилл швырнул ту последнюю гранату...

К горлу подступает горячий ком. В большой, залитой весенним солнцем палате пахнет лекарствами и гипсовыми повязками. Я смотрю на раненых бойцов и думаю о Ножине...

Только в блиндаже Кирилл почувствовал, что выходит из состояния самозабвенного напряжения, которое испытывал всегда в быстротечном, полном неожиданностей бою. Мышцы сами собой ослабели, захотелось присесть. Вдруг он скорее почувствовал, чем уловил слухом, в руке зловещее шипение. Страшная догадка обдала мертвящим холодом. Мгновенно пронеслись картины боя. Он приготовил для броска гранату, а немцы не появились. Сгоряча забыл, что граната на взводе. Так и отходил, крепко зажав ее в руке. Теперь спусковой рычаг освободился от давления пальцев. Через три-четыре секунды — взрыв... Как четко, громко стучит в висках кровь, точно маятник часов. Только сильнее и чаще. Выбросить гранату из блиндажа не удастся. Есть только одно решение. Оно пришло сразу же. Не погибать же товарищам из-за его оплошности! Надо так крикнуть, чтобы они отпрянули от него. Теперь как можно сильнее прижать гранату к животу, зажать своим телом, лечь на нее. И все... Жаль, что глупо! Мать... Сестренка... Ее трогательно-смешные каракули на листке из школьной тетради — «УБЕЙ ФАШИСТА». Катюша...

Вот и взрыв.

Мертвые говорят... - pic03.jpg

Мертвые говорят...

Мертвые говорят... - pic04.jpg

1

Срочное донесение о чрезвычайном происшествии на «пятачке» поступило в прокуратуру в полдень.

В донесении сообщалось, что прошедшей ночью рядовой Бряхин заметил со своего поста человека, который полз к противнику. Узнал в нем рядового Ляпикова и, после отказа того остановиться, открыл по Ляпикову огонь и убил его. Далее значилось: «За высокую бдительность и решительные действия, предотвратившие измену Родине, возбуждено ходатайство об освобождении Бряхина от наказания[1] и о снятии с него судимости. Бряхин представляется к награде».

Живая связь с «пятачком» поддерживалась, как правило, ночью. Днем она была сопряжена с немалым и, в сущности, бесполезным риском. Поэтому в дневные часы к ней прибегали только в безотлагательных случаях, каждый раз с личного разрешения Куртюмова, командира полка.

Прокурор счел происшествие на «пятачке» именно таким случаем и предложил Хохлову сразу же отправиться туда. С Томашевичем, судебно-медицинским экспертом, следователь условился, что тот прибудет на «пятачок» с наступлением темноты.

С неделю как наступило похолодание. Над землей угрюмо нависали тяжелые тучи. Ветер гнал их на восток, и им не было конца. Вода в мелких лужах промерзла до дна, в воронках и щелях, в заброшенных окопах притаилась под узорными корками льда. Он лопался под каблуками со звуком, напоминающим разрыв мины в воздухе.

Два часа спустя Хохлов в сопровождении выделенного в полку солдата благополучно прибыл на «пятачок».

2

С «пятачка» были хорошо видны замысловатые зигзаги немецких траншей. Казалось, что чудовищный спрут, укрыв в земле мерзкое туловище, опутал высоту своими щупальцами.

Хохлов прильнул к окулярам стереотрубы. Ничейная земля. Опустошенная, с вмерзшими в нее грязно-бурыми следами огня и смерти, в окаменелых морщинах и ямах.

Ляпиков лежал ничком, головой к «пятачку», в тридцати-сорока метрах от траншеи. Шинель его была распахнута, шапка валялась в нескольких шагах впереди, у края свежей воронки, по-паучьи растопыренные пальцы рук вцепились в землю, левое колено согнуто, будто для броска, правая нога, вытянутая в струну, упиралась в дерево. Крону дерева срезало снарядом, а на оставшемся бессмысленном огрызке ствола висела немецкая каска. Ветер раскачивал ее, и она кивала, как заведенный болванчик.

«Странно, — подумал Хохлов, — похоже, смерть настигла Ляпикова в момент стремительного рывка...»

По тому месту, где лежал труп Ляпикова, немцы вели из пулемета прицельный огонь.

— Теперь будут держать под огнем, — насмешливо косясь на Хохлова, сказал понятой, быстроглазый офицер в зеленом ватнике.

Над траншеей коротко взвизгивало, с бруствера шурша сыпались комья мерзлой земли.

— Засекли, — буднично заметил майор Каменский, маленький, кривоногий, с насмешливыми глазами. Участие в осмотре места происшествия для него не было обязательным. Но он все же пришел — видимо, чтобы подчеркнуть перед представителем дивизии высокий уровень бдительности на «пятачке».

Каменский не сомневался в ясности происшествия и был уверен, что следователь долго здесь не задержится, ибо «приезжие», как он не совсем почтительно именовал офицеров из дивизии или из армии, предпочитали не затягивать свое пребывание на «пятачке».

Приподняв маленькую, как у ребенка, голову, Каменский смотрел снизу вверх на рослого следователя.

— Отойдемте в укрытие, — сказал он и подмигнул понятым.

Позади Ляпикова, в двадцати-тридцати метрах от него и дальше, почти на всю глубину ничейной земли, валялись трупы гитлеровцев. Одни лежали навзничь — в стереотрубу Хохлов разглядел на подошвах и каблуках сапог большие квадратные ржавые шляпки гвоздей, другие — ничком, головой к «пятачку». В их позах Хохлову вновь бросились в глаза признаки отчаянного, прерванного смертью рывка вперед.

Прямо против объективов маячил подожженный танк. Уткнувшись в каток подбородком, сидел мертвый танкист. Хохлову почему-то вспомнилось, как корчится в огне береста.

Следователь поспешно оторвался от окуляров. Кивнув в сторону трупов, он спросил:

— Что, немцы не пытаются убрать их?

Каменский улыбнулся:

— Почему? Пытаются. Только от этого их становится больше.

Втянув носом воздух, он поморщился, бросил на Хохлова насмешливый взгляд:

— Труп врага всегда хорошо пахнет, молодой человек!

Хохлов покраснел, отвел глаза в сторону и спросил виноватым голосом, будто спохватившись и вспомнив о своих обязанностях:

— Труп никто не трогал?

Второй понятой, узколицый лейтенант в очках, растерянно заморгал. Быстроглазый офицер в ватнике усмехнулся, кольнув следователя недоумевающим взглядом: «Неужели не понятно, что трогать труп можно только с риском для жизни?! Кому охота рисковать из-за этого...» Ухмыляясь, будто предвидя нечто забавное, он вопросительно посмотрел на Каменского.

вернуться

1

Автор почему-то не пояснил с самого начала, что позиции на «пятачке» занимала штрафная рота, в которую направляли как военнослужащих, совершивших преступление на фронте, по приговору трибунала, так и осужденных народным судом уголовников, пожелавших отправиться на фронт вместо того чтобы отбывать наказание в тюрьме или лагере. Если это учитывать, то многое в рассказе сразу становится понятнее. — Прим. Tiger’а.

4
{"b":"816223","o":1}