В кузове пролетки сидели подвыпившие люди и что-то горланили на непонятном языке.
— Кто они, тоже англичане? — спросил Васак, закрывая ладонями глаза от пыли.
— Нет, это из Амеркома, — ответил Вачек и, щеголяя осведомленностью, тут же разъяснил: — Американский комитет помощи на Ближнем и Дальнем Востоке.
Васак от удивления свистнул:
— Американы?.. Откуда же они взялись? Тоже по дороге в Индию?
Вачек вдруг спохватился:
— Куда я с вами?.. Мне домой надо. Миссис будет сердиться.
— Миссис? — спросил я. — Что это за миссис?
Вачек на минуту потупился.
— Я теперь в приюте Амеркома, — выговорил он. — А миссис — наша попечительница. — Оглядевшись по сторонам, он зашептал: — В Америку нас подбивают ехать. Молочные реки сулят. Но я не поеду. Наш Нгер не променяю ни на какую Америку, — последние слова Вачек произнес еле слышно — слезы душили его.
Оставшись одни с Васаком, мы долго бродили по городу, но уже без особого интереса рассматривая и золотой крест на куполе Агулисси, и веселого, болтливого, чистильщика сапог Гасана, и расписные ворота богатых домов, и голубые наличники на рамах окон. Слова Вачека о виселице, об американцах погасили в нас эту радость.
Вдруг чьи-то теплые руки легли мне на глаза.
— Убей меня на месте, если догадаюсь, кто в этом большом городе может признать меня! — сказал я.
Руки разжались. Обернувшись, я не сразу увидел, кто передо мной.
— Али!
Около Васака тоже стояли узунларцы Муртуза и Ахмед.
— Да откуда вы взялись, что продаете? — спросили мы.
— Сушенину. Уже продали, — кисло отозвался Ахмед.
— Много выручили?
Друзья грустно улыбнулись.
— Что-нибудь случилось? — испугались мы.
Они замахали руками.
— Да ничего. Кербелаи соблазнил, проклятый!
Из пухлого кармана Али достал горсть бухарской хурмы.
— Семь бед — один ответ. Гуляй, ребята! — сказал Али, протягивая нам райские плоды.
Муртуза и Ахмед тоже очистили свои карманы.
— А знаете, кого мы встретили по дороге, когда шли сюда? — неожиданно сообщил я друзьям. Сказал и испуганно посмотрел на Васака.
Васак делал мне какие-то знаки, но было уже поздно.
— Шаэна. В одежде нищего, — залпом выпалил я. — Он еще поручение дал.
— Шаэна? Вот это встреча! — обрадовались узунларцы.
Каким-то образом мы снова очутились около лавки Кербелаи.
Увидев наши порожние мешки на ослах, хозяин вдруг задвигался, заулыбался, зазывая к себе.
О дьявольское наваждение! Ну как тут было удержаться от соблазна?
Теперь мы угощали наших друзей.
*
Вы уже догадываетесь, что ждало меня дома?
Вот была головомойка!
Мои объяснения были выслушаны в гробовом молчании, будто я принес весть о кончине близкого человека. Мать ударила руками по бедрам и, показывая на деда, вскричала:
— Весь в него! Такой же неумека и сумасброд! Ах, горе лютое!.. — И заплакала, запричитала.
На крик тотчас прибежала Мариам-баджи.
— Чтоб твои болезни перешли ко мне, несчастная женщина! Что еще стряслось над твоей бедной головой? — крикнула она с порога.
— Что случилось? Это его спроси! — сквозь слезы кричала мать, тыча пальцем в меня. — Не видела мелика Шахназара? Вот он, новоявленный князь, любуйтесь на него!
Мариам-баджи ядовито посмотрела на меня, сдвинула с губ бессменный платок. Из ее рта, словно из рога изобилия, посыпались жгучие слова. Прибежали другие женщины и, узнав о случившемся, также запричитали.
Но дед, почему молчит дед?
Я мельком взглянул на него. Он сидел на том же месте, где я застал его, — на тахте, положив кулаки на колени. Голова закинута назад, и все видели его непроницаемо-неподвижное лицо, покрытое белой щетиной. Если бы не дым, изредка вылетавший изо рта, можно было бы принять его за каменное изваяние.
— Что же он молчит? — кричала еще больше расходившаяся мать, бросая взгляды на деда. — Может, и этот поступок своего отпрыска благословляет?
— Кхе, кхе! — откашлялся дед, вынув изо рта потухший чубук.
Я сжался в комок, готовясь слушать новые попреки. Но дед молча постучал чубуком о край тахты, выколотил пепел и снова стал набивать табаком.
— Всегда так. Когда надо, и за плату из него слова не вытянешь! — кричала мать, сгорая от нетерпения. — От него все несчастья! Вот увидите, он еще похвалит своего щенка!
Дед наконец поднял руку:
— Цыц! Почесали языки — и хватит!
Женщины примолкли. Мать, смахнув слезу, тоже уставилась на деда. На лице ее была такая надежда… Дед томительно долго набивал чубук, уминая табак большим пальцем. Справившись с этим, он сказал:
— Подай мне головешку, Арсен.
Я кинулся исполнять приказание. Дед, прикурив, загасил уголек метким плевком.
— Ну, рассказывай, щенок, как это было.
Я снова принялся рассказывать.
— Кого ты встретил, когда вышел из села? — перебил меня дед.
— Васака, внука Апета.
— Это хорошо. Выходя в путь, подбери попутчика. Это слово наших отцов. Ты поступил правильно. Дальше?
— Дальше мы пошли вместе, держась тропинки, что ведет через одну, потом через другую речку…
— Опять хорошо! — всплеснул руками дед. — Тропинка выведет на дорогу, дорога приведет в город. Но не о том спрашиваю тебя. Не помнишь ли, кто еще попался вам в пути?
Я перечислил всех, кого мы встретили, промолчав только о Шаэне. Не могу же я о нем сказать!
— Но ты должен был встретить кого-то, хорошенько поройся в памяти, мальчик, — настаивал дед.
Я мысленно прошел дорогу от села до Шуши и обратно. Но, кроме Шаэна с сыном и двух тех всадников, спросивших нас о нищих, я никого не мог вспомнить.
— Поройся, поройся, мальчик, в памяти. Ты наверняка встретил еще кого-то. Ты просто забыл.
Дед смотрел на меня таким просящим взглядом, как будто от моего ответа зависело благополучие нашего дома.
Поймав на себе мой взгляд, он украдкой провел ладонями по лицу, как делают, когда хотят изобразить бороду.
Меня осенила догадка. Я понял, чего добивался от меня дед. И как я не сообразил до сих пор!
— Да, я забыл! — почти вскричал я от радости. — Я забыл сказать, что первый человек, кого я встретил в Шуше, был поп.
— Как ты сказал, мой мальчик? — вспыхнув от удовольствия, переспросил дед. — Вы слышите: он встретил попа и вернулся живым!
И хотя никто не собирался перечить, он крикнул:
— Цыц вы! Дайте человеку слово сказать!
И дед продолжал при гробовом молчании, обращаясь ко мне:
— И ты не плюнул на камень, не перевернул его, не показал вслед кукиш, потому что ты не узнал его, — так ведь, мальчик?
— Узнаешь его! — разошелся я, бесконечно благодарный деду за выдумку. — Это ведь не то что наш! Как факир нарядный. Не клобук какой-нибудь, а целая копна белой материи на голове.
Конечно, я знаю, что это за копна, не раз видел ее на голове у узунларского моллы, но сейчас, когда дед так старается, как я могу остаться безучастным.
— Ну, вот тебе и поп! — воскликнул он. — Поди узнай его, если на голове не клобук какой-то, а целая копна.
Дед счастливым взором окинул всех.
— Теперь поняли, женщины, от какой беды ушел мой отпрыск, — заключил дед. — Благодарение всевышнему, что все обошлось хорошо.
Когда женщины покинули наш дом, свет на лице деда сразу погас. На широком желтом лбу пролегли глубокие скорбные морщины.
— Чего стоишь как истукан? — крикнул на меня дед. — Сгинь же с глаз! Недаром говорится: «Ребенку поручи, а сам за ним беги».
Книга вторая
Часть первая
Здесь я дружбу узнал,
И любовь, и почет.
Самед Вургун
I
Высокие горы, друзья моей юности, помните ли вы нашу шумную ораву? Не забыли ли вы нас — ты, речушка, крикливая плутовка, и ты, тропинка, что вела нас к пещерам гончаров, и ты, грушевое дерево, разбитое молнией, но дорогое нам, как все, что сохраняет память о детстве?