Ольга была на каких-то совещаниях, куда Артёма не звали. Уроки в школе были перенесены, монтировать сеть было не с кем — все записывались в ополчение. Артём чуть ли ни впервые оказался не у дел, поэтому и не знал, чем себя занять. Встреченный на улице Борух был в форме и бронежилете, при оружии и серый от усталости. Он тоже куда-то спешил, что-то организовывал и что-то готовил к обороне, но, сжалившись над раненым товарищем, уделил пять минут короткому рассказу. К счастью, он был непосредственным участником и умел выделять главное, так что ситуация получила полнейшую определенность.

Коммуна запоздало, но энергично перешла к обороне, хотя военные в один голос говорили, что атака не повторится. Такая атака, как была этой ночью и к отражению которой все теперь готовились. А какой будет атака следующая — никто не знает и даже предположить не может. Потому что возможности противника принципиально неизвестны. По этому поводу на совете сейчас драли глотку Первые, включая Ольгу, которая ухитрилась чем-то так с утра зацепить Палыча, что он впервые поставил вопрос об её исключении из Совета. Это был бы прецедент — до сих пор любой из Первых считался членом Совета автоматически, даже если ни разу не участвовал в обсуждениях. Однако это даже рассматривать не стали, и теперь Ольга с Палычем орут друг на друга на равных, уже, говорят, голоса посрывали. В чём разногласия — Борух не знал и знать не хотел, потому что когда будет надо, до него доведут «в части касающейся», а пока это говорильня и потеря времени. Совет он вообще называл не иначе как «наш ебанариум». Рассказав всё это, он торопливо распрощался и убежал проверять какие-то МВЗ31, что бы это ни было.

Оставшийся в одиночестве Артём сел на лавочку, со вздохом облегчения вытянул больную ногу и задумался. Кажется, жизнь его, которая только начала было обретать черты определённости, в очередной раз собиралась осыпаться к чертям. Коммуна, казавшаяся оплотом стабильности, где всё распланировано, продумано и более-менее разумно устроено, оказалась под атакой и в осаде. И что теперь будет дальше — совершенно непонятно. Его женщина, которую он уже привык считать почти женой и на дальнейшую совместную жизнь с которой он строил планы, показала себя не то чтобы с неожиданной стороны, но… Скажем так, с той стороны, которую он в ней подозревал, но предпочёл бы не видеть. Теперь он сам не был уверен, как к ней относиться дальше. А главное — кажется, в этом не была уверена она. С момента возвращения в Коммуну они ни разу не разговаривали. Да, конечно, она была очень занята, ситуация более чем кризисная. Но он уже достаточно её изучил, чтобы понимать — она его избегает. Осталось понять, что с этим делать, и надо ли вообще делать что-то. Может быть, дать ей время разобраться?

Иногда Артём проклинал свою склонность к рефлексии — чем больше обдумываешь эти мотивации и отношения, тем сложнее найти какое-то решение. Становится проще сложить руки и ждать, пока решение не примет кто-то другой. Тем более что принимать решения у Ольги получается лучше.

— А, вот ты где… — Ольга выглядела встрёпанной и усталой, но как всегда уверенной в себе и, как бы это сказать… боеготовной, пожалуй. Артём со всей определённостью понял, что какое бы ни было еёрешение, она его приняла.

— Да, сижу вот…

— Сиди-сиди, лечи ногу. Врачи прописали ей — а значит, и тебе — покой… Всегда можно выбрать покой.

— Это что-то означает? — осторожно спросил Артём.

— Если ты этого захочешь, — твёрдо сказала Ольга. — Мне нужен свой м-опер, и это можешь быть ты. Мультиверсум будет открыт для нас, и я буду с тобой.

Она помолчала, а потом нехотя добавила:

— И ещё. Хочу, чтобы ты знал — у меня никогда не будет детей. Последствия… не важно, чего.

— У нас не будет ребёнка? — Артём сам удивился, насколько расстроил его этот факт. Наверное, он слишком много надежд возлагал не столько на самого ребёнка, сколько на то, что материнство как-то изменит Ольгу.

— У меня не будет, — уточнила она. — Перед тобой твоя жизнь и твой выбор.

— Кто я для тебя, Оль? — Артём давно собирался задать этот вопрос, и теперь от ответа зависело всё.

— Мне нужен свой м-оператор, — ответила Ольга. — И да, конечно — ты милый.

«Милый оператор, значит, — подумал Артём. — Ну что же, она хотя бы сказала это честно».

Ольга смотрела на него пристально и слегка улыбалась.

— Да, дорогой, — сказала она ровным тоном. — Любовь — это немного не про меня. Во мне что-то такое сгорело ещё тогда, очень давно. То, что у нас с тобой — это самое близкое к любви, что у меня с тех пор было. Но зато со мной не скучно, и это настоящая жизнь.

— Настоящая? — Артём вспомнил, как легко она готова убивать. — Именно такая жизнь — настоящая? Точно?

— Ты можешь и дальше тянуть свои провода, ковыряться в железках и развлекать детишек, — ответила Ольга жёстко. — Это всё тоже кому-нибудь нужно. Но мне нужен именно м-оператор. Выбирай, дорогой.

Она встала с лавочки и пошла. Наверное, опять на Совет — ругаться, отдавать приказы, планировать грандиозные интриги, жертвовать малым ради большого и, в конце концов, убивать людей ради достойной цели. Артём смотрел ей вслед и невольно любовался — задница по-прежнему идеальна, а походка достойна королевы. Но она так и не обернулась.

Он сидел на лавочке и бездумно наблюдал, как мимо идут люди. Многие кивали ему головой или здоровались вслух, пробегающие дети уважительно приветствовали, узнавая своего лектора. Хочется ли ему вместо этого какой-то другой, «настоящей» жизни? Артём посмотрел на весёлую компанию подростков и узнал среди них рыжую веснушчатую Катю, которая на практике убирала их квартирку. Они слишком увлеклись болтовней, чтобы с ним поздороваться, и он по привычке подумал было, что у них с Ольгой могла бы быть такая дочь… А потом вспомнил, что нет, не могла бы. И кажется, что-то такое для себя решил.

Не знаю, чем руководствовались Чёрные, но, избавив от дальнейшего путешествия в «Раскоряке», они отчего-то отправили нас с женой в Башню. Оказавшись внутри цилиндрической комнаты, я чуть было не запаниковал, но увидел слабый отсвет в люке, спустился по винтовой лестнице и оказался в подвальном хранилище, где когда-то висел тот самый костюм. Костюма у меня теперь не было, «Раскоряки» тоже, а значит, «ходить путями Хранителей» я не мог физически. Оно, наверное, и к лучшему — судя по Ленке, там можно подхватить такую гадость, что хуже триппера. С досадой сообразил, что вместе с «Раскорякой» от меня ушла и коммунарская винтовка и три акка, вставленных в машину. Это плюс к тем двум, что ушли с костюмом. В результате у меня теперь осталось только два: один в универсальном инструменте, всё ещё висящем на поясе, а второй — подключенный к электросети Башни. Да, я лох, знаю.

Ленка спала, никак не реагируя на то, что я таскал её на плече по лестницам, как мешок. Я очень надеялся, что проснётся она моей женой, а не винегретом из горца-убийцы, беглого коммунарского профессора и кровожадного привидения из тьмы веков.

Водрузив супругу на одно плечо, а её багаж — на другое, побрёл к УАЗику, чувствуя себя старым, измученным кариатидом — сумка весила чуть ли не больше жены. Сгрузил вещи в багажник, жену на сиденье и, прогрев мотор, покатился в направлении альтерионской арки — будем считать, за неимением альтернативы, что дом у нас пока там. Капот стёрся из этого мира, ныряя под арку, потом появился, но уже вместе со мной — там. Интересно, когда мои глаза уже там, а мозг ещё тут, что я вижу в этот момент? Лучше не думать об этом. Так же, как о том, как чувствуют себя в разных мирах половинки одного коленвала…

Бросив машину у входа, под радостные вопли Мелкой и искренние поздравления Криспи отнёс жену в спальню. Сгрузил на кровать, стянул ботинки и носки. Одежда явно требовала стирки, а лучше — помойного ведра, но я сообразил, что не знаю, где здесь корзина для белья, есть ли стиральная машина и как она выглядит, а также понятия не имею, где Ленкина чистая одежда. Поэтому стянул только куртку, а майку и штаны оставил как есть. Ленка спала. Надеюсь, так и должно быть, когда из тебя экзорцируют злых духов. Пусть спит пока.