— Могу, — не стала отпираться рыжая. — Это существо, видимо, обитало в одном из строений Ушедших. Может быть, даже в твоей башне. Первой его жертвой стал Матвеев — не знаю, что он искал в том срезе, но прожил достаточно долго. Овладевшее им существо одержимо мыслью вернуться к своим хозяевам, а в его памяти они связаны с Коммуной — ведь он был одним из тех, кто контактировал с ними тут. У Матвеева есть возможности и средства добраться до Коммуны, но он старик и внезапно умирает. Существо снова остается ни с чем. Потом оно вселяется в того, кого убила Марина — как там его звали?
— Карлос, — напомнил я.
— Да, именно, — продолжила Ольга. — Он не был проводником или оператором, но попытался покинуть срез, как умел. Ему не повезло, и существо в момент его смерти переселилось в первого попавшегося носителя — твою жену. Какое-то время спустя, когда оно в достаточной степени овладело её сознанием, оно использовало память Матвеева, чтобы забрать костюм, и память Карлоса, чтобы покинуть срез. Не знаю, где его носило потом, но своей цели оно, надо отметить, добилось. Увы, хозяева не поспешили принять блудного котика в объятия, а отправили решать свои задачи. Вот так это мне представляется. Я могу ошибаться в деталях, но общая последовательность событий, скорее всего, такая.
Мне было неприятно, что Ольга говорит про мою жену «оно» и в третьем лице, но я не мог не признать, что версия правдоподобная.
— До завтра! — попрощалась она и вышла.
Ленка сидела на краю кровати, уставившись в стену. Это было не самое позитивное зрелище, так что, когда в дверь постучал Артём, я даже обрадовался. Он пришёл пригласить меня на какой-то «открытый урок». Спать, несмотря на усталость, я пока не мог, перенервничал. Смотреть на то, как моя жена, ставшая кем-то чужим и незнакомым, сидит и смотрит в пустоту, тоже не очень хотелось. Так что я не стал отказываться и пошёл с ним.
Аудитория оказалась в соседнем корпусе, но с его ногой хромали туда долго. Большой зал амфитеатром заполнен детьми — на вид лет от тринадцати до шестнадцати. Было очень странно видеть такую аудиторию внимательно слушающей оратора — никто не отвлекался, не пялился в телефон, не раздавал подзатыльники соседям, не шушукался и не дёргал девочек за косички.
Артём рассказывал о нашем мире — показывал фотографии, приводил скриншоты сетевых СМИ. На мой взгляд, его изложение было непоследовательным и сумбурным — он то затрагивал широчайшие концепции, не раскрывая их до конца, то углублялся до мельчайших подробностей в какую-то ерундовую мелочь, но детям, вроде, нравилось. Да и я слушал с интересом, хотя некоторые взгляды оратора устарели лет на десять, а некоторые — откровенно наивны. Такое ощущение, что и до попадания сюда он не слишком-то внимательно следил за социальными трендами.
Артём, закончив, перешел к ответам на вопросы, и я, кажется, начал понимать, почему ему нравится Коммуна. Здешние дети… Это было что-то с чем-то. Никаких тупых шуточек, никакого гыгыканья, ни единой попытки развлечься за счёт лектора и покрасоваться перед одноклассниками. Им было действительно интересно — они задавали продуманные, хорошо сформулированные вопросы, внимательно слушали ответы, уточняли и переспрашивали… И одновременно эти вопросы и недоумения по самым базовым понятиям нашего мира, наглядно выдавали тот факт, что жизнь тут устроена как-то совершенно иначе. Не берусь судить, лучше или хуже — но по-другому. И на детях это «другое» сказывается самым наилучшим образом.
— Коммунары! — призвал зал к вниманию Артём. — Сегодня у нас в гостях ещё один человек из материнского мира. Его зовут Сергей…
— Здравствуйте, Сергей! — разнобой детских голосов.
Вот падла, как подловил, а?
— Давайте попросим его ответить на ваши вопросы?
— Пожалуйста! — заголосила аудитория. — Мы просим!
Мысленно проклиная хитрого Артёма, я спустился с заднего ряда, где скромно сидел, к кафедре лектора.
— Здравствуйте, э… коммунары, — сказал я неловко. — Я не ожидал, что мне придётся сегодня выступать, так что не очень готов. Тем не менее, постараюсь ответить, в меру своего понимания.
Несколько секунд всеобщего молчания поселили было во мне надежду, что желающих задавать вопросы не найдётся — но нет, они, оказывается, просто собирались с мыслями.
Первым совершенно по-школьному, с опорой локтя на ладонь, поднял руку серьёзный мальчик из первого ряда. Ох уж мне эти школьники с первых парт…
— Скажите, пожалуйста, а в чём заключалась ваша работа в вашем мире?
Я задумался. Как объяснить этим детям, что я анализировал то, о чём они не имеют ни малейшего понятия, размещённое в среде, которую они не могут себе представить, чтобы предсказывать явления, которых у них нет?
— Я читал то, что пишут о себе и мире другие люди, чтобы прогнозировать их возможное поведение, — ответил я обтекаемо, надеясь, что на этом от меня и отстанут. Но не тут-то было!
— А зачем вашему обществу потребовались эти прогнозы? — вцепилась в мой ответ кудрявая прелесть в сарафанчике.
Девочка, тебе бы в куклы играть, а ты про аналитику медиатрендов интересуешься…
— В первую очередь для того, чтобы моё общество было готово к действиям конкурентных обществ и могло давать адекватный ответ на попытки манипулирования общественным мнением.
— А зачем манипулировать общественным мнением? — спросил какой-то очкарик из середины зала. Твою мать, вот что я не представился автомехаником?
— С самыми разными целями, — начал я, вздохнув. — В тактическом пределе манипулирование всегда направлено на получение малыми группами контроля над многократно бо́льшими. В стратегическом — получение контроля над ресурсами социума, будь то материальные ресурсы, вроде ископаемых, трудовые ресурсы (в виде дешёвой рабочей силы) или такой сложный вид вторичного ресурса, как контроль за рынками сбыта. Но начинается всё, повторюсь, с перехвата контроля меньшинства над большинством… — боже мой, что я несу? Это же дети!
Но ни фига, детей это только раззадорило.
— А как же меньшинство может контролировать большинство?
— За счёт формирования информационной картины мира. Если людям долгое время говорить, что мир устроен не так, как на самом деле, они через некоторое время начинают в это верить.
— Но ведь они же могут посмотреть вокруг и убедиться! — выкрикнул кто-то в азарте, не подняв руку.
— Это не так, — покачал головой я. — Люди настолько привыкли доверять авторитетным источникам, что склонны игнорировать реальность, если она им противоречит. Есть такой термин — Аристотелева муха. Вы знаете, кто такой Аристотель?
— Да, да! — послышалось из зала. Интересно, им тут дают историю нашего мира? Или только философию с логикой?
— Аристотель в одном из своих трудов написал, что у мухи восемь ног. И, хотя это утверждение элементарно опровергалось простейшими наблюдениями, авторитет его был столь велик, что никому и в голову не пришло сомневаться.
В зале засмеялись.
— Но это первый уровень авторитетного манипулирования, — продолжил я. — Второй же состоит в том, что ничего такого Аристотель не писал, эта история полностью выдумана, что не мешает ей быть приводимой в качестве назидательного примера по поводу и без. И эта авторитетность уровня «но все же знают, что…» куда более опасна. Аристотель такой один, а вот массовых заблуждений «все знают, что…» можно создать сколько угодно в любой момент. И вот для всех Аристотель уже не величайший мыслитель своего времени, а придурок, не умевший сосчитать мухе лапки. В общем, парадокс информационной среды в том, что для авторитетного манипулирования не нужен авторитет, надо лишь иметь достаточно широкий канал вещания…
Вопросы сыпались один за другим, я изнемогал в попытках на ходу сформулировать законы информационного общества для людей общества совершенно другого.
— Но почему люди так восприимчивы к манипулированию? — спросил кто-то.
